Надя села
И взрывы в Брюсселе и Украине,
и самолет упал несколько дней назад.
А еще и теракт в Анкаре, который, почему-то, меня не тронул.
Но я про Надю.
Когда ее обнаружили в СИЗО Воронежа, это был конец июня 2014 года, и я, естественно, оказалась в тот момент в Киеве, и мне пришлось похерить нахер всю конференцию, в которой я участвовала, и то и дело бегать в коридор, искать адвоката, сводить родственников с ОНК и давать интервью.
В тот же день к ней попали российские правозащитники, среди которых, увы, не было меня, поэтому я ее так и не увидела.
Зато спустя пару недель мы с Машей задорно паковали в пакеты одежду, еду, посуду и всякие вкусности для передачи этого человеку, у которого не было ничего. Это была моя первая и пока последняя передача в тюрьму. Вряд ли этот опыт забудется когда-нибудь...
Еще в Киеве мы нашли для Нади целую пачку адвокатов, но потом в дело вмешались те, кого пока нельзя называть и сообщили, что они уже договорились с теми адвокатами, с которыми договорились. Мы тут же были облиты говном, а жена Александра Пирогова произнесла тогда ключевую фразу: "все, летчицу мы проебали".
Мы действительно все проебали. Здесь по шагам описывается, кто такие Надины адвокаты и почему все закончилось тем сроком, которым закончилось. В такие моменты мне очень хочется, чтобы ад существовал, и чтобы те, кто сажает невиновных людей за решетку, горели в этом аду, пока бы до них не дошло, что так поступать нельзя.
Очень-очень печально от безысходности того, что мы живем во времена и в стране, где человеческая жизнь стоит лишь столько, сколько политической выгоды из нее можно извлечь.
Сидящая Савченко всем принесет гораздо больше выгоды, чем живая, свободная и здоровая. От этого ужаса хочется лишь горько-горько плакать.
Наде сидеть вот столько
Чуть меньше сидеть Олегу Сенцову, в два раза меньше - всего-то 10 лет, сидеть Саше Кольченко. Вообще ни за что.
Однажды стены рухнут, тюрьмы превратятся в библиотеки, палачи будут читать книжки слепым котятам во искупление грехов, и мир станет иным.
А пока он такой, какой есть, и во всей этой боли и смерти приходится как-то жить...
и самолет упал несколько дней назад.
А еще и теракт в Анкаре, который, почему-то, меня не тронул.
Но я про Надю.
Когда ее обнаружили в СИЗО Воронежа, это был конец июня 2014 года, и я, естественно, оказалась в тот момент в Киеве, и мне пришлось похерить нахер всю конференцию, в которой я участвовала, и то и дело бегать в коридор, искать адвоката, сводить родственников с ОНК и давать интервью.
В тот же день к ней попали российские правозащитники, среди которых, увы, не было меня, поэтому я ее так и не увидела.
Зато спустя пару недель мы с Машей задорно паковали в пакеты одежду, еду, посуду и всякие вкусности для передачи этого человеку, у которого не было ничего. Это была моя первая и пока последняя передача в тюрьму. Вряд ли этот опыт забудется когда-нибудь...
Еще в Киеве мы нашли для Нади целую пачку адвокатов, но потом в дело вмешались те, кого пока нельзя называть и сообщили, что они уже договорились с теми адвокатами, с которыми договорились. Мы тут же были облиты говном, а жена Александра Пирогова произнесла тогда ключевую фразу: "все, летчицу мы проебали".
Мы действительно все проебали. Здесь по шагам описывается, кто такие Надины адвокаты и почему все закончилось тем сроком, которым закончилось. В такие моменты мне очень хочется, чтобы ад существовал, и чтобы те, кто сажает невиновных людей за решетку, горели в этом аду, пока бы до них не дошло, что так поступать нельзя.
Очень-очень печально от безысходности того, что мы живем во времена и в стране, где человеческая жизнь стоит лишь столько, сколько политической выгоды из нее можно извлечь.
Сидящая Савченко всем принесет гораздо больше выгоды, чем живая, свободная и здоровая. От этого ужаса хочется лишь горько-горько плакать.
Наде сидеть вот столько
Чуть меньше сидеть Олегу Сенцову, в два раза меньше - всего-то 10 лет, сидеть Саше Кольченко. Вообще ни за что.
Однажды стены рухнут, тюрьмы превратятся в библиотеки, палачи будут читать книжки слепым котятам во искупление грехов, и мир станет иным.
А пока он такой, какой есть, и во всей этой боли и смерти приходится как-то жить...