Про котека (продолжение)
Теперь перед каждым спектаклем Мерзика искала по углам вся труппа и весь закулисный персонал, дабы поймать и обезвредить. А он прятался и проявлял при этом отменную фантазию. Его отыскивали в разных труднодоступных местах - за шкафами в костюмерной, где, кажется, было бы тесно и таракану, у бутафоров в куче стружки и обрезков оргалита, в туалете забившимся под сливную трубу, в верхнем ящике Леночкиной тумбочки в гримерке, куда он вообще непонятно как просочился, в комнатке у Шокина под массивным письменным столом, - его отыскивали и где-нибудь запирали на время действия. Это было довольно сложное дело - все-таки свободных помещений в театре не миллион. А те, которыми можно было бы пожертвовать, находились в опасной близости к сцене, - поэтому, пока длилась в зале особенно важная смысловая пауза, призванная заставить всех замереть и внимать, М-ская публика вместо этого часто слышала за сценой утробный кошачий вой. От спектакля все, конечно, тут же отвлекались. А некоторые сердобольные пожилые театралки из числа хорошо слышащих начали всерьез беспокоиться, не пытают ли бедное животное и не пора ли его спасать.
Кто кого пытал - это был большой вопрос. Леониду Ильичу Шокину казалось, что пытают лично его. Ведь это он отвечал за то, как проходит каждый отдельный спектакль. И это он который месяц страдал материально, лишенный всех доплат, зато выговоров накопивший увесистую стопку.
Утром и днем Мерзика обычно оставляли в покое. Он исправно охотился и сдавал добычу в гримерку. Поэтому престарелая прима Полянская была уверена, что пытают лично ее. Она уже забыла, когда у нее не скребло в горле и голосовые связки не были бы воспалены; теперь на ее столике под зеркалом всегда стояла большая бутылка смягчающей микстуры от кашля. У Полянской с Мерзиком отношения вообще как-то не сложились, с самого начала. Как всякий нормальный кот, Мерзик мог отомстить жестоким людям за ограничение свобод и поругание чести и достоинства только двумя способами - где-нибудь половчее нагадить или что-нибудь изгрызть. И личные вещи примы Полянской страдали от этого чаще других. Потому ли, что Мерзику она просто была несимпатична, потому ли, что, ощущая себя звездой и примадонной, Полянская вечно все расшвыривала и считала ниже своего достоинства убирать на место.
Но хуже всех доставалось бедной Леночке. И вовсе не от Мерзика, Мерзик Леночку любил и по-прежнему ходил за ней как приклеенный, выпрашивая вкусненького и чтобы за ушком почесала, а от двуногих обитателей М-ского театра. Ведь, что бы кот ни натворил, с претензиями приходили именно к ней, и в выражениях не особенно стеснялись.
Почему его не выгоняли? Бог весть. По части ловли мышей от Мерзика в театре действительно была ощутимая польза. Это и декораторы отмечали, и костюмеры, и особенно работники буфета. К тому же режиссер, хоть и не признался бы в этом никому, отдавал себе отчет - Мерзик, при всех его мерзостях, делал театру имя. Давно забыт был Островский, а легенда о коте в роли кота жила. И некоторые зрители, кажется, ходили в М-ский драматический лишь для того, чтобы застать момент, когда Мерзик триумфально выйдет на сцену и даст новую пищу для театральных баек и сплетен.
По весне Мерзик исчезал месяца на полтора-два. И каждый раз труппа вздыхала с облегчением, надеясь, что он не вернется. Но проходил сезон бурных гуляний, кот появлялся откуда ни возьмись: тощий, облезлый, чрезвычайно собою довольный, - и все начиналось сызнова. Была мысль его кастрировать, раз уж никуда не деться от этого чудовища. Но операция требовала денег, а платить из своего кармана никто, конечно, не желал. Да и стал бы он, лишенный мужского достоинства, снова ловить мышей - большой вопрос. Так что все оставалось как есть, и конца-края этому было не видно. В театре к Мерзику окончательно привыкли и кое-как смирились.
В один прекрасный день Леночка, с мороза раскрасневшаяся, словно только что упорхнула со страниц «Избранного» поэта Блока, влетела в гримерку и застала Леонида Ильича за престранным занятием. Он, покрасневший от натуги, грозно сдвинувший мощные седые брови, чертыхаясь пытался упихнуть Мерзика в клетку с фальшивой канарейкой, которая несколько лет пылилась в углу после закрытия одного из спектаклей. Мерзик выл и судорожно цеплялся всеми четырьмя лапами за рукав шокинского пиджака. Престарелая прима Полянская с мстительным видом наблюдала за этими манипуляциями со своего места и давала ценные советы.
- Головой пихайте! Что вы его задом-то?! - командовала Полянская.
- Сами бы… по… попробовали, - пыхтел Леонид Ильич, утирая пот со лба.
- Ва-а-а-а, - кричал Мерзик, и хвост его истерично мотался из стороны в сторону.
- Что это вы тут делаете? - полюбопытствовала Леночка, распутывая свой длинный яркий шарф.
- Мы… грант… выиграли, - отвечал Леонид Ильич.
- Грант? - Леночка удивленно подняла бровки. В ее легкой светлой голове грант никак не вязался с необходимостью мучить животное.
Кот был в панике и уже явно измотан. Его желтые глаза были вытаращены, шерсть дыбом. И, кажется, даже фальшивая канарейка в клетке как-то нехорошо насторожилась.
- Да головой же! - кипятилась Полянская.
Леонид Ильич, извернувшись, попытался-таки сунуть Мерзика в дверцу головой вперед. Голова прошла, и сразу стало ясно - все остальное при любом раскладе останется снаружи: Мерзик питался не только мышами и крысами, их он убивал скорее для развлечения, а в благодарность буфетчицы и костюмерши разнообразили его рацион молоком и колбаской, так что габариты он по зиме нагуливал весьма солидные, пока не спускал все на мартовских прогулках.
Леночка подошла к Леониду Ильичу и отобрала кота. Тот сразу обнял ее обеими лапами, больно впившись в плечи, и испуганно тыкнулся горячим носом под подбородок, как бы желая сказать: «Спаси, хозяйка!» Леночка гладила его и чувствовала, как внутри, под шерстью, все дрожит и колотится.
- Так что здесь все-таки происходит? - опять спросила она.
- Мы выиграли грант. К нам едет областной Шекспировский фестиваль, - Шокин обреченно захлопнул дверцу клетки. Канарейке явно полегчало.
- А зачем над котом издеваться? - опять не поняла Леночка.
- Молодым Бог ума не дал, - процедила Полянская сквозь зубы и стала раздраженно пудриться.
- Леночка, вы же умная девушка, - сказал Шокин примирительно. - Вы же понимаете, этот кот нам все сорвет!
- Зачем ему? - беспечно отмахнулась Леночка. И зашептала, засюсюкала в черное ушко: - Мерзичек у нас воспи-итанный кот! Правда, Мерзичек? Мерзичек большой любитель Шекспи-ира и не ста-анет срывать фестиваля!
Мерзик замер у нее на груди и предусмотрительно помалкивал.
- Как же, не будет он! - Леонид Ильич воздел руки к пыльной театральной люстре, призывая ее в свидетели. - Он нам Новогоднюю сказку, и ту умудрился испоганить!
- Ну и неправда! Детям он понравился! Правда, Мерзичек? - Леночка чмокнула кота в макушку, и тот недовольно тряхнул ухом.
- Я просто хотел его запереть, вот и все.
- На весь фестиваль? - усмехнулась Леночка. - Это на сколько же выходит? До самого лета?
- Почему до лета? До середины февраля.
- Вы соображаете, что говорите? - возмутилась Леночка. - Запереть на полтора месяца и не выпускать! А если бы вас бы самого?!
- Да не запереть до середины февраля! Фестиваль до середины февраля! - с досадой ответил Шокин. - Я просто прикидывал, куда бы его девать, когда тут у нас делегаты играть будут. А то вылезет на сцену этот паразит, а скажут, что мы нарочно! А отвечать кому? Шокину! Понимать же надо!
- Ну, конечно! Клетка - отличный выход, - насмешливо сказала Леночка, опуская Мерзика на пол.
Мерзик тут же метнулся мимо Шокина под шкаф и там затаился.
- Клетка - это жест отчаяния! - буркнула Полянская из своего угла. - У нашего Леонида Ильича с головою неважно. Он у нас не первой свежести работник. Хороших идей нет, так хоть какие!
Шокин ничего ей не ответил, только зыркнул недобро. Про Полянскую все в театре понимали, что с ней лучше не связываться - ты ей слово, она в ответ сто, да таких, что потом не отмоешься. А Леночке объяснил: если бы убирать Мерзика в клетку и уносить куда подальше, в подвал или на чердак, он бы и не помешал никому.
Леночке было ужасно жалко Леонида Ильича - он стоял посреди гримерки, большой и нелепый. И рукав пиджака был у него весь испорчен.
- А давайте ему поводочек купим! - предложила Леночка. - Мы его будем на время спектаклей в гримерке за поводочек привязывать!
- К чему привязывать?! - Полянская вложила в этот вопрос весь свой сарказм.
- Да хоть к батарее! - парировала Леночка.
Леонид Ильич только рукой махнул и пошел из гримерки прочь. На следующий день, впрочем, принес поводок.
Теперь жители М-ска могли набюдать, как во время спектаклей кто-то из обслуги выводит с черного хода театра большого черно-белого кота на поводке и битых два часа выгуливает по окрестным газонам, а кот кричит и пытается вырываться. Потому что привязывать в гримерке к батарее все-таки не получилось. Слишком громкий был у Мерзика голос, слишком несчастным и униженным чувствовал он себя от подобной несвободы. Помножьте одно на другое - и получится психологическое оружие такой силы, что ни в сказке, ни пером, ни как-то иначе. Это было слышно уже не только на сцене, но даже в буфете и в фойе, и уже приходила под двери дирекции театра делегация местных бабушек, грозя всяческими карами, включая открытое письмо в «Гринпис».
Фестиваль начался без приключений. Поводок действовал, Мерзика было не видно и не слышно. Леонид Ильич мысленно благодарил Леночку за светлую идею. Он сидел в боковой ложе справа от сцены и дремал. На сцене шел «Гамлет», уже четвертый за последнюю неделю, и пока Лозинский выигрывал у Пастернака 3:1. Эти явно нахватались модных столичных тенденций - по сцене ходили люди в черных пиджаках, вся охрана снабжена была милицейскими черными рациями, которые при всяком удобном случае вполне натурально перхали, воспроизводя невнятные обрывки внутренних переговоров. Гамлет - бледный, изящный, как барышня жеманный, - метался по сцене в ярко-голубом шелковом пиджаке, с цветным платком на шее - но Леониду Ильичу было лень думать, к чему это все и зачем его так разрядили. За свою долгую театральную жизнь видел он и не такое. Вот и завтра по расписанию был опять «Гамлет». И опять соригинальничали - «Гамлета» привезли в переложении Сумарокова, сделанном в середине восемнадцатого века. Кажется, что-то такое Шокин читал на заре туманной юности, по старому, еще с ятями, изданию. Был он тогда горяч и любопытен, поражен вирусом энтузиазма, и всеми силами старался обратить на себя внимание. «Хитро выпендриться» - невесело думал он сейчас, по прошествии лет. Потому что давно убедился на практике - наиболее банальными всегда оказывались именно те постановки, которые претендовали на. Отчего так выходило? Шокин не знал. Может быть оттого, что смысл уходил в броские и незначительные мелочи, как пар уходит в гудок? Менее всего Сумароковский «Гамлет» имел отношения к Шекспиру, зато носил характерные черты политического памфлета. Да и переведен-то был как-то не по-человечески. То ли с французского, то ли с немецкого. «К выборам, что ли, стараются? - думал Шокин. - Ну-ну».
Действие плавно подкатилось к третьему акту, Гамлет завел своеобычное: «Быть иль не быть - таков вопрос; что благородней духом - покоряться…» , Шокин совсем заснул и ему даже начало что-то такое сниться нейтральное, бытовое - какое-то серое утро, и он никак не может отыскать в кухонном шкафчике банку с растворимым кофе. На пару минут он выпал из реальности и был внезапно разбужен взрывом хохота в зале.
- Эй, люди! Помогите, помогите! - раздался голос Полония из-за портьеры, и зал опять грохнул. Посреди сцены, припав на передние лапы, сидел Мерзик. Мерзик затаился и готовился к прыжку. Его грудь была обхвачена ремешками, уши грозно прижаты, а сзади волочился кожаный хвост с петлей на конце.
- Что? Крыса? - растерянно пролепетал Гамлет, озираясь на кота, и обнажил шпагу.
Мерзик, точно по команде, метнулся туда, где затаился Полоний, едва не сбив королеву Гертруду с ног. Она взвизгнула и отскочила.
- Черт, что это?! - воскликнул невидимый Полоний. Портьера бодро зашевелилась.
- Брысь!!! - вскочив со своего места, запоздало рявкнул Шокин сверху. Это вышло не нарочно, а как-то само-собой.
Зал замер, обескураженный неожиданным гласом с неба, но спустя мгновение снова разразился хохотом и аплодисментами. Шокин посерел лицом и осел мимо кресла, судорожно хватаясь за левый лацкан.
Разразился страшный скандал. Руководство М-ского драматического обвинили в провокации. Болтали разное - что пытаются подавить любую инициативу и отвратить театр от современности, что нарочно провалили самую яркую и нетривиальную постанову, и даже что тут был прямой выпад против сексменьшинств, которые тоже в своем праве, - только Шокину это было уже все равно. Он оправлялся от обширного инфаркта в городской клинической больнице. Леночка, чувствуя себя кругом виноватой, навещала его каждый день, носила печенье и апельсины. Было больно на него смотреть - он посерел, осунулся, продолжением руки его теперь была вечная капельница на металлической подпорке. А Леонид Ильич ничего, крепился. И даже шутил: «И холод и сеча ему ничего… Но примешь ты смерть от кота своего…»
Леночке было совершенно не смешно.
А дело обстояло вот как. Незадолго до начала фестиваля в театр поступила новая костюмерша. Совсем молоденькая, чуть-чуть за двадцать. И, конечно, выгуливать Мерзика поручили ей, как самому бесполезному члену театральной команды. Была зима, морозы в М-ске стояли изрядные. Бедная девочка все время мерзла, как ни куталась. Она держала кошачий поводок одеревеневшими руками и приплясывала на месте, пока Мерзик тыкался по окрестным сугробам, принюхиваясь к чему-то; и она, и кот - оба чувствовали себя равно униженными. Как вышло, что поводок вдруг выпал? Бедная девочка и сама не поняла. Но когда это случилось, оглянуться не успела, а кот уже метнулся к подвальному окошку и скрылся там, волоча за собой закостеневший на холоде кожаный ремешок…
Мнение труппы было однозначным: им все это порядком надоело. То есть «порядком надоело» - это было еще мягко сказано. Вернее было бы сказать, что от проклятого Мерзика все озверели. Нужно было срочно что-то делать.
- Может быть, отдадим в добрые руки? - осторожно предлагала Леночка. - В городе его любят. Неужели никто не…
- Усыпить! - визжала в ответ Полянская, топая ногами.
Полянской казалось, что она убедительна. На самом же деле выглядела в тот момент нелепо и неприлично. Режиссер, который тоже сначала склонялся усыпить кота, посмотрел на беснующуюся Полянскую и немедленно передумал. Ведь не убийцы же они были, не убийцы!
Вот только отдавать в добрые руки - это слишком, слишком долго.
На следующее утро он посадил Мерзика в коробку, коробку бросил в багажник своего старенького низко посаженного «опеля» и поехал за город.
Ехали долго. Дорога оледенела, и машину опасно заносило на поворотах. Стекла покрывались ледяной коркой, оставляя только два удивленных полукружия там, где ходили дворники; приходилось останавливаться и счищать лед, чтобы как-то наладить видимость.
Мерзик жался в темноте и скреб коробку, но выбраться не мог.
Потом свернули в какую-то просеку, проехали по ней метров сто и едва не увязли.
- Ладно, хватит, - сказал режиссер. - Выходи! - и распахнул багажник.
В коробке завозилось.
Когда она была открыта, кот пулей вылетел на улицу и спрятался под машиной.
- Вот идиот! - выругался режиссер.
Он стал выгонять кота, но тот жался к колесу и шипел. Пришлось лезть в сугроб и рвать в ближайших кустах прут подлиннее. А потом, когда это не помогло, подобрать по обочине несколько крупных ледяных осколков и начать огонь на поражение. Потому что время уже поджимало.
Наконец удалось шугануть Мерзика из-под днища и отогнать метров на двадцать дальше по просеке. Реежиссер вскочил в машину и дал задний ход. Машина сначала забуксовала, но потом пошла тихим ходом. «Опелек» с трудом выбирался на трассу, шкрябая брюхом по снегу, а следом за машиной бежал Мерзик, не понимающий, что происходит. Казалось, он вот-вот догонит и прыгнет на капот, станет биться в лобовое стекло. Смотреть на это было совершенно невыносимо.
Машина выбралась на трассу и с визгом развернулась. Режиссер дал по газам. Последнее, что он видел в зеркале заднего вида - черно-белый комок, катящийся следом за машиной, но отстающий, отстающий, отстающий, - пока совсем не растаял.
До города было больше пятидесяти километров, но все время пути режиссер вглядывался в зеркала, и ему мерещилось, что кот все еще гонится следом за машиной, попирая законы природы. Но, конечно, Мерзик давно отстал, только белая дорога стелилась между деревьями, на ней машин-то почти не было.
Труппа М-ского Драматического театра закрывала фестиваль. Никто не хочет выступать последним, и по жеребьевке им досталось удачное место в самой середине общего списка, а последний день освобожден был для торжественных речей и банкета, - но пришлось уступить свою очередь для перепоказа сорванного «Гамлета», только на этих условиях пострадавшие согласны были как-то замять инцидент.
Вообще, все шло наперекосяк с того дня. Выяснилось, что Шокин практически незаменим, и за каждым чихом приходилось бежать к нему в больницу, иначе вся организация расползалась и трещала по швам. Врачи беспокоились и театральных, кроме тихой виноватой Леночки, пускать к нему не хотели. Всякий раз прорывались с боем.
Всем после истории с Мерзиком было очень стыдно. Так стыдно, что бедную девочку, упустившую его с поводка, буквально за пару дней затравили до увольнения по собственному. Все чувствовали себя виноватыми и наперебой кричали: это не по-людски, да как же так можно?! - имея в виду, разумеется, не уволенную сотрудницу, а несчастного маленького котика, затерянного в окрестных зимних лесах. И рассуждали, что могли бы забрать его на недельку-другую домой, - такое простое, очевидное, и так поздно пришедшее решение… За этими разговорами образ Мерзика светлел, очищался от всего дурного - и вот уже вместо осточертевшего всем паразита мнился душка и талант, избавитель от скуки и инфекционных эпидемий, переносимых грызунами. Так что Мерзик, невидимый глазу, как бы все время присутствовал в театре и заполнил его собою весь. О фестивале никто уже не думал.
А на фестиваль привезли всякое. Лидировал, конечно, «Гамлет, принц Датский» - пять постановок. За ним, представленный тремя постановками, неожиданно оказался «Макбет». Третье место поделили два «Короля Лира», две «Двенадцатых ночи» и два «Укрощения строптивой». Потом еще были: «Венецианский купец», «Виндзорские проказницы», «Много шума из ничего», «Король Ричард III», и одна приторная поэтическая постановка по мотивам сонетов… Трагедий в целом получилось больше, чем комедий. Удивительно, но все забыли про «Ромео и Джульетту».
М-ский Драматический показывал «Отелло». Это был, наверное, самый древний спектакль театра. Он пережил смену двух режиссеров и шел, с некоторыми мелкими поправками, лет пятнадцать - так что престарелая прима Полянская на первых порах успела отметиться в роли Дездемоны. Полянская и сейчас чувствовала себя в силах играть Дездемону, но ей, конечно, не давали. Престарелая прима видела тут извечные театральные интриги.
Последние два года Дездемону играла Леночка. Ох, как же ненавидела она этот спектакль! Роль, доставшаяся в наследство от престарелой примы, не сулила ничего хорошего. Для Леночки это была дурная примета - как с дороги вернуться и в зеркало не посмотреть. Но актеры люди подневольные, выбирать не приходилось.
Начался спектакль не по-человечески, в четыре часа дня, втиснутый между торжественной частью и фуршетом. Зрителей в зале практически не было. То есть обычных зрителей не было, а сидели в зале почитай что одни конкуренты-театралы. Поэтому было особенно важно не облажаться, и Леночка старалась вдвойне.
Она, как и многие в театре, оплакивала Мерзика уже вторую неделю, представляя самое страшное - окоченевший ли трупик под елкой, растерзанные ли клочки, красные и черные на белом снегу; ее хорошенький курносый носик от этого немного припух и покраснел, натертый одноразовыми гигиеническими платочками, а в глазах стояла такая вселенская печаль, что было невооруженным взглядом видно: Дездемону ждет в скором времени какая-то большая засада.
Действие плавно катилось к финалу.
Леночка в длинной прозрачной сорочке уже забралась под одеяло и уже известила разъяренного мужа, что молилась на ночь. И он уже ответил в том духе, что, мол, умри, обманщица, не верю я ни одному твоему слову. Спектакль принимали холодно, зал был тяжелый, настороженный, работать с каждой сценой становилось все труднее. К тому же, Леночка заметила в служебной ложе Полянскую, вооруженную армейским биноклем.
Леночка откинулась на подушки, исступленно прикрыла глаза, вполне убедительно скорчилась, изображая удушение, - и почувствовала, как смыкаются на горле потные руки партнера. И тут М-ский драматический неожиданно взорвался хохотом и бешеными аплодисментами. А потом, через покрывало, она ощутила, как кто-то мелко семенит по ее ногам и, потоптавшись на месте, устраивается на груди.
- Твою мать, Мерзик! - сказал партнер в сердцах. - Ну невозможно работать!!!
Потом сорвал парик, утер лицо синтетическими черными кудряшками, размазывая мавританский грим, и ушел за сцену.
Растерянная Леночка села в постели. На покрывале мостился, урча и преданно заглядывая в глаза, Мерзик. Он стал тощий, невыносимо грязный и умудрился где-то порвать ухо. Но он был живой, живой!
- Браво! Бис! - кричали в зале.
- Чудесное спасение Дездемоны!
- Кот начинает и выигрывает!
Театралы изощрялись в остроумии, кто как мог.
- Какой позор! - громко сказала Полянская, силясь перекричать общий гвалт. И покинула служебную ложу, от души шарахнув дверью.
А Леночка не выдержала - прижала Мерзика к себе и расплакалась.
ЗЫ: Всех с наступающим! Пусть в любой день любого года все у вас будет хорошо!