(no subject)
По поводу назначения министром образования и науки некоей безнадежно патриотическим образом воцерковленной дамы (при всем том, что личность ее не кажется мне значимой темой для обсуждения) скажу следующее.
Характерно, что засветилась аузановская РАНХиГС, кою некоторые пытаются подавать в качестве уютной и даже в, некотором смысле, модной гавани для независимых академических экспертов, где можно с сохранением приличий пережидать обстоятельства. Мол, там-то быть не стыдно, это же не что-нибудь этакое. Ага, как говорится, конечно.
Предположу также, что Владимир Владимирович смотрит на философские взаимоотношения сознания и бытия с далеким прицелом: осталось полтора года срока, потом еще шесть лет. Нужно сделать так, чтобы к 2024 году школы производили исключительно такую поросль, коя не составит никакой угрозы с галерным трудом возделанной им государственной ниве, напротив, проникнется безальтернативной ценностью всего, что ея со младенчества окружало.
И в этом смысле не могу не заметить: нужно было быть совершенно непрошибаемым Гайдаром, дабы всерьез верить, что учетная ставка ЦБ и агрегат М2 вкупе с невидимой рукой рынка могут стать основным инструментом преобразования общества, а о школах и вузах, этой печальной помехе чистому монетаризму, можно пока не задумываться, они в ходе судьбоносных экономических реформ должны переродиться во что-то светлое сами собою, природным образом. Они, однакож, несмотря на упадок финансирования, продолжали год за годом обиженно выдавать в жизнь когорты и легионы по-прежнему советских людей - а либералы, прильнувшие к власти, никак не удосуживались поставить это в связь с раз за разом все более огорчительными для них результатами выборов и, как говорится, общественными настроениями, устремленными в невозвратное вчера.
Даже веберовская мантра про протестантскую этику капитализма (произнесение коей, вообще-то, обычно выявляет тех, кто не слишком-то хочет мыслить самостоятельно) - и она вопиет, что есть вещи, в стратегическом смысле куда важнее сбалансированности годового бюджета. А если еще отметить, что, к примеру, у центральноафриканских, латиноамериканских и азиатских протестантов даже и самый капитализм выходит тоже весьма разный, то охота ерничать по поводу установления плотного контроля над основным механизмом формирования и воспроизводства идентичности социума у меня отпадает.
Это, собственно, я отношу и к обсуждаемому сейчас юбилею. При всей симпатии к тому прекрасному времени и тогдашним нам: события 19-21 августа 1991 года лишь продемонстрировали разложение советской системы и даже великолепная восьмерка комичных и жалких ее защитников не смогла ничего предложить для консервативного продления ее агонии. Но вот чего-то достаточно эффективного, убедительного и при этом привлекательного для общества взамен рухнувшего монстра отечественным элитам не удалось создать ни до, ни в процессе, ни, как мы за четверть века убедились, после. Что, разумеется, не означает того, что это невозможно.
Более того, судя по тому, что о ней известно, вряд ли новая министресса достигнет минимально выдающихся результатов в конструировании консервативной российско-советской идентичности и исторической памяти: уж больно негоден доступный для этого инструментарий, да и отечественное историческое поле - худшее из тех, которое можно избрать для выращивания этаких генетически модифицированных организмов. Так что, как ни крутите, нам по-прежнему предстоит самим сделать ту работу, которую мы пока что избегали.
Характерно, что засветилась аузановская РАНХиГС, кою некоторые пытаются подавать в качестве уютной и даже в, некотором смысле, модной гавани для независимых академических экспертов, где можно с сохранением приличий пережидать обстоятельства. Мол, там-то быть не стыдно, это же не что-нибудь этакое. Ага, как говорится, конечно.
Предположу также, что Владимир Владимирович смотрит на философские взаимоотношения сознания и бытия с далеким прицелом: осталось полтора года срока, потом еще шесть лет. Нужно сделать так, чтобы к 2024 году школы производили исключительно такую поросль, коя не составит никакой угрозы с галерным трудом возделанной им государственной ниве, напротив, проникнется безальтернативной ценностью всего, что ея со младенчества окружало.
И в этом смысле не могу не заметить: нужно было быть совершенно непрошибаемым Гайдаром, дабы всерьез верить, что учетная ставка ЦБ и агрегат М2 вкупе с невидимой рукой рынка могут стать основным инструментом преобразования общества, а о школах и вузах, этой печальной помехе чистому монетаризму, можно пока не задумываться, они в ходе судьбоносных экономических реформ должны переродиться во что-то светлое сами собою, природным образом. Они, однакож, несмотря на упадок финансирования, продолжали год за годом обиженно выдавать в жизнь когорты и легионы по-прежнему советских людей - а либералы, прильнувшие к власти, никак не удосуживались поставить это в связь с раз за разом все более огорчительными для них результатами выборов и, как говорится, общественными настроениями, устремленными в невозвратное вчера.
Даже веберовская мантра про протестантскую этику капитализма (произнесение коей, вообще-то, обычно выявляет тех, кто не слишком-то хочет мыслить самостоятельно) - и она вопиет, что есть вещи, в стратегическом смысле куда важнее сбалансированности годового бюджета. А если еще отметить, что, к примеру, у центральноафриканских, латиноамериканских и азиатских протестантов даже и самый капитализм выходит тоже весьма разный, то охота ерничать по поводу установления плотного контроля над основным механизмом формирования и воспроизводства идентичности социума у меня отпадает.
Это, собственно, я отношу и к обсуждаемому сейчас юбилею. При всей симпатии к тому прекрасному времени и тогдашним нам: события 19-21 августа 1991 года лишь продемонстрировали разложение советской системы и даже великолепная восьмерка комичных и жалких ее защитников не смогла ничего предложить для консервативного продления ее агонии. Но вот чего-то достаточно эффективного, убедительного и при этом привлекательного для общества взамен рухнувшего монстра отечественным элитам не удалось создать ни до, ни в процессе, ни, как мы за четверть века убедились, после. Что, разумеется, не означает того, что это невозможно.
Более того, судя по тому, что о ней известно, вряд ли новая министресса достигнет минимально выдающихся результатов в конструировании консервативной российско-советской идентичности и исторической памяти: уж больно негоден доступный для этого инструментарий, да и отечественное историческое поле - худшее из тех, которое можно избрать для выращивания этаких генетически модифицированных организмов. Так что, как ни крутите, нам по-прежнему предстоит самим сделать ту работу, которую мы пока что избегали.