24 июля 1927 года покончил с собой Рюноскэ Акутагава (1892 - 1927) классик новой японской литературы; его творчество одно из наиболее ярких и необычных явлений в мировой литературе ХХ века.
Ниже будет запомнившийся мне отрывок из его сатирической антиутопии "В стране водяных" (1926 г.), где главный герой во время путешествия вдоль реки случайно повстречался с каппой (японским водяным) и, погнавшись за ним из любопытства, провалился в какую-то яму. В результате он оказался в стране, населенной этими удивительными существам...
Речь там идёт о "решении" проблемы безработицы, а точнее, быть может, об определенном мировоззрении. Акутагава, конечно, замечательно все это заострил, но сейчас более актуальными стали другие проблемы. Нет, безусловно, современная капиталистическая система по-прежнему готова "съесть" неприспособившихся к рынку,
выкинуть их на обочину, поместить их в условия, мало совместимы с жизнью и на страхе оказаться в числе "съеденных" буржуазия очень хорошо играет, но сейчас, в условиях "нового духа капитализма", система, скорее, настроена на то, чтобы ассимилировать, включать в себя всех, но... на своих условиях, причём так, чтобы процесс включения и навязывания условий был неявным и выглядел как акт "свободной воли"... И все были "счастливы". То есть опять-таки пророчества Олдоса Хаксли в этом моменте были точнее и интереснее.
В каком-то смысле подобное "включение" в себя это тоже съедание.
"...массовое производство уже отлично обходится без рабочих рук. В результате по всем предприятиям ежегодно увольняются не менее сорока - пятидесяти тысяч рабочих. Между тем в газетах, которые я в этой стране аккуратно просматривал каждое утро, мне ни разу не попадалось слово «безработица». Такое обстоятельство показалось мне странным, и однажды, когда мы вместе с Бэппом и Чакком были приглашены на очередной банкет к Гэру, я попросил разъяснений.
- Уволенных у нас съедают, - небрежно ответил Гэр, попыхивая послеобеденной сигарой.
Я не понял, что он имеет в виду, и тогда Чакк в своем неизменном пенсне взял на себя труд разрешить мое недоумение.
- Всех этих уволенных рабочих умерщвляют, и их мясо идет в пищу. Вот, поглядите газету. Видите? В этом месяце было уволено шестьдесят четыре тысячи восемьсот шестьдесят девять рабочих, и точно в соответствии с этим понизились цены на мясо.
- И они покорно позволяют себя убивать?
- А что им остается делать? На то и существует закон об убое рабочих.
Последние слова принадлежали Бэппу, с кислой физиономией сидевшему позади горшка с персиком. Я был совершенно обескуражен. Однако же ни господин Гэр, ни Бэпп, ни Чакк не видели в этом ничего противоестественного. После паузы Чакк с усмешкой, показавшейся мне издевательской, заговорил опять:
- Таким образом государство сокращает число случаев смерти от голода и число самоубийств. И право, это не причиняет им никаких мучений - им только дают понюхать немного ядовитого газа.
- Но все же есть их мясо…
- Ах, оставьте, пожалуйста. Если бы сейчас вас услышал наш философ Магг, он лопнул бы от смеха. А не в вашей ли это стране, простите, плебеи продают своих дочерей в проститутки? Странная сентиментальность - возмущаться тем, что мясо рабочих идет в пищу!
Гэр, слушавший наш разговор, спокойно сказал, пододвигая ко мне блюдо с бутербродами, стоявшие на столике рядом:
- Так как же? Может быть, попробуете? Ведь это тоже мясо рабочих…
Я совсем растерялся. Мне стало худо. Провожаемый хохотом Бэппа и Чакка, я выскочил из гостиной Гэра. Ночь была бурная, в небе не сверкала ни одна звезда. Я возвращался домой а полной темноте и блевал без передышки. И моя рвота белела пятнами даже в темноте".