Бабушкины рассказы. Заполье
Заполье было большим селом в тысячу домов под Рязанью, с несколькими длинными улицами и храмом. До отмены крепостного права оно принадлежало нескольким помещикам. Улица, на которой стоял дом прабабки Натальи, называлась Давыдовской по фамилии барина, когда-то ей владевшего.
Религиозное воспитание, пост и праздники
Наталья была неграмотной, Писания не читала, но относилась к нему с большим почтением. Знала рассказы о сотворении мира, о Великом потопе, кое-что из Евангелия и молитвы «Отче наш», «Верую» и «Богородицу»*, в то время как большинство баб в Заполье знали только коротенькую «Отче наш». Наталья научила этим молитвам своих детей, а моя бабушка, в свою очередь, меня, когда мне было лет семь. Я тогда не понимала их смысла, но очень любила сочетания загадочных для меня церковнославянских слов: «Распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна…». Это была какая-то таинственная песня, смысл которой иногда улавливался, но до конца не открывался. Бабушка учила меня молиться каждый вечер перед сном и креститься перед едой. Сама она обычно читала молитвы долго и с чувством. Потом, живя с родителями, которые были совсем не религиозными, я стеснялась молиться и креститься и годам к двенадцати, конечно, совсем отучилась. Но сами молитвы и древнерусский язык до сих пор люблю.
До революции в Заполье служило два попа: один жадный, вымогавший и забиравший себе милостыню на церковь, а второй добрый, всё раздававший бедным, даже яйца и кусочки куличей, которые ему дарили на Пасху. Однако в отношении богослужения добрый поп был требовательным и отказывался венчать пары, если невеста не знала «Отче наш», а жених «Верую», которые им полагалось читать во время обряда венчания. Так что всем запольским женихам и невестам приходилось вызубривать эти молитвы.
Во время Великого поста Наталья с детьми всегда говели. Ещё Наталья весь год не ела скоромного каждую среду и пятницу, хотя детей к этому не принуждала. Но Великий пост был обязателен для всех без исключения. Бабушка Лена начала поститься с пяти-шести лет. Дома в сенях и в кладовке хранились молоко, сметана на продажу; свисали с потолка большие куски копчёного сала; лежала, как бабушка говорила, «сухая» (то есть сырокопчёная) колбаса, которую выдавали с пенсией за погибшего на железной дороге отца. И всё это во время поста трогать не разрешалось. Лена иногда ночью пробиралась в сени и грызла колбасу или лизала сметану. Когда Наталья обнаруживала следы преступления, бабушка всё сваливала на мышей. Мыши, мол, обгрызли. Наталья только качала головой и говорила: «Какие-то мыши у нас рукастые завелись - обгрызли колбасу и завернули её обратно в рогожку». Иногда и старший брат Вася нарушал табу: уходя на гулянки, отрезал от окорока кусок-другой на закусь. Вот ему Наталья давала подзатыльников.
На Пасху пекли множество куличей, красили и «катали» яйца (это какая-то игра, смысла которой не помню), делали творожные пасхи. У меня до сих пор сохранилась старая бабушкина пасочница из четырёх растрескавшихся дощечек в форме усечённого конуса на верёвочке, с вырезанными цветами и буквами Х и В.
На Рождество парни и девки ходила по домам, пели, просили угощения. Это было то, что на Украине называется колядками, хотя именно такого слова бабушка никогда не употребляла. Маленькие дети, включая бабушку, просто баловались. Однажды где-то раздобыли бычьи рога и бегали от дома к дому, приставляли их к окнам, пугали соседей. Один раз, спасаясь от выбежавшей из дома ругающейся соседки, бабушка споткнулась и сама налетела на эти рога животом, больно. На Троицу ставили на крыльцо молодые берёзки. На Вознесение из белой муки пекли жаворонков и лестницы -- те, «по которым Спаситель на небо залез».
Гуляния и развлечения
Летом качались на качелях, очень опасных. Они представляли собой просто доску, на которой качающиеся стояли друг напротив друга, держась за длинные верёвки. А раскачивались так, что иногда делали мёртвую петлю. Зимой катались с горок. Для этого готовили ледянки -- коровьи лепёшки поливали водой и выставляли на мороз. А иногда ездили просто на попе. Белья, кроме рубах, в детстве у бабушки, как и у других девочек, не было -- детям этого не полагалось. Только толстые вязаные шерстяные чулки выше колен. Бабушка рассказывала, что любимым развлечением мальчишек было шлёпнуть при случае кого-нибудь из них по голой попе со словами «Подол подбери!».
Ещё на Рождество гадали. У бабушки была гадательная книжка под названием «Оракул», которая переходила из рук в руки и стала любимым развлечением на девичьих посиделках. Все называли её почему-то «Ракуль». Потом он сгорел, о чём бабушка несказанно жалела. По её словам, гадания там были очень смешные и часто попадали в точку. Однажды в клубе на танцах бабушка не поделила с кем-то кавалера, и её сопернице в тот же вечер выпало гадание: «Не этой вороне носить павлиньи перья». Баба Лена радовалась, рассказывая эту историю, даже шестьдесят лет спустя.
Старшие братья, Вася и Коля, часто «чудили» над маленькой Ленкой, самой младшей из всех -- озорничали, разыгрывали её. Когда Лене было лет пять, Коля подучил её ходить за яблоками в сад к Гущиным, самый лучший в селе. Мол, у Гущиных яблок прóпасть, они и не заметят, если ты немного возьмёшь. Коля повязывал Лене платок, вешал на плечо котомочку, и она, не скрываясь, прямо через калитку топала в сад, где невозмутимо, как у себя дома, собирала падалицу, очень веселя этим наблюдавшую за ней из окна хозяйку, Агафью Гущину, свою будущую свекровь. Когда это дошло до Натальи, она Колю, конечно, изругала, вопрошая: «Что же вам, иродам, Ленка на издевание что ли далась?». Или ещё ругалась так: «Бес вас разбирает, анчутки». Забавно, что потом, выйдя за Федю Гущина, бабушка стала хозяйкой этого сада.
Лена и старшая сестра Маня любили забираться на печку к своей бабушке Авдотье, матери Натальи, и слушать её сказки, песни и истории про жизнь в старину, про «милого барина», у которого Авдотья служила в кухарках, про времена крепостного права, когда жила мать Авдотьи Прасковья. Потом примерно так же, в разговорах с бабушкой перед сном, эти были и небылицы дошли и до меня.
Школа
Никто из старших детей Кузнецовых в школу не ходил, потому что все с раннего детства работали. Потом жить стали получше, побогаче, и младшую Ленку отдали учиться. Проучилась она, правда, всего около трёх лет, научилась читать, писать и немного арифметике. А потом отправилась ткать кули, вдевать свои бёрда, работать по хозяйству. Бабуля всю жизнь писала почерком с завитушками, с огромным количеством ошибок и часто игнорируя гласные. Вася, Коля и Маня остались неграмотными. Однажды набирали детей в рязанскую государственную школу-семилетку на полное содержание. Но Наталья никого из ребят от себя не отпустила. «Не отдам своих детей чужим людям на издевание, - говорила. - Мы без этой грамотности всю жизню прожили, и они не хуже проживут». Вот был и весь её сказ.
Со школой у бабы Лены было связано одно печальное воспоминание. Им дали задание рисовать часы, а у бабушки стрелка получилась немного кривой. Тогда она смяла свой клочок бумаги и кинула под парту. А бумаги в школе после Гражданской войны почти не было, писали грифелем на аспидных досках и на газетах. За испорченный клочок учительница, Зинаида Матвеевна, со всего маху треснула бабушку линейкой по спине и велела сидеть в школе еще два часа после уроков. Учительницу боялись и ненавидели. Это была горбатая тощая старая дева, которая часто давала волю рукам.
Когда Наталья узнала об этом случае, сразу поехала в район, в Мосолово, доискалась нужного начальства, рассказала о постоянном рукоприкладстве в школе и потребовала сменить учительницу. По её и вышло. Сухопарую старую деву убрали, а на замену выслали приятную солидную даму, полную, белолицую, с высокой пышной прической. Она никогда не дралась и даже голос повышала редко.
Воровство в колхозе
В колхозе все подворовывали, потому что выжить на том зерне, что выдавали за трудодни, было невозможно. Его хватало до весны, а дальше хоть умирай с голоду. Выручало только своё маленькое хозяйство. Пшеницы не давали совсем, всё уходило государству, а только чечевицу, ячмень и немного ржи. Воровать было очень опасно - за несколько килограммов зерна могли отправить в лагерь на десять лет. Причём, несовершеннолетних, почти детей, случалось, тоже сажали. Могли приговорить и к расстрелу, если ловили на более крупной краже. Однажды ночью, когда бабушка с Настей, женой брата Коли, возвращались с колхозного поля со сжатой рожью, началась сильная гроза. Из-за раскатов грома они не услышали, как их нагнал объездчик. В последний момент успели кинуться в рожь. Когда телега объездчика проезжала в паре метров от них, полыхнула молния, всё стало видно, как днём. Девчонки тогда сильно перепугались, решили, что всё, конец -- сошлют на Беломорканал, мать одна останется. Но обошлось, не заметил их объездчик. Всю ту ночь Наталья обмолачивала зерно, а потом засыпала его сверху чечевицей. Всю солому до последнего стебелька сожгла. Перед рассветом, как только она закончила, явился председатель колхоза Царев и учинил обыск. Видимо, кто-то из соседей что-то видел и стукнул. Лена с Настей притворились спящими, а Наталья приняла вид оскорблённого достоинства, хотя «все поджилки тряслись». Царёв был уверен, что дело нечисто, однако ничего не нашёл - чечевицу поворошить не догадался - и, злобно матерясь, убрался со двора.
Тётки
У прабабки Натальи, кроме брата Харлампия, коммуниста-пропойцы, было две сестры - Полина (бабушкина тётя Поля) и Василиса (тётя Васюня). По бабулиным словам, Полина была истинной красавицей. Когда она приходила в гости, маленькая Лена целый вечер не могла от неё глаз оторвать. У тёти Поли была чёрная, как вороново крыло, толстая коса, уложенная короной в два кольца, чёрные глаза, брови стрелами, очень белая кожа и очень белые блестящие зубы. Она носила русские сарафаны из хорошей ткани, складчатые юбки и белые «как кипень» (не знаю, что это значит) рубахи с пышными вышитыми рукавами в сборку. Моя мама, как все говорили, была очень похожа на Полину.
Вторая сестра Василиса, по бабулиному определению, была просто «хорошая» (то есть симпатичная), но не красавица. У тёти Васюни имелось своё проклятие - её дети умирали в двухлетнем возрасте, как она над ними ни дрожала. Так она схоронила нескольких младенцев. Когда умер очередной, четвёртый, Васюня как помешалась. Начала на улице перед всем селом говорить богохульные речи, обращаясь к Богу: «Что же, я у тебя корову увела? Овцу увела? Коня увела? Почему детей моих себе забираешь?». Василиса, как и многие другие, варила самогон на продажу. Вскоре после того случая у неё случилось озарение: поняла, что Бог наказывает её за этот грех. Она прекратила торговлю спиртным, и все следующие её дети успешно миновали двухлетний рубеж и выжили. Последнего она вообще родила под пятьдесят, неожиданно для себя, для мужа и для всех, когда и не гадала, что у неё ещё могут быть дети.
Семьи братьев и сестры
Первой из детей Кузнецовых замуж вышла бабушкина сестра Маня, вскорости женился Коля, а за ним старший Вася. Все их любовные истории разворачивались на глазах у бабушки и всего Заполья, как это обычно принято в деревне. Маня выскочила замуж шестнадцати лет за Васю Субботина. Был у неё ещё один поклонник по прозвищу Бурдон (имя его уже не вспомню). Он был робким, смешным, немножко чудным, был безответно влюблён в Маню, долго и старательно за ней ухаживал: каждый вечер приносил девкам, Мане и маленькой Лене, конфеты, семечки, жамки (пряники). Хоть Маня конфетами и угощалась, нравился ей только Вася Субботин. Как только Бурдон ненадолго уехал куда-то из села, Маня с Васей повенчались, а позднее записались в колхозной конторе. И удивительно нежно любили друг друга всю жизнь. Вася, слава Богу, вернулся с войны. Вместе они прожили лет шестьдесят, до его смерти. Детей начали производить на свет, как только поженились, и продолжали чуть не до пенсии. Их первые внуки были старше их младших детей. Мама вспоминает, как смешно Вася Субботин ревновал её тётку Маню, когда им обоим уже было под пятьдесят, и они в представлении моей юной мамы были очень старыми для какой бы то ни было любви. Бурдон, узнав о свадьбе Мани, был вне себя и долго пьянствовал с горя. Потом он тоже женился. Его жена, которую все звали Бурдонихой, им помыкала и однажды проломила ему голову замком при всём честном народе.
Бабушкин брат Коля женился на Насте Ерохиной. Бабушка считала её некрасивой. Говорила: "Рыжая, в конопушках, нос востренький, лоснится, волосы колечками вкруг лба". Настя была тихой, сговорчивой, работящей, работала в колхозе на всех тяжёлых полевых работах. Её Коля погиб на войне, а сама она всю жизнь прожила со свекровью, с прабабкой Натальей, называла её «мамашей» и, когда все дети Натальи разъехались, стала ей единственной поддержкой. У Насти с Колей было двое сыновей. Когда началась война и Колю забрали на фронт, второй ребёнок ещё не родился. Настя попыталась его вытравить, раз осталась без мужика -- пила хинин. Но Коле-младшему всё равно суждено было появиться на свет. Он родился заикой и отставал в умственном развитии; в юности покончил с собой.
У бабушкиного старшего брата Васи была гармонь, на которой он играл на всех гулянках. Он нравился многим девкам, но больше всех Марусе, его будущей жене. У них с Васей на сеновале разыгралась горячая любовь, в результате которой Маруся, натурально, забеременела. Тогда Вася забросил гармонь и совсем перестал ходить на гулянки, чтобы не встречаться с Марусей, потому что жениться ему не хотелось. Наталья с такими вещами шутить не любила. Она сказала: «Сынок, любил кататься, люби и саночки возить. Завтра пойду Марью сватать». Маруся «надышаться на Васю не могла», как говорила бабушка. Она была бойкой, весёлой -- заводной, как бы сейчас сказали. В деревне все всегда поэты, но она сочиняла самые смешные частушки и песенки. На их с Васей свадьбе Маруся, которая с трудом помещалась за столом из-за большого круглого живота, спела такую частушку собственного сочинения:
Милый Вася, я снеслася,
Милый Вася, под крыльцом,
Милый Вася, дай мне руку,
Я не вылезу с яйцом!
Маруся дождалась Васю с войны и они прожили вместе всю жизнь сначала в Заполье, потом в Орехово-Зуево под Москвой. И Вася, и Маня были очень темпераментными, и первые годы их семейной жизни прошли бурно. Они развлекали соседей постоянными потасовками: то Вася бегал за Марусей вокруг дома с топором, а она с воплями от него; то Маруся вышибала Васю на улицу посреди ночи на мороз, а он бешено стучался во все окна и двери, отбивая кулаки. После войны они остепенились и зажили тихо. Моя мама однажды гостила у них в Орехово-Зуево. Она была очень дружна со своей двоюродной сестрой Зойкой, Васиной старшей дочерью, той самой, которая в Манином животе не помещалась под свадебный стол. Зойка стала педиатром. Всего у них было шестеро (если не ошибаюсь) детей.
В следующий раз запишу рассказы прапрабабушки Авдотьи про «милого барина».
___________________________________________________
* Молитва «Богородице Дево, радуйся»
Богородице Дево, радуйся,
Благодатная Марие, Господь с Тобою:
Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего,
Яко Спаса родила еси душ наших.
Религиозное воспитание, пост и праздники
Наталья была неграмотной, Писания не читала, но относилась к нему с большим почтением. Знала рассказы о сотворении мира, о Великом потопе, кое-что из Евангелия и молитвы «Отче наш», «Верую» и «Богородицу»*, в то время как большинство баб в Заполье знали только коротенькую «Отче наш». Наталья научила этим молитвам своих детей, а моя бабушка, в свою очередь, меня, когда мне было лет семь. Я тогда не понимала их смысла, но очень любила сочетания загадочных для меня церковнославянских слов: «Распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна…». Это была какая-то таинственная песня, смысл которой иногда улавливался, но до конца не открывался. Бабушка учила меня молиться каждый вечер перед сном и креститься перед едой. Сама она обычно читала молитвы долго и с чувством. Потом, живя с родителями, которые были совсем не религиозными, я стеснялась молиться и креститься и годам к двенадцати, конечно, совсем отучилась. Но сами молитвы и древнерусский язык до сих пор люблю.
До революции в Заполье служило два попа: один жадный, вымогавший и забиравший себе милостыню на церковь, а второй добрый, всё раздававший бедным, даже яйца и кусочки куличей, которые ему дарили на Пасху. Однако в отношении богослужения добрый поп был требовательным и отказывался венчать пары, если невеста не знала «Отче наш», а жених «Верую», которые им полагалось читать во время обряда венчания. Так что всем запольским женихам и невестам приходилось вызубривать эти молитвы.
Во время Великого поста Наталья с детьми всегда говели. Ещё Наталья весь год не ела скоромного каждую среду и пятницу, хотя детей к этому не принуждала. Но Великий пост был обязателен для всех без исключения. Бабушка Лена начала поститься с пяти-шести лет. Дома в сенях и в кладовке хранились молоко, сметана на продажу; свисали с потолка большие куски копчёного сала; лежала, как бабушка говорила, «сухая» (то есть сырокопчёная) колбаса, которую выдавали с пенсией за погибшего на железной дороге отца. И всё это во время поста трогать не разрешалось. Лена иногда ночью пробиралась в сени и грызла колбасу или лизала сметану. Когда Наталья обнаруживала следы преступления, бабушка всё сваливала на мышей. Мыши, мол, обгрызли. Наталья только качала головой и говорила: «Какие-то мыши у нас рукастые завелись - обгрызли колбасу и завернули её обратно в рогожку». Иногда и старший брат Вася нарушал табу: уходя на гулянки, отрезал от окорока кусок-другой на закусь. Вот ему Наталья давала подзатыльников.
На Пасху пекли множество куличей, красили и «катали» яйца (это какая-то игра, смысла которой не помню), делали творожные пасхи. У меня до сих пор сохранилась старая бабушкина пасочница из четырёх растрескавшихся дощечек в форме усечённого конуса на верёвочке, с вырезанными цветами и буквами Х и В.
На Рождество парни и девки ходила по домам, пели, просили угощения. Это было то, что на Украине называется колядками, хотя именно такого слова бабушка никогда не употребляла. Маленькие дети, включая бабушку, просто баловались. Однажды где-то раздобыли бычьи рога и бегали от дома к дому, приставляли их к окнам, пугали соседей. Один раз, спасаясь от выбежавшей из дома ругающейся соседки, бабушка споткнулась и сама налетела на эти рога животом, больно. На Троицу ставили на крыльцо молодые берёзки. На Вознесение из белой муки пекли жаворонков и лестницы -- те, «по которым Спаситель на небо залез».
Гуляния и развлечения
Летом качались на качелях, очень опасных. Они представляли собой просто доску, на которой качающиеся стояли друг напротив друга, держась за длинные верёвки. А раскачивались так, что иногда делали мёртвую петлю. Зимой катались с горок. Для этого готовили ледянки -- коровьи лепёшки поливали водой и выставляли на мороз. А иногда ездили просто на попе. Белья, кроме рубах, в детстве у бабушки, как и у других девочек, не было -- детям этого не полагалось. Только толстые вязаные шерстяные чулки выше колен. Бабушка рассказывала, что любимым развлечением мальчишек было шлёпнуть при случае кого-нибудь из них по голой попе со словами «Подол подбери!».
Ещё на Рождество гадали. У бабушки была гадательная книжка под названием «Оракул», которая переходила из рук в руки и стала любимым развлечением на девичьих посиделках. Все называли её почему-то «Ракуль». Потом он сгорел, о чём бабушка несказанно жалела. По её словам, гадания там были очень смешные и часто попадали в точку. Однажды в клубе на танцах бабушка не поделила с кем-то кавалера, и её сопернице в тот же вечер выпало гадание: «Не этой вороне носить павлиньи перья». Баба Лена радовалась, рассказывая эту историю, даже шестьдесят лет спустя.
Старшие братья, Вася и Коля, часто «чудили» над маленькой Ленкой, самой младшей из всех -- озорничали, разыгрывали её. Когда Лене было лет пять, Коля подучил её ходить за яблоками в сад к Гущиным, самый лучший в селе. Мол, у Гущиных яблок прóпасть, они и не заметят, если ты немного возьмёшь. Коля повязывал Лене платок, вешал на плечо котомочку, и она, не скрываясь, прямо через калитку топала в сад, где невозмутимо, как у себя дома, собирала падалицу, очень веселя этим наблюдавшую за ней из окна хозяйку, Агафью Гущину, свою будущую свекровь. Когда это дошло до Натальи, она Колю, конечно, изругала, вопрошая: «Что же вам, иродам, Ленка на издевание что ли далась?». Или ещё ругалась так: «Бес вас разбирает, анчутки». Забавно, что потом, выйдя за Федю Гущина, бабушка стала хозяйкой этого сада.
Лена и старшая сестра Маня любили забираться на печку к своей бабушке Авдотье, матери Натальи, и слушать её сказки, песни и истории про жизнь в старину, про «милого барина», у которого Авдотья служила в кухарках, про времена крепостного права, когда жила мать Авдотьи Прасковья. Потом примерно так же, в разговорах с бабушкой перед сном, эти были и небылицы дошли и до меня.
Школа
Никто из старших детей Кузнецовых в школу не ходил, потому что все с раннего детства работали. Потом жить стали получше, побогаче, и младшую Ленку отдали учиться. Проучилась она, правда, всего около трёх лет, научилась читать, писать и немного арифметике. А потом отправилась ткать кули, вдевать свои бёрда, работать по хозяйству. Бабуля всю жизнь писала почерком с завитушками, с огромным количеством ошибок и часто игнорируя гласные. Вася, Коля и Маня остались неграмотными. Однажды набирали детей в рязанскую государственную школу-семилетку на полное содержание. Но Наталья никого из ребят от себя не отпустила. «Не отдам своих детей чужим людям на издевание, - говорила. - Мы без этой грамотности всю жизню прожили, и они не хуже проживут». Вот был и весь её сказ.
Со школой у бабы Лены было связано одно печальное воспоминание. Им дали задание рисовать часы, а у бабушки стрелка получилась немного кривой. Тогда она смяла свой клочок бумаги и кинула под парту. А бумаги в школе после Гражданской войны почти не было, писали грифелем на аспидных досках и на газетах. За испорченный клочок учительница, Зинаида Матвеевна, со всего маху треснула бабушку линейкой по спине и велела сидеть в школе еще два часа после уроков. Учительницу боялись и ненавидели. Это была горбатая тощая старая дева, которая часто давала волю рукам.
Когда Наталья узнала об этом случае, сразу поехала в район, в Мосолово, доискалась нужного начальства, рассказала о постоянном рукоприкладстве в школе и потребовала сменить учительницу. По её и вышло. Сухопарую старую деву убрали, а на замену выслали приятную солидную даму, полную, белолицую, с высокой пышной прической. Она никогда не дралась и даже голос повышала редко.
Воровство в колхозе
В колхозе все подворовывали, потому что выжить на том зерне, что выдавали за трудодни, было невозможно. Его хватало до весны, а дальше хоть умирай с голоду. Выручало только своё маленькое хозяйство. Пшеницы не давали совсем, всё уходило государству, а только чечевицу, ячмень и немного ржи. Воровать было очень опасно - за несколько килограммов зерна могли отправить в лагерь на десять лет. Причём, несовершеннолетних, почти детей, случалось, тоже сажали. Могли приговорить и к расстрелу, если ловили на более крупной краже. Однажды ночью, когда бабушка с Настей, женой брата Коли, возвращались с колхозного поля со сжатой рожью, началась сильная гроза. Из-за раскатов грома они не услышали, как их нагнал объездчик. В последний момент успели кинуться в рожь. Когда телега объездчика проезжала в паре метров от них, полыхнула молния, всё стало видно, как днём. Девчонки тогда сильно перепугались, решили, что всё, конец -- сошлют на Беломорканал, мать одна останется. Но обошлось, не заметил их объездчик. Всю ту ночь Наталья обмолачивала зерно, а потом засыпала его сверху чечевицей. Всю солому до последнего стебелька сожгла. Перед рассветом, как только она закончила, явился председатель колхоза Царев и учинил обыск. Видимо, кто-то из соседей что-то видел и стукнул. Лена с Настей притворились спящими, а Наталья приняла вид оскорблённого достоинства, хотя «все поджилки тряслись». Царёв был уверен, что дело нечисто, однако ничего не нашёл - чечевицу поворошить не догадался - и, злобно матерясь, убрался со двора.
Тётки
У прабабки Натальи, кроме брата Харлампия, коммуниста-пропойцы, было две сестры - Полина (бабушкина тётя Поля) и Василиса (тётя Васюня). По бабулиным словам, Полина была истинной красавицей. Когда она приходила в гости, маленькая Лена целый вечер не могла от неё глаз оторвать. У тёти Поли была чёрная, как вороново крыло, толстая коса, уложенная короной в два кольца, чёрные глаза, брови стрелами, очень белая кожа и очень белые блестящие зубы. Она носила русские сарафаны из хорошей ткани, складчатые юбки и белые «как кипень» (не знаю, что это значит) рубахи с пышными вышитыми рукавами в сборку. Моя мама, как все говорили, была очень похожа на Полину.
Вторая сестра Василиса, по бабулиному определению, была просто «хорошая» (то есть симпатичная), но не красавица. У тёти Васюни имелось своё проклятие - её дети умирали в двухлетнем возрасте, как она над ними ни дрожала. Так она схоронила нескольких младенцев. Когда умер очередной, четвёртый, Васюня как помешалась. Начала на улице перед всем селом говорить богохульные речи, обращаясь к Богу: «Что же, я у тебя корову увела? Овцу увела? Коня увела? Почему детей моих себе забираешь?». Василиса, как и многие другие, варила самогон на продажу. Вскоре после того случая у неё случилось озарение: поняла, что Бог наказывает её за этот грех. Она прекратила торговлю спиртным, и все следующие её дети успешно миновали двухлетний рубеж и выжили. Последнего она вообще родила под пятьдесят, неожиданно для себя, для мужа и для всех, когда и не гадала, что у неё ещё могут быть дети.
Семьи братьев и сестры
Первой из детей Кузнецовых замуж вышла бабушкина сестра Маня, вскорости женился Коля, а за ним старший Вася. Все их любовные истории разворачивались на глазах у бабушки и всего Заполья, как это обычно принято в деревне. Маня выскочила замуж шестнадцати лет за Васю Субботина. Был у неё ещё один поклонник по прозвищу Бурдон (имя его уже не вспомню). Он был робким, смешным, немножко чудным, был безответно влюблён в Маню, долго и старательно за ней ухаживал: каждый вечер приносил девкам, Мане и маленькой Лене, конфеты, семечки, жамки (пряники). Хоть Маня конфетами и угощалась, нравился ей только Вася Субботин. Как только Бурдон ненадолго уехал куда-то из села, Маня с Васей повенчались, а позднее записались в колхозной конторе. И удивительно нежно любили друг друга всю жизнь. Вася, слава Богу, вернулся с войны. Вместе они прожили лет шестьдесят, до его смерти. Детей начали производить на свет, как только поженились, и продолжали чуть не до пенсии. Их первые внуки были старше их младших детей. Мама вспоминает, как смешно Вася Субботин ревновал её тётку Маню, когда им обоим уже было под пятьдесят, и они в представлении моей юной мамы были очень старыми для какой бы то ни было любви. Бурдон, узнав о свадьбе Мани, был вне себя и долго пьянствовал с горя. Потом он тоже женился. Его жена, которую все звали Бурдонихой, им помыкала и однажды проломила ему голову замком при всём честном народе.
Бабушкин брат Коля женился на Насте Ерохиной. Бабушка считала её некрасивой. Говорила: "Рыжая, в конопушках, нос востренький, лоснится, волосы колечками вкруг лба". Настя была тихой, сговорчивой, работящей, работала в колхозе на всех тяжёлых полевых работах. Её Коля погиб на войне, а сама она всю жизнь прожила со свекровью, с прабабкой Натальей, называла её «мамашей» и, когда все дети Натальи разъехались, стала ей единственной поддержкой. У Насти с Колей было двое сыновей. Когда началась война и Колю забрали на фронт, второй ребёнок ещё не родился. Настя попыталась его вытравить, раз осталась без мужика -- пила хинин. Но Коле-младшему всё равно суждено было появиться на свет. Он родился заикой и отставал в умственном развитии; в юности покончил с собой.
У бабушкиного старшего брата Васи была гармонь, на которой он играл на всех гулянках. Он нравился многим девкам, но больше всех Марусе, его будущей жене. У них с Васей на сеновале разыгралась горячая любовь, в результате которой Маруся, натурально, забеременела. Тогда Вася забросил гармонь и совсем перестал ходить на гулянки, чтобы не встречаться с Марусей, потому что жениться ему не хотелось. Наталья с такими вещами шутить не любила. Она сказала: «Сынок, любил кататься, люби и саночки возить. Завтра пойду Марью сватать». Маруся «надышаться на Васю не могла», как говорила бабушка. Она была бойкой, весёлой -- заводной, как бы сейчас сказали. В деревне все всегда поэты, но она сочиняла самые смешные частушки и песенки. На их с Васей свадьбе Маруся, которая с трудом помещалась за столом из-за большого круглого живота, спела такую частушку собственного сочинения:
Милый Вася, я снеслася,
Милый Вася, под крыльцом,
Милый Вася, дай мне руку,
Я не вылезу с яйцом!
Маруся дождалась Васю с войны и они прожили вместе всю жизнь сначала в Заполье, потом в Орехово-Зуево под Москвой. И Вася, и Маня были очень темпераментными, и первые годы их семейной жизни прошли бурно. Они развлекали соседей постоянными потасовками: то Вася бегал за Марусей вокруг дома с топором, а она с воплями от него; то Маруся вышибала Васю на улицу посреди ночи на мороз, а он бешено стучался во все окна и двери, отбивая кулаки. После войны они остепенились и зажили тихо. Моя мама однажды гостила у них в Орехово-Зуево. Она была очень дружна со своей двоюродной сестрой Зойкой, Васиной старшей дочерью, той самой, которая в Манином животе не помещалась под свадебный стол. Зойка стала педиатром. Всего у них было шестеро (если не ошибаюсь) детей.
В следующий раз запишу рассказы прапрабабушки Авдотьи про «милого барина».
___________________________________________________
* Молитва «Богородице Дево, радуйся»
Click to viewБогородице Дево, радуйся,
Благодатная Марие, Господь с Тобою:
Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего,
Яко Спаса родила еси душ наших.