Я уж заждался! Сценарий №2.

[al_kuzin]

Я несколько дней назад описал пару сценариев, постановка которых должна быть обязательно осуществлена. Папка под названием «Русский самолет» должна содержать два сценария, как минимум:

1. Старая, ненадежная машина, сделанная «на авось», как и все, что делалось в СССР;
2. Диверсия. Т.е., искусственно заложенные в самолет скрытые дефекты во время

Comments

[yuridmitrievich]

Лица «демократической» национальности, которые больше всех обвиняют СССР за Катынь, ссылаясь на 3 фальшивки, сляпанные в 1992 году, конечно не обязаны верить выводам комиссии Бурденко, но свидетельству известного израильского политического деятеля Менахема Бегина они должны доверять. Менахем Бегин был арестован НКВД в Вильнюсе, как руководитель Бейтара в Польше. До освобождения зимой 1941 года после амнистии польских граждан, он сидел в следственной тюрьме и затем в лагере на Севере вместе с польскими офицерами. Вот что он пишет в своей книге, которая есть в Интернете, «МЕНАХЕМ БЕГИН. «В БЕЛЫЕ НОЧИ» Перевод с иврита; Тель-Авив; 1978»
«Время бежало, и 1940 год подошел к концу. В ночь с 31 декабря 1940 года на 1 января 1941 года в нашей камере состоялась "встреча Нового года". В Лукишках этот день ничем не отличался от всех остальных: в канун Нового года мы получили обычный "кофе" утром и обычный "суп" в полдень и вечером; сигнал отбоя раздался в свое время; как всегда, мы застелили тюфяки.
Через несколько дней после Нового года открылась дверь нашей камеры:
-Кто на "Б"?
- С вещами! -- сказал охранник, когда я назвал имя, отчество и фамилию.
В общей камере, где было шестнадцать коек и около шестидесяти человек, я встретил еще одного еврея. Он не был ни бундовцем, ни сионистом, он вообще не был политическим. Как этот опытный варшавский вор, мастер своего дела, попал в тюрьму, даже не успев ничего украсть в Вильнюсе? И как попал он в камеру политических, где сидели общественные деятели, высшие офицеры армии, судьи, профессора, полицейские чины, бывший заместитель министра? Большая камера, в которой оказались знакомый 78-летний полковник и мой старый друг майор, гудела как улей. Весь день без перерыва шли беседы.
Вечером 31 марта 1941 года у наших «телеграфистов» прибавилось работы. Телеграммы шли сверху вниз, вдоль и поперек. Они состояли всего из двух слов: имя заключенного и срок заключения. В большинстве случаев повторялись слова "восемь лет", "пять лет", очень редко - "три года".
-- Когда прошли судебные процессы? -- запросили мы центр через водопроводную трубу.
-- Не было процессов, это приговор, -- последовал ответ.
Заключенные по очереди подходили к столику; остальные стояли поодаль и видели, как каждый заключенный получает небольшую бумажку, на которой расписывается.
Подошла моя очередь.
- Имя, фамилия? - спросил человек, сидевший ближе к середине столика.
Я назвался.
Человек, сидевший у края столика, быстро, словно пересчитывая денежные купюры, перелистал толстую пачку, нашел нужную бумажку и передал своему товарищу. Тот зачитал мне текст, навсегда врезавшийся в память:
"Особое совещание при Народном Комиссариате внутренних дел постановило, что Менахем Вольфович Бегин является социально-опасным элементом, и приговорило его к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на восемь лет".
Ни один в нашей камере не получил "обидный" детский срок - три года. Вора приговорили к пяти годам. Телеграф стучал беспрерывно. Восемь лет, пять лет, восемь... По слухам выходило, что мы поедем в Котлас на "перевоспитание" на пять, на восемь лет».