Последнее слово Д.Константинова - 2
Продолжение.
Вообще, это порочная практика, которую надо пресечь. Оперативные дела не должны так сильно засекречиваться. Источники оперативной информации тоже не должны так сильно быть засекречены. Люди должны чётко понимать: кто на них указывает. И, кстати, согласно Европейской конвенции о защите прав и основных свобод, имеют право допросить лиц, свидетельствующих против них. Всё остальное - это просто заведомо ложный донос. Я думаю, нам надо поставить этот вопрос на самом высоком уровне, вплоть до Конституционного суда. Я намерен обратиться Европейский и Конституционный суд с вопросами о секретности данных материалов и с требованием их рассмотреть и предоставить обществу.
Вообще, секретность в нашем судопроизводстве - вещь особая. Вот, к примеру, можно сравнить практику защиты свидетелей в Америке и практику засекреченных свидетелей у нас в России. Знаете в чём разница? Я вам расскажу. В Соединённых Штатах Америки свидетель, выступающий против мафии, к примеру, и опасающийся за свою жизнь и здоровье, под своим именем, в своём лице, под своими данными приходит в суд и изобличает преступников. Он говорит: «Я работал с ними, я знаю, что они делали». После чего его прячут, меняют ему данные, а иногда и внешность. Что происходит в России? В России появляется некий свидетель, которого никто не знает изначально. Его данные засекречиваются: они известны только следователю и суду, то есть, по сути - никому. И потом он появляется уже на суде: в тёмной комнате, с затемнённым лицом, и глухим голосом говорит: «Я узнаю этого человека!» И ты отправляешься в тюрьму, даже не зная: кто это и о чём он говорит, как я познакомился с этим человеком, где он мог меня видеть, вообще! Может быть, там сидит, просто, оперативник Княжев или Окопный, например. Почему бы нет? Кто это проверит? Никто.
«Я узнаю этого человека. Именно он…!» Это порочная практика, и её надо пресекать. Я считаю, что мы должны обратиться к американскому опыту и использовать именно американскую систему защиты свидетеля, напрочь исключив из нашей российской системы такие понятия как секретный свидетель, секретные донесения, секретные источники и секретные материалы. Мы должны жить в открытом обществе. Открытое правовое демократическое общество не допускает никакого секретного судопроизводства. Так же как вообще любое общество, построенное на правде и истине.
Возвращаюсь к тому, как велось следствие. Как мы узнали из показаний Софронова и Сальникова, они не читали протоколы своих допросов, то есть теперь эти протоколы можно выбрасывать в мусорную корзину. Потеряны вещественные доказательства, изъятые на месте происшествия, в том числе и фотоаппарат, на котором могли быть запечатлены окружающая обстановка, а также лица, реально причастные к этому преступлению. Не отрабатывались никакие другие версии преступления, кроме версии причастности Константинова. В том числе, информация, полученная от продавщицы в переходе, которая реально узнала фоторобот и заявила, что это лицо она знает, и именно этот человек совершил кражу у неё летом, после чего скрылся. При этом она подробно описывает признаки внешности этого человека, которых у меня нет: татуировки и шрам. После первого опроса этой продавщицы, который не устроил оперативные службы, никаких следственных действий с ней следователем не проводится. Потому что она не интересна следствию.
Не найдено орудие преступления. Да и как оно может быть найдено у невиновного человека? Отмечу, что орудие преступления не найдено и на месте преступления, что подразумевает, что нож был унесён с собой. Да, это косвенное свидетельство того, что преступник должен был оставить орудие преступления у себя. Но у нас всё дело строится только на косвенных свидетельствах.
Нарушения закона. Многочисленные нарушения Уголовно-процессуального кодекса, методик опознания. Проведено два опознания. Причём, второе опознание вообще не должно было проводиться - оно прямо запрещено Уголовно-процессуальным кодексом. Как говорит УПК Российской Федерации: «Повторное опознание одного и того же лица по одним и тем же признакам запрещено». У нас здесь судебный специалист, который подробно рассказывал о методиках опознания, о том, как оно должно производиться, о том, что статисты должны быть похожи по всем параметрам, и именно это даёт возможность удостовериться в правдивости показаний свидетеля. Потому что, когда свидетель знает, что он должен опознать лысого, и этот лысый - единственный из трёх… Так, какое же это опознание? Смешнее может быть только то опознание на котором я как юрист однажды был: «Да, кстати, справа и слева, - сказал следователь свидетелю, - будут сидеть оперативники». Вот так, друзья мои в России проводятся 90% опознаний! Людям показывают фотографии, людей инструктируют, а если они упрямятся, то на них давят. Так однажды давили на Анну Каретникову, которая не хотела таким способом опознавать невиновного узбека. Это вызвало целую истерику у оперативников.
Опознание 22 марта вообще зря считают таковым. Когда Софронов вошёл, он не смотрел на меня. Он смотрел вниз и, не глядя, назвал мой номер. И только потом, по требованию оперативников и следователя он подошёл, поднял голову и указал на меня под фотоаппарат: «Это он». При этом он не заявлял о том, что он видел моё фото-окно, о чём была сделана отметка в протоколе, и Софронов не внёс никаких изменений. Эти слова были своевольно дописаны следователем откуда-то из другого документа. При этом, кстати, присутствовала адвокат Михалкина, которая всё это видела и может засвидетельствовать. Адвокат Михалкина давно уже не представляет мои интересы и не защищает меня в суде и никак не заинтересована в исходе этого дела. Она была готова дать показания по этому делу, и по фактам ложного протокола, и по фактам, которые всплыли в процессе возбуждения на меня уголовного дела по статье 296 Уголовного кодекса РФ. Да, адвокат Михалкина была готова прийти в суд и рассказать о том, что реально там происходило. Что же вы думаете? После этого с Даниила Константинова были сняты обвинения в угрозах следователю. Сняты - не-почему, просто так! Как заявила следователю Звонкову городская прокуратура, следователь Звонков не должен был реально воспринимать угрозы человека, который уже арестован и сидит в наручниках. При этом, сам следователь Звонков неоднократно утверждал, что угрозы воспринимал реально. Ну что ж! Мы знаем, что городской прокуратуре виднее! Уж она-то знает, воспринимал ли реально следователь Звонков угрозы в свой адрес - или не воспринимал. Так или иначе, дело по части второй статьи 296 закрыто, и никто не захотел реально слушать в судебном заседании адвоката Михалкину. А она могла бы многое рассказать! Например, о том, как проходило опознание, как давили на свидетеля Софронова. Как ему кричали: «Ты что, дурак? Ты не помнишь, что нужно говорить? Ты не помнишь, что писалось в прошлом протоколе? Хочешь, мы его отпустим сейчас?» - кричали следователь Звонков вместе с оперативниками. Обо всём этом она могла бы рассказать. Она могла бы рассказать об угрозах в мой адрес, о фразе следователя Звонкова, когда он прямо при ней в лицо сказал мне: «Ну, не хочешь сотрудничать, значит, будешь сидеть за других». Я сказал: «Повтори!» «Значит, будешь сидеть за других», - сказал следователь Звонков. Вот такое было опознание 22 марта 2012 года.
Кстати, во время моего задержания, как я уже говорил, мне не сообщили о дате преступления, о его времени, и я вынужден был довольствоваться фразой Софронова о том, что зимой в начале декабря что-то там произошло. То есть, я объективно был лишён возможности в ходе следственных действий 22 марта хоть что-то пояснить по данному уголовному делу. Повторяю, если кто-то сомневается, то он может обратиться к протоколам следственных действий: протокол опознания, протокол очной ставки, протокол задержания и протокол допроса подозреваемого, - в которых везде одно и то же: «в начале декабря». Не будем смеяться над другими неточностями этих протоколов. Ну, например, в том, что я подозревался «в умышленном лишении смерти». Вот от чего я должен был защищаться 22 марта? А именно эта формулировка значится в протоколе задержания: «Виновен в умышленном лишении смерти». Я не знаю, что это такое.
Ну, и наконец, самое главное. Обвиняемый, то есть я, по окончании предварительного расследования и в самом суде был фактически лишён возможности ознакомиться со всеми материалами уголовного дела. Статья 217 часть 2 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, предельно чётко говорит о том, что по окончании ознакомления с материалами уголовного дела обвиняемый вправе, по своей просьбе ознакомиться со всеми аудио-, видео-материалами и фотографиями, которые прилагаются к уголовному делу. Я такое желание изъявил, и следователь мне этого сделать не дал. Затем, меня этого лишил суд сначала в ходе предварительного слушания, а затем разрешил мне это ближе к приговору. Вот, сейчас мы знакомимся с этими материалами, но не со всеми. С видеозаписями я по-прежнему ознакомиться не могу, хотя бы потому, что они не переданы в суд, а суд отказывается их запрашивать. В итоге мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: Даниил Константинов будет осуждён (или оправдан, во что я верю слабо) вообще не ознакомившись с материалами дела. Как на это будут реагировать вышестоящие суды, как на это отреагирует Европейский суд по правам человека - можно только догадываться.
Ну, и наконец, основное. Вся работа следствия на протяжении полутора лет была направлена не на проверку алиби, которое мы выдвинули, а на попытку его опровержения. Поговорим об этом подробнее. Как я уже сказал, сразу после предъявления обвинения, то есть, когда я точно знал, в чём меня обвиняют, я заявил об алиби. Свидетели дали показания. Двое свидетелей прошли проверку показаний на месте, то есть выезжали в ресторан, подробно показывали следователи столик, как и что они заказывали, как они сидели. Следователя это не убедило. Вместо этого следователь, чтобы опровергнуть моё алиби, а не проверить, изымает из ресторана некий чек, которым, как он утверждает, это алиби опровергается. На чеке, в противоречие с нашими показаниями, стоит сумма заказа 2 (сколько там?) или 2400? А, тем не менее, в самом чеке (мы это узнали только в ходе ознакомления с материалами уголовного дела), отсутствуют все необходимые для чека реквизиты: нет ИНН организации, отсутствует название организации, отсутствует даже номер контрольно-кассовой машины, который на всех чеках пробивается автоматически. Ну, и наконец, отсутствует признак фискальности: ФП. Именно эти буковки ставятся в чеках в подтверждение того, что это именно фискальный чек. И вот такую бумажку следствие представляет сначала прокуратуре, а потом - в суд. И именно такой бумажкой, как заявляет прокуратура, опровергается алиби Константинова. Но это не чек! Потому что чек должен обладать набором определённых характеристик, которые чётко закреплены в законодательстве и в подзаконных актах. И этих характеристик в данном чеке нет, это - не чек. А что это? Есть только 3 варианта: 1) либо это просто фальшивка, изготовленная оперативниками либо в самом ресторане, чтобы выдать оперативникам, 2) либо это данные системы «R-Keeper», которые сами по себе ничего не подтверждают и не опровергают и не являются кассовым чеком, 3) либо это «чёрная касса». Я склоняюсь к мнению, что это и есть «чёрная касса» ресторана «Дайкон», существование которой так страстно опровергали все работники «Дайкона» во время своих допросов. Это при том, что их никто об этом не спрашивал. Вот, представьте себе: читаешь протокол допроса. Вопроса нет - а ответ есть. «У нас нет чёрной кассы», - говорят официанты ресторана «Дайкон». «У нас не проходят блюда мимо кассы. У нас всё всегда фиксируется и пробивается в чек». Вот этото и есть «чёрная касса»: нелегальный кассовый аппарат, не поставленный на учёт. В нём нет номера, фискального признака, и он пробивает какие-то заказываемые блюда. Что интересно, сами работники ресторана «Дайкон» в ходе судебного заседания не заявили, что это данные системы «R-Keeper», а это было бы самое простое. А эти - твёрдо и уверенно показывают: «Да, это наш кассовый чек». Вряд ли коллеги будут им благодарны за такие показания, потому что, вообще-то говоря, после такого туда должна направиться после этого налоговая проверка, найти «чёрную кассу», вытащить всё, что там находится и привлечь их к ответственности.
Но, дело в том, что в нашем деле перед нами разворачивается вся картина порочности нашего общества сверху донизу, его коррумпированности, завязанности на правоохранительные органы и силовые структуры. И вот к чему это приводит. Мы пытались отправить в ресторан «Дайкон» налоговую проверку. Знаете, кто к нам приехал? ФСБ. Федеральная служба безопасности Российской Федерации заявила, что ресторан «Дайкон» не надо проверять. «Это наши люди», - сказали они.
Вот как устроено наше общество: коррупция пропитывает его сверху донизу, насквозь! Сначала официанты по договорённости с менеджерами обманывают собственный ресторан, проводя мимо кассы какие-то блюда и напитки. (Я думаю, даже в этом зале есть люди, которые это делают, может быть они вспомнят об этом?) Затем сам ресторан обманывает на этот раз уже налоговую службу, вводя чёрную бухгалтерию и используя «чёрную кассу». А затем, когда на этом вдруг спотыкается судьба человека, приезжает ФСБ и говорит: это наш ресторан, не трогайте его! Я думаю, рано или поздно, судьба чёрной кассы ресторана «Дайкон» всё-таки выяснится. Хотя, думаю, что нескоро. Потому что ведомства, способные соревноваться у нас в административном ресурсе с Федеральной службой безопасности практически не существует. Вообще-то говоря, я рассказываю страшные вещи. Я должен был бы бояться. О фальсификациях следствия, о том, что дело - заказное, о том, что ресторан «Дайкон» крышует ФСБ, и что нам не дали провести налоговую проверку. О том, что в самом ресторане «Дайкон» фальсифицируется отчётность и кассовые чеки. Но мне терять уже нечего, поверьте мне. 10 лет строго режима - это достаточный срок для того, чтобы чуть-чуть отстраниться, и посмотреть на всё, что происходит немного со стороны, отчуждённо: почти как мертвец. Поверьте мне!
Давайте вернёмся к алиби. В действительности алиби не опровергнуто ничем. Ведь, что такое алиби? Согласно Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации, алиби - это нахождение человека в другом по отношению к месту преступлению месте. То есть, человека изначально не было на месте преступления. Алиби обычно подтверждается свидетельскими показаниями. Изредка техническими средствами, ну например, - видеозаписями. Опровергнуть алиби - это значит с точностью и достоверностью опровергнуть факт нахождения данного лица в данном месте в данное время. Сделало это следствие? Нет, не сделало. Вместо этого нам говорят: «Посмотрите на чек. Там другая сумма вместо той, о которой говорят свидетели алиби». Хотя, свидетели алиби, напомню, говорят примерно, навскидку, оценивая своё застолье с точки зрения количества блюд и напитков. Ну и что? Давайте взглянем: что должен опровергнуть чек? Даже если бы он был настоящим! Что должна опровергнуть сумма? То, что у свидетелей плохая память? Или он должен опровергнуть вкусы свидетелей? Что: наличие или отсутствие блюд в ресторане? Каким образом чек из ресторана «Дайкон», даже если бы он был настоящим, может опровергнуть нахождение Константинова Даниила Ильича 3 декабря 2011 года в ресторане «Дайкон», которое последовательно подтверждают 5 свидетелей и он сам? Каким образом это опровергается - его местонахождение? Непонятно. Может быть я - блюдо, которого нет в этом чеке? Но и это не доказывает достоверность ничего. Кстати, что интересно, часть (примерно половина) блюд, даже в этом чеке, совпадает со свидетельскими показаниями: сливовое вино, сакэ, чай и десерт. Это именно то, что мы называли. А вот блюд горячей кухни там нет. Это что: снова совпадение? Не слишком ли много совпадений? Другое совпадение заключается в том, что свидетель алиби Константинов Илья Владиславович заявляет, что он был в ресторане «Дайкон» и помнит, как он заказывал столик на определённое время. Второе совпадение заключается в том, что в биллингах телефона Константинова Ильи Владиславовича находится этот звонок в ресторан «Дайкон». Третье совпадение заключается в том, что в ресторане «Дайкон» находится тетрадь заказа столиков, в которой заказан столик именно на 6 человек, именно на это время, и именно Ильёй. Четвёртое совпадение заключается в половине совпадающих блюд. Не странно ли это? Не слишком ли много совпадений? Как вообще Константинов Илья Владиславович должен был догадаться, что в ресторане имеется такая запись? Как вообще Константинов Илья Владиславович должен был догадаться, что найдётся в биллингах такой звонок? Никак. Между прочим, никто из официантов так и не опроверг нахождение Константинова Ильи Владиславовича в ресторане «Дайкон». Все они заявили, что не помнят, кто был в ресторане, что не помнят, какой столик они обслуживали, и не помнят даже зал, который они обслуживали. О чём их тогда вообще спрашивать?
Остаётся свидетель Мареева. Мареева, которая в ужасе от преследования правоохранительных органов даже покинула город Москву и поехала в Санкт-Петербург, надеясь, что её там не достанут. Она не хотела давать показания. Достали. Её со спецназом доставили в Москву, и поставили на трибуну, чтобы она давала показания. Но, простите, какое свидетель Мареева имеет отношение к алиби Константинова? Ведь в интересующее нас время Мареевой в ресторане не было. Свидетель опрашивается о тех фактах, о тех людях и о том времени, которого она знать не может, её там не было в принципе!
Не беда! Во спасение нам придёт мишура. «Мишура!» - говорит Мареева. «Каждый год, с 30[ноября] на 1 декабря я лично вывешиваю новогоднюю мишуру на стенах ресторана «Дайкон». На фотографиях, представленных стороной защиты, я не вижу этих украшений, значит эти фотографии в указанный день сделаны быть не могли.». Вот что спасает следствие и обвинение. Если бы не эти показания, всё остальное было бы просто смешно. Мишура!
Но, мы не доверяем материальным источникам? Ведь, в уголовном процессе принято больше верить документам, чем людям. Мы открывает документы, мы видим внутреннюю бухгалтерию ресторана Дайкон, от руки записанную. Первый раз Мареева брала деньги на украшения только 3 декабря 2011 года. Значит, только 3 декабря 2011 года она могла эти украшения купить. И развесить - позже. Ничего страшного. Мареева вспоминает, что есть старая мишура. Именно её она развешивает по стенам вместо мишуры заново купленной и потом довешивает. Причём, как довешивает, где довешивает, что именно кто довешивает - остаётся непонятным. Никаких материальных документальных свидетельств старой мишуры мы не находим. Как она выглядит - мы узнать у неё не можем. Опять фикция! Опять устные показания, которые должны оцениваться судом точно так же, как и показания свидетелей алиби.
Алиби, как уже говорили мои защитники, подтверждается также и совершенно объективными техническими характеристиками биллингов. Все биллинги свидетелей алиби полностью воспроизводят картину, описанную ими в своих показаниях, и подтверждают местонахождение всех-таки свидетелей алиби в районе ресторана «Дайкон». Мои биллинги полностью подтверждают ту картину, которую я обрисовал в своих показаниях, вплоть до мест, которые я посещал, и ничего не говорят о месте преступления. Да, да, те самые биллинги, которые так часто решают судьбу людей. Посмотрим, как в этом суде суд оценит их. Или биллинги - это тоже фальшивка? Как понимать? Вызванный к нам в судебное заседание следователь Алтынников сказал: «Ну, биллинги… Вы понимаете, биллинги… Человек мог оставить свой телефон кому угодно». Что, шесть человек оставили свои телефоны кому-то в этот злосчастный день, оказались в других местах, а потом коварно сговорились, сбили свои показания в единую картину (забрали обратно свои телефоны), и стали готовиться к аресту Константинова. Вы представляете себе?
А что: следствие установило, кому именно Константинов отдавал свой телефон? Нет. Следствие упорно всегда утверждало, что это именно телефон Константинова, именно он ставился на прослушку, именно по нему запрашивались эти самые биллинги. Именно по нему следствие пыталось отследить мои передвижения до тех пор, пока это вообще интересовало следствие. Что мы будем делать с этими биллингами? Непонятно.
Я считаю, что алиби нашло своё объективное подтверждение, как в ходе предварительного расследования, так и в судебных заседаниях. Свидетели алиби полностью подтвердили моё местонахождение в интересующее следствие время в ресторане «Дайкон». Их показания последовательны, непротиворечивы, согласуются между собой, согласуются с биллингами, запрошенными по их номерам телефонов, согласуются с фотографиями, представленными в суд, согласуются с данными учётной записи о регистрации столиков заказов. Их показания ничем, в действительности, не опровергаются.
Так почему я здесь? Почему я до сих пор за решёткой? Я долго пытался осмыслить эту ситуацию, и сложил, наконец, у себя в голове целостную картину. Признаюсь: я горд тем особым вниманием, которое оказали мне российские спецслужбы. Тем, какие колоссальные силы были брошены на борьбу с Даниилом Константиновым. Представьте себе: десятки оперативников, несколько следователей в течение этих двух лет занимались только одним: тем, чтобы посадить Константинова в тюрьму. Целые управления, созданные в рамках российских спецслужб, практически целиком вошли в оперативно-следственную группу по моему уголовному делу (по делу о бытовом убийстве). Такие управления, как Главное управление по противодействию экстремизму Российской Федерации (Федеральный центр «Э»!) и управление «Э» Федеральной службы безопасности. Польщён! Польщён.
И всё-таки, чем я их так напугал? Кого они во мне увидели? Давайте обратимся к материалам дела. В них имеются документы пресловутого «Центра Э». В том числе, постановления о рассекречивании сведений, составляющих государственную тайну. Да, да! Константинов Даниил Ильич уже стал государственной тайной. Что там ещё в этих засекреченных сведениях - даже страшно подумать! Что же пишут сотрудники Центра «Э» в своих документах? Они рисуют страшную картину, они рисуют страшный образ Даниила Константинова, его знакомых и близких: «возглавлял экстремистские сообщества», «нарушал оперативную обстановку в городе», «проводил массовые акции протеста, в том числе, и несанкционированные», «осуществлял финансирование экстремистской деятельности в России при помощи незаконных финансовых схем и аффилированных коммерческих структур» вместе со своим отцом, который уже давно ушёл из политики, и вернулся в неё только потому, что арестовали его сына. Демонический образ, демонический. И - ничего. В течение этих двух лет, которые прошли с момента представления этих материалов дела, ни приведено никаких фактов, подтверждающих эту информацию. Не названа ни одна аффилированная коммерческая структура, которая бы занималась финансированием экстремизма в России. Не указана ни одна незаконная коммерческая схема, которую использовал коварный, инфернальный Константинов, финансируя, организовывая, возглавляя и координируя экстремизм в России. Вместе, кстати, с другими организациями, такими как: «Русское общественное движение» (да, да, Костя [1], ты там тоже есть), Новая сила и так далее, и тому подобное. Уголовных дел, по фактам, изложенным в документах, тоже не возбуждено. И что же нам делать? В очередной раз привлекать сотрудников Смирнова и Диденко за заведомо ложный донос? Ведь это и есть заведомо ложный донос! Человека обвиняют в финансировании экстремизма, в организации несанкционированных акций, в подготовке боевиков и т. д., и т. п. А фактов никаких нет и уголовных дел! Так, я давно должен был быть привлечён к ответственности по этим составам! Это те составы преступлений, по которым наше государство не медлит никогда! Уж тем, кто присутствует в нашем зале, это известно.
Ничего! Всё ещё [неразборчиво]. Вместе с самими сотрудниками центра «Э» ГУ МВД, которые так и не пожелали явиться в наш судебный процесс и ответить на поставленные нами вопросы. Но мы-то ответ получаем: вот кого изначально видели в Данииле Константинове российские спецслужбы. Затем происходит арест, обыски в офисах и квартирах, изымается множество компьютеров, бухгалтерий и бумаг. Видимо, осуществляется поиск чего-то, что может подтвердить все эти данные. Спецслужбы жадно ищут какую-то информацию, которая может им в этом помочь - и не находят ничего. В восьми изъятых компьютерах, во всех предметах, изъятых в квартирах, во всех документах, изъятых в офисе у отца, не находится ничего, относящегося ни к смерти Темникова, ни к экстремистской деятельности. Не удалось даже поживиться даже запрещённой литературой - не оказалось.
А что же было на самом деле? Каким был Даниил Константинов на самом деле все эти годы? В действительности всё было иначе. Я начал заниматься общественной деятельностью ещё будучи студентом юрфака. Тогда мы вместе с нашими товарищами создали небольшую оппозиционную организацию и боролись в том числе с уплотнительной застройкой у меня в районе и в других местах в городе Москве. Причём, замечу: организация эта прекратила своё существование фактически вместе со всей остальной оппозицией, выраженной тогда в коалиции «Другая Россия». Когда оппозиция смирилась, прекратила проводить свои «Марши несогласных» и фактически капитулировала, тогда ушли с политической арены и мы. Я пошёл в политическую журналистику, стал освещать деятельность различных оппозиционных партий и движений, в том числе «Движения против нелегальной эмиграции» и ряда других.
И только весной 2011 года, видя, что политическая ситуация в стране назревает, я начал снова заниматься политикой. Тогда в России развивалась кампания «Хватит кормить Кавказ!», и я присоединился к националистам, которые эту кампанию проводили. Я считал и считаю, что эта кампания была правильной. И я увидел, что впервые за многие годы русские националисты выдвинули цельную, позитивную и рациональную программу. Ведь речь шла не о чём-либо, а о бюджетном равноправии российских регионов, которое гарантировано Конституцией России - основным законом. Речь шла не о чём ином, а о том, чтобы перенаправить потоки финансирования с мятежных сепаратистских кавказских республик, возглавляемых, фактически, местными князьками за службу российской власти, в сторону умирающих, загибающихся русских регионов. И мы были правы в этом! Потому что вся политика России на протяжении последних сотен лет, извращённая, повторяю, имперская политика была направлена всё это время на развитие периферии в ущерб русскому центру. Аналогов такой политики в мировой истории Вы не найдёте. Если Вы будете сравнивать Российскую империю с Британской, то сильно удивитесь: британцы всегда помогали себе. Мы помогает кому угодно, например, Рамзану Кадырову. Вот эта политика вкупе со всеми трагическими событиями двадцатого века в России привела к тому, что социологи называют «национальной смертью русского народа». Вы представляете, что это за страшный диагноз? Ведь речь идёт о постепенном угасании целой нации! Угасании во всех смыслах этого слова: демографическом, экономическом и даже - моральном. Вместо Суворовых у нас теперь Софроновы.
И вот против этого, для того, чтобы возродить наш народ, придать ему силу и энергию, вернуть его к жизни, в том числе экономически (а экономика - это основа обычной жизни), мы и проводили эту кампанию. Да, лозунг был довольно экстремальным. Но этого требовал момент. Для того, чтобы привлечь внимание к проблеме - её надо обострить. Мы обострили, у нас получилось. Но при чём здесь финансирование экстремизма в России? Замечу: все массовые акции, проведённые в рамках этой кампании, были согласованы властями и даже отчасти поощрялись. Присутствующие в этом зале, кто имел отношение к кампании «Хватит кормить Кавказ!», могут это подтвердить. Ничего экстремистского в этом не было. Ничего сильно оппозиционного, на самом деле, - тоже. Да, вместе с другими требованиями мы требовали ликвидации монополии партии «Единая Россия». Но, если уж это - экстремизм, то пора собирать вещички. В стране, в которой критика доминирующей партии является экстремизмом, делать нечего.
Но, как говорил Дантон, Родину не унесёшь на подошвах ботинок! Зато унесёшь свою голову, скажут другие, те, кто умнее и уже покинули Россию. Но мне надоел этот бег. Я не хочу уезжать отсюда. А Дантон мне нравится больше! Пусть даже мёртвый, с отрубленной головой. Повторяю: я не сомневаюсь сейчас, что всё, что мы делали осенью 2011 года, было правильно. Больше того, наша кампания получила дальнейшее развитие, когда мы влились в общее протестное движение и сумели, наконец, объединить национально мыслящую массу молодёжи с либералами и левыми. Вот это и напугало власть. Вот это и послужило сигналом к репрессиям. Именно тогда, когда Гражданский Совет готовил массовые акции протеста (совместные акции протеста!), через похищение людей, избиение, угрозы, запугивание и фальсификации уголовных дел. Но, ни следствие, ни суд не пожелали приобщить к материалам дела моё выступление на Гражданском Совете, где я прямо рассказывал обо всех этих явлениях, и где я призывал… Нет, не к бегству! Я призывал к тому, чтобы сопротивляться этим явлениям, тому, чтобы публично их озвучивать.
Ваша честь, Вы можете всё это просмотреть в видеозаписи. Вы не увидите там ничего, что свидетельствовало бы о том, что Константинов собирается скрываться. Константинов 20 марта 2012 года выступал перед широкой аудиторией: перед Сетевым общественным телевидением, - и просил всех подписать пакт о самозащите оппозиции от агрессии со стороны российских спецслужб.
Я был и остаюсь сторонником объединения всех отрядов оппозиции. Я считаю, что это самая большая, а быть может, и единственная угроза действующему в России режиму. А режим это прекрасно понимает. Только вместе, сообща, действуя согласованно и последовательно, мы можем добиться хотя бы каких-то уступок. Добиться того, чтобы нас признали равной политической силой, добиться того, чтобы в нас увидели людей, и прекратили нас преследовать, с использованием мощи всей полицейской машины.
А почему так вообще происходит? Почему в 21-ом веке, в одном из самых развитых, казалось бы, государств, в бывшей и нынешней империи (возможно, последней оставшейся мире империи) происходят такие вещи? Почему полиция, ФСБ, прокуратура и суды используются против активистов и лидеров оппозиции? Потому что в России сформировано полицейское государство.
И причин тому много. Здесь и тяжёлая историческая наследственность, и события последних десятилетий и лет. Ещё совсем недавно существовала советская империя, которая единой идеологией, единой партией и силой скрепляла самые разные народы, сильно отличавшиеся друг от друга по уровню развития, менталитету и образу жизни. Поражение в холодной войне, тяжёлый экономический кризис, национальные движения в национальных республиках… Кстати, всё то, что мы видим и сейчас по отношению уже к Российской Федерации, привели к краху Советского Союза, на обломках которого возникло множество независимых государств, в большинстве из которых силами местных элит были созданы национальные государства.
В России ничего подобного не произошло. Мы, как всегда пошли своим путём. Россия стала крупнейшим осколком Советского Союза, многонациональной Федерацией, лишённой единой идеологии и (на время) единого сильного центра. Радикальные рыночные реформы, проводившиеся на фоне углублявшегося кризиса, привели к окончательной маргинализации большинства нашего населения, отбросив их на обочину жизни, в сторону криминала и борьбы за выживание. Конфликт 93 года, закончившийся кровопролитием, две чеченские кампании и принудительная централизация федеральным центром приучили наши элиты к мысли о том, что сила является единственным аргументов в споре с обществом. Что этим обществом можно руководить только посредством прямого насилия.
Создалась ситуация опасная, чреватая настоящей диктатурой силовиков, настоящими репрессиями, террором. И этот террор уже набирает обороты. Оставим за давностью событий жертв 93 года и двух чеченских войн. Оставим за невыясненностью гибель многочисленных общественных деятелей и журналистов, смерть боевых генералов и офицеров Российской армии. Этого, видимо, мы не узнаем уже никогда. Обратимся к чисто политическим репрессиям, характер которых государство никогда не скрывало.
[1] Эта реплика обращена к лидеру РОД Константину Крылову, находящемуся в зале суда.
Вообще, это порочная практика, которую надо пресечь. Оперативные дела не должны так сильно засекречиваться. Источники оперативной информации тоже не должны так сильно быть засекречены. Люди должны чётко понимать: кто на них указывает. И, кстати, согласно Европейской конвенции о защите прав и основных свобод, имеют право допросить лиц, свидетельствующих против них. Всё остальное - это просто заведомо ложный донос. Я думаю, нам надо поставить этот вопрос на самом высоком уровне, вплоть до Конституционного суда. Я намерен обратиться Европейский и Конституционный суд с вопросами о секретности данных материалов и с требованием их рассмотреть и предоставить обществу.
Вообще, секретность в нашем судопроизводстве - вещь особая. Вот, к примеру, можно сравнить практику защиты свидетелей в Америке и практику засекреченных свидетелей у нас в России. Знаете в чём разница? Я вам расскажу. В Соединённых Штатах Америки свидетель, выступающий против мафии, к примеру, и опасающийся за свою жизнь и здоровье, под своим именем, в своём лице, под своими данными приходит в суд и изобличает преступников. Он говорит: «Я работал с ними, я знаю, что они делали». После чего его прячут, меняют ему данные, а иногда и внешность. Что происходит в России? В России появляется некий свидетель, которого никто не знает изначально. Его данные засекречиваются: они известны только следователю и суду, то есть, по сути - никому. И потом он появляется уже на суде: в тёмной комнате, с затемнённым лицом, и глухим голосом говорит: «Я узнаю этого человека!» И ты отправляешься в тюрьму, даже не зная: кто это и о чём он говорит, как я познакомился с этим человеком, где он мог меня видеть, вообще! Может быть, там сидит, просто, оперативник Княжев или Окопный, например. Почему бы нет? Кто это проверит? Никто.
«Я узнаю этого человека. Именно он…!» Это порочная практика, и её надо пресекать. Я считаю, что мы должны обратиться к американскому опыту и использовать именно американскую систему защиты свидетеля, напрочь исключив из нашей российской системы такие понятия как секретный свидетель, секретные донесения, секретные источники и секретные материалы. Мы должны жить в открытом обществе. Открытое правовое демократическое общество не допускает никакого секретного судопроизводства. Так же как вообще любое общество, построенное на правде и истине.
Возвращаюсь к тому, как велось следствие. Как мы узнали из показаний Софронова и Сальникова, они не читали протоколы своих допросов, то есть теперь эти протоколы можно выбрасывать в мусорную корзину. Потеряны вещественные доказательства, изъятые на месте происшествия, в том числе и фотоаппарат, на котором могли быть запечатлены окружающая обстановка, а также лица, реально причастные к этому преступлению. Не отрабатывались никакие другие версии преступления, кроме версии причастности Константинова. В том числе, информация, полученная от продавщицы в переходе, которая реально узнала фоторобот и заявила, что это лицо она знает, и именно этот человек совершил кражу у неё летом, после чего скрылся. При этом она подробно описывает признаки внешности этого человека, которых у меня нет: татуировки и шрам. После первого опроса этой продавщицы, который не устроил оперативные службы, никаких следственных действий с ней следователем не проводится. Потому что она не интересна следствию.
Не найдено орудие преступления. Да и как оно может быть найдено у невиновного человека? Отмечу, что орудие преступления не найдено и на месте преступления, что подразумевает, что нож был унесён с собой. Да, это косвенное свидетельство того, что преступник должен был оставить орудие преступления у себя. Но у нас всё дело строится только на косвенных свидетельствах.
Нарушения закона. Многочисленные нарушения Уголовно-процессуального кодекса, методик опознания. Проведено два опознания. Причём, второе опознание вообще не должно было проводиться - оно прямо запрещено Уголовно-процессуальным кодексом. Как говорит УПК Российской Федерации: «Повторное опознание одного и того же лица по одним и тем же признакам запрещено». У нас здесь судебный специалист, который подробно рассказывал о методиках опознания, о том, как оно должно производиться, о том, что статисты должны быть похожи по всем параметрам, и именно это даёт возможность удостовериться в правдивости показаний свидетеля. Потому что, когда свидетель знает, что он должен опознать лысого, и этот лысый - единственный из трёх… Так, какое же это опознание? Смешнее может быть только то опознание на котором я как юрист однажды был: «Да, кстати, справа и слева, - сказал следователь свидетелю, - будут сидеть оперативники». Вот так, друзья мои в России проводятся 90% опознаний! Людям показывают фотографии, людей инструктируют, а если они упрямятся, то на них давят. Так однажды давили на Анну Каретникову, которая не хотела таким способом опознавать невиновного узбека. Это вызвало целую истерику у оперативников.
Опознание 22 марта вообще зря считают таковым. Когда Софронов вошёл, он не смотрел на меня. Он смотрел вниз и, не глядя, назвал мой номер. И только потом, по требованию оперативников и следователя он подошёл, поднял голову и указал на меня под фотоаппарат: «Это он». При этом он не заявлял о том, что он видел моё фото-окно, о чём была сделана отметка в протоколе, и Софронов не внёс никаких изменений. Эти слова были своевольно дописаны следователем откуда-то из другого документа. При этом, кстати, присутствовала адвокат Михалкина, которая всё это видела и может засвидетельствовать. Адвокат Михалкина давно уже не представляет мои интересы и не защищает меня в суде и никак не заинтересована в исходе этого дела. Она была готова дать показания по этому делу, и по фактам ложного протокола, и по фактам, которые всплыли в процессе возбуждения на меня уголовного дела по статье 296 Уголовного кодекса РФ. Да, адвокат Михалкина была готова прийти в суд и рассказать о том, что реально там происходило. Что же вы думаете? После этого с Даниила Константинова были сняты обвинения в угрозах следователю. Сняты - не-почему, просто так! Как заявила следователю Звонкову городская прокуратура, следователь Звонков не должен был реально воспринимать угрозы человека, который уже арестован и сидит в наручниках. При этом, сам следователь Звонков неоднократно утверждал, что угрозы воспринимал реально. Ну что ж! Мы знаем, что городской прокуратуре виднее! Уж она-то знает, воспринимал ли реально следователь Звонков угрозы в свой адрес - или не воспринимал. Так или иначе, дело по части второй статьи 296 закрыто, и никто не захотел реально слушать в судебном заседании адвоката Михалкину. А она могла бы многое рассказать! Например, о том, как проходило опознание, как давили на свидетеля Софронова. Как ему кричали: «Ты что, дурак? Ты не помнишь, что нужно говорить? Ты не помнишь, что писалось в прошлом протоколе? Хочешь, мы его отпустим сейчас?» - кричали следователь Звонков вместе с оперативниками. Обо всём этом она могла бы рассказать. Она могла бы рассказать об угрозах в мой адрес, о фразе следователя Звонкова, когда он прямо при ней в лицо сказал мне: «Ну, не хочешь сотрудничать, значит, будешь сидеть за других». Я сказал: «Повтори!» «Значит, будешь сидеть за других», - сказал следователь Звонков. Вот такое было опознание 22 марта 2012 года.
Кстати, во время моего задержания, как я уже говорил, мне не сообщили о дате преступления, о его времени, и я вынужден был довольствоваться фразой Софронова о том, что зимой в начале декабря что-то там произошло. То есть, я объективно был лишён возможности в ходе следственных действий 22 марта хоть что-то пояснить по данному уголовному делу. Повторяю, если кто-то сомневается, то он может обратиться к протоколам следственных действий: протокол опознания, протокол очной ставки, протокол задержания и протокол допроса подозреваемого, - в которых везде одно и то же: «в начале декабря». Не будем смеяться над другими неточностями этих протоколов. Ну, например, в том, что я подозревался «в умышленном лишении смерти». Вот от чего я должен был защищаться 22 марта? А именно эта формулировка значится в протоколе задержания: «Виновен в умышленном лишении смерти». Я не знаю, что это такое.
Ну, и наконец, самое главное. Обвиняемый, то есть я, по окончании предварительного расследования и в самом суде был фактически лишён возможности ознакомиться со всеми материалами уголовного дела. Статья 217 часть 2 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, предельно чётко говорит о том, что по окончании ознакомления с материалами уголовного дела обвиняемый вправе, по своей просьбе ознакомиться со всеми аудио-, видео-материалами и фотографиями, которые прилагаются к уголовному делу. Я такое желание изъявил, и следователь мне этого сделать не дал. Затем, меня этого лишил суд сначала в ходе предварительного слушания, а затем разрешил мне это ближе к приговору. Вот, сейчас мы знакомимся с этими материалами, но не со всеми. С видеозаписями я по-прежнему ознакомиться не могу, хотя бы потому, что они не переданы в суд, а суд отказывается их запрашивать. В итоге мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: Даниил Константинов будет осуждён (или оправдан, во что я верю слабо) вообще не ознакомившись с материалами дела. Как на это будут реагировать вышестоящие суды, как на это отреагирует Европейский суд по правам человека - можно только догадываться.
Ну, и наконец, основное. Вся работа следствия на протяжении полутора лет была направлена не на проверку алиби, которое мы выдвинули, а на попытку его опровержения. Поговорим об этом подробнее. Как я уже сказал, сразу после предъявления обвинения, то есть, когда я точно знал, в чём меня обвиняют, я заявил об алиби. Свидетели дали показания. Двое свидетелей прошли проверку показаний на месте, то есть выезжали в ресторан, подробно показывали следователи столик, как и что они заказывали, как они сидели. Следователя это не убедило. Вместо этого следователь, чтобы опровергнуть моё алиби, а не проверить, изымает из ресторана некий чек, которым, как он утверждает, это алиби опровергается. На чеке, в противоречие с нашими показаниями, стоит сумма заказа 2 (сколько там?) или 2400? А, тем не менее, в самом чеке (мы это узнали только в ходе ознакомления с материалами уголовного дела), отсутствуют все необходимые для чека реквизиты: нет ИНН организации, отсутствует название организации, отсутствует даже номер контрольно-кассовой машины, который на всех чеках пробивается автоматически. Ну, и наконец, отсутствует признак фискальности: ФП. Именно эти буковки ставятся в чеках в подтверждение того, что это именно фискальный чек. И вот такую бумажку следствие представляет сначала прокуратуре, а потом - в суд. И именно такой бумажкой, как заявляет прокуратура, опровергается алиби Константинова. Но это не чек! Потому что чек должен обладать набором определённых характеристик, которые чётко закреплены в законодательстве и в подзаконных актах. И этих характеристик в данном чеке нет, это - не чек. А что это? Есть только 3 варианта: 1) либо это просто фальшивка, изготовленная оперативниками либо в самом ресторане, чтобы выдать оперативникам, 2) либо это данные системы «R-Keeper», которые сами по себе ничего не подтверждают и не опровергают и не являются кассовым чеком, 3) либо это «чёрная касса». Я склоняюсь к мнению, что это и есть «чёрная касса» ресторана «Дайкон», существование которой так страстно опровергали все работники «Дайкона» во время своих допросов. Это при том, что их никто об этом не спрашивал. Вот, представьте себе: читаешь протокол допроса. Вопроса нет - а ответ есть. «У нас нет чёрной кассы», - говорят официанты ресторана «Дайкон». «У нас не проходят блюда мимо кассы. У нас всё всегда фиксируется и пробивается в чек». Вот этото и есть «чёрная касса»: нелегальный кассовый аппарат, не поставленный на учёт. В нём нет номера, фискального признака, и он пробивает какие-то заказываемые блюда. Что интересно, сами работники ресторана «Дайкон» в ходе судебного заседания не заявили, что это данные системы «R-Keeper», а это было бы самое простое. А эти - твёрдо и уверенно показывают: «Да, это наш кассовый чек». Вряд ли коллеги будут им благодарны за такие показания, потому что, вообще-то говоря, после такого туда должна направиться после этого налоговая проверка, найти «чёрную кассу», вытащить всё, что там находится и привлечь их к ответственности.
Но, дело в том, что в нашем деле перед нами разворачивается вся картина порочности нашего общества сверху донизу, его коррумпированности, завязанности на правоохранительные органы и силовые структуры. И вот к чему это приводит. Мы пытались отправить в ресторан «Дайкон» налоговую проверку. Знаете, кто к нам приехал? ФСБ. Федеральная служба безопасности Российской Федерации заявила, что ресторан «Дайкон» не надо проверять. «Это наши люди», - сказали они.
Вот как устроено наше общество: коррупция пропитывает его сверху донизу, насквозь! Сначала официанты по договорённости с менеджерами обманывают собственный ресторан, проводя мимо кассы какие-то блюда и напитки. (Я думаю, даже в этом зале есть люди, которые это делают, может быть они вспомнят об этом?) Затем сам ресторан обманывает на этот раз уже налоговую службу, вводя чёрную бухгалтерию и используя «чёрную кассу». А затем, когда на этом вдруг спотыкается судьба человека, приезжает ФСБ и говорит: это наш ресторан, не трогайте его! Я думаю, рано или поздно, судьба чёрной кассы ресторана «Дайкон» всё-таки выяснится. Хотя, думаю, что нескоро. Потому что ведомства, способные соревноваться у нас в административном ресурсе с Федеральной службой безопасности практически не существует. Вообще-то говоря, я рассказываю страшные вещи. Я должен был бы бояться. О фальсификациях следствия, о том, что дело - заказное, о том, что ресторан «Дайкон» крышует ФСБ, и что нам не дали провести налоговую проверку. О том, что в самом ресторане «Дайкон» фальсифицируется отчётность и кассовые чеки. Но мне терять уже нечего, поверьте мне. 10 лет строго режима - это достаточный срок для того, чтобы чуть-чуть отстраниться, и посмотреть на всё, что происходит немного со стороны, отчуждённо: почти как мертвец. Поверьте мне!
Давайте вернёмся к алиби. В действительности алиби не опровергнуто ничем. Ведь, что такое алиби? Согласно Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации, алиби - это нахождение человека в другом по отношению к месту преступлению месте. То есть, человека изначально не было на месте преступления. Алиби обычно подтверждается свидетельскими показаниями. Изредка техническими средствами, ну например, - видеозаписями. Опровергнуть алиби - это значит с точностью и достоверностью опровергнуть факт нахождения данного лица в данном месте в данное время. Сделало это следствие? Нет, не сделало. Вместо этого нам говорят: «Посмотрите на чек. Там другая сумма вместо той, о которой говорят свидетели алиби». Хотя, свидетели алиби, напомню, говорят примерно, навскидку, оценивая своё застолье с точки зрения количества блюд и напитков. Ну и что? Давайте взглянем: что должен опровергнуть чек? Даже если бы он был настоящим! Что должна опровергнуть сумма? То, что у свидетелей плохая память? Или он должен опровергнуть вкусы свидетелей? Что: наличие или отсутствие блюд в ресторане? Каким образом чек из ресторана «Дайкон», даже если бы он был настоящим, может опровергнуть нахождение Константинова Даниила Ильича 3 декабря 2011 года в ресторане «Дайкон», которое последовательно подтверждают 5 свидетелей и он сам? Каким образом это опровергается - его местонахождение? Непонятно. Может быть я - блюдо, которого нет в этом чеке? Но и это не доказывает достоверность ничего. Кстати, что интересно, часть (примерно половина) блюд, даже в этом чеке, совпадает со свидетельскими показаниями: сливовое вино, сакэ, чай и десерт. Это именно то, что мы называли. А вот блюд горячей кухни там нет. Это что: снова совпадение? Не слишком ли много совпадений? Другое совпадение заключается в том, что свидетель алиби Константинов Илья Владиславович заявляет, что он был в ресторане «Дайкон» и помнит, как он заказывал столик на определённое время. Второе совпадение заключается в том, что в биллингах телефона Константинова Ильи Владиславовича находится этот звонок в ресторан «Дайкон». Третье совпадение заключается в том, что в ресторане «Дайкон» находится тетрадь заказа столиков, в которой заказан столик именно на 6 человек, именно на это время, и именно Ильёй. Четвёртое совпадение заключается в половине совпадающих блюд. Не странно ли это? Не слишком ли много совпадений? Как вообще Константинов Илья Владиславович должен был догадаться, что в ресторане имеется такая запись? Как вообще Константинов Илья Владиславович должен был догадаться, что найдётся в биллингах такой звонок? Никак. Между прочим, никто из официантов так и не опроверг нахождение Константинова Ильи Владиславовича в ресторане «Дайкон». Все они заявили, что не помнят, кто был в ресторане, что не помнят, какой столик они обслуживали, и не помнят даже зал, который они обслуживали. О чём их тогда вообще спрашивать?
Остаётся свидетель Мареева. Мареева, которая в ужасе от преследования правоохранительных органов даже покинула город Москву и поехала в Санкт-Петербург, надеясь, что её там не достанут. Она не хотела давать показания. Достали. Её со спецназом доставили в Москву, и поставили на трибуну, чтобы она давала показания. Но, простите, какое свидетель Мареева имеет отношение к алиби Константинова? Ведь в интересующее нас время Мареевой в ресторане не было. Свидетель опрашивается о тех фактах, о тех людях и о том времени, которого она знать не может, её там не было в принципе!
Не беда! Во спасение нам придёт мишура. «Мишура!» - говорит Мареева. «Каждый год, с 30[ноября] на 1 декабря я лично вывешиваю новогоднюю мишуру на стенах ресторана «Дайкон». На фотографиях, представленных стороной защиты, я не вижу этих украшений, значит эти фотографии в указанный день сделаны быть не могли.». Вот что спасает следствие и обвинение. Если бы не эти показания, всё остальное было бы просто смешно. Мишура!
Но, мы не доверяем материальным источникам? Ведь, в уголовном процессе принято больше верить документам, чем людям. Мы открывает документы, мы видим внутреннюю бухгалтерию ресторана Дайкон, от руки записанную. Первый раз Мареева брала деньги на украшения только 3 декабря 2011 года. Значит, только 3 декабря 2011 года она могла эти украшения купить. И развесить - позже. Ничего страшного. Мареева вспоминает, что есть старая мишура. Именно её она развешивает по стенам вместо мишуры заново купленной и потом довешивает. Причём, как довешивает, где довешивает, что именно кто довешивает - остаётся непонятным. Никаких материальных документальных свидетельств старой мишуры мы не находим. Как она выглядит - мы узнать у неё не можем. Опять фикция! Опять устные показания, которые должны оцениваться судом точно так же, как и показания свидетелей алиби.
Алиби, как уже говорили мои защитники, подтверждается также и совершенно объективными техническими характеристиками биллингов. Все биллинги свидетелей алиби полностью воспроизводят картину, описанную ими в своих показаниях, и подтверждают местонахождение всех-таки свидетелей алиби в районе ресторана «Дайкон». Мои биллинги полностью подтверждают ту картину, которую я обрисовал в своих показаниях, вплоть до мест, которые я посещал, и ничего не говорят о месте преступления. Да, да, те самые биллинги, которые так часто решают судьбу людей. Посмотрим, как в этом суде суд оценит их. Или биллинги - это тоже фальшивка? Как понимать? Вызванный к нам в судебное заседание следователь Алтынников сказал: «Ну, биллинги… Вы понимаете, биллинги… Человек мог оставить свой телефон кому угодно». Что, шесть человек оставили свои телефоны кому-то в этот злосчастный день, оказались в других местах, а потом коварно сговорились, сбили свои показания в единую картину (забрали обратно свои телефоны), и стали готовиться к аресту Константинова. Вы представляете себе?
А что: следствие установило, кому именно Константинов отдавал свой телефон? Нет. Следствие упорно всегда утверждало, что это именно телефон Константинова, именно он ставился на прослушку, именно по нему запрашивались эти самые биллинги. Именно по нему следствие пыталось отследить мои передвижения до тех пор, пока это вообще интересовало следствие. Что мы будем делать с этими биллингами? Непонятно.
Я считаю, что алиби нашло своё объективное подтверждение, как в ходе предварительного расследования, так и в судебных заседаниях. Свидетели алиби полностью подтвердили моё местонахождение в интересующее следствие время в ресторане «Дайкон». Их показания последовательны, непротиворечивы, согласуются между собой, согласуются с биллингами, запрошенными по их номерам телефонов, согласуются с фотографиями, представленными в суд, согласуются с данными учётной записи о регистрации столиков заказов. Их показания ничем, в действительности, не опровергаются.
Так почему я здесь? Почему я до сих пор за решёткой? Я долго пытался осмыслить эту ситуацию, и сложил, наконец, у себя в голове целостную картину. Признаюсь: я горд тем особым вниманием, которое оказали мне российские спецслужбы. Тем, какие колоссальные силы были брошены на борьбу с Даниилом Константиновым. Представьте себе: десятки оперативников, несколько следователей в течение этих двух лет занимались только одним: тем, чтобы посадить Константинова в тюрьму. Целые управления, созданные в рамках российских спецслужб, практически целиком вошли в оперативно-следственную группу по моему уголовному делу (по делу о бытовом убийстве). Такие управления, как Главное управление по противодействию экстремизму Российской Федерации (Федеральный центр «Э»!) и управление «Э» Федеральной службы безопасности. Польщён! Польщён.
И всё-таки, чем я их так напугал? Кого они во мне увидели? Давайте обратимся к материалам дела. В них имеются документы пресловутого «Центра Э». В том числе, постановления о рассекречивании сведений, составляющих государственную тайну. Да, да! Константинов Даниил Ильич уже стал государственной тайной. Что там ещё в этих засекреченных сведениях - даже страшно подумать! Что же пишут сотрудники Центра «Э» в своих документах? Они рисуют страшную картину, они рисуют страшный образ Даниила Константинова, его знакомых и близких: «возглавлял экстремистские сообщества», «нарушал оперативную обстановку в городе», «проводил массовые акции протеста, в том числе, и несанкционированные», «осуществлял финансирование экстремистской деятельности в России при помощи незаконных финансовых схем и аффилированных коммерческих структур» вместе со своим отцом, который уже давно ушёл из политики, и вернулся в неё только потому, что арестовали его сына. Демонический образ, демонический. И - ничего. В течение этих двух лет, которые прошли с момента представления этих материалов дела, ни приведено никаких фактов, подтверждающих эту информацию. Не названа ни одна аффилированная коммерческая структура, которая бы занималась финансированием экстремизма в России. Не указана ни одна незаконная коммерческая схема, которую использовал коварный, инфернальный Константинов, финансируя, организовывая, возглавляя и координируя экстремизм в России. Вместе, кстати, с другими организациями, такими как: «Русское общественное движение» (да, да, Костя [1], ты там тоже есть), Новая сила и так далее, и тому подобное. Уголовных дел, по фактам, изложенным в документах, тоже не возбуждено. И что же нам делать? В очередной раз привлекать сотрудников Смирнова и Диденко за заведомо ложный донос? Ведь это и есть заведомо ложный донос! Человека обвиняют в финансировании экстремизма, в организации несанкционированных акций, в подготовке боевиков и т. д., и т. п. А фактов никаких нет и уголовных дел! Так, я давно должен был быть привлечён к ответственности по этим составам! Это те составы преступлений, по которым наше государство не медлит никогда! Уж тем, кто присутствует в нашем зале, это известно.
Ничего! Всё ещё [неразборчиво]. Вместе с самими сотрудниками центра «Э» ГУ МВД, которые так и не пожелали явиться в наш судебный процесс и ответить на поставленные нами вопросы. Но мы-то ответ получаем: вот кого изначально видели в Данииле Константинове российские спецслужбы. Затем происходит арест, обыски в офисах и квартирах, изымается множество компьютеров, бухгалтерий и бумаг. Видимо, осуществляется поиск чего-то, что может подтвердить все эти данные. Спецслужбы жадно ищут какую-то информацию, которая может им в этом помочь - и не находят ничего. В восьми изъятых компьютерах, во всех предметах, изъятых в квартирах, во всех документах, изъятых в офисе у отца, не находится ничего, относящегося ни к смерти Темникова, ни к экстремистской деятельности. Не удалось даже поживиться даже запрещённой литературой - не оказалось.
А что же было на самом деле? Каким был Даниил Константинов на самом деле все эти годы? В действительности всё было иначе. Я начал заниматься общественной деятельностью ещё будучи студентом юрфака. Тогда мы вместе с нашими товарищами создали небольшую оппозиционную организацию и боролись в том числе с уплотнительной застройкой у меня в районе и в других местах в городе Москве. Причём, замечу: организация эта прекратила своё существование фактически вместе со всей остальной оппозицией, выраженной тогда в коалиции «Другая Россия». Когда оппозиция смирилась, прекратила проводить свои «Марши несогласных» и фактически капитулировала, тогда ушли с политической арены и мы. Я пошёл в политическую журналистику, стал освещать деятельность различных оппозиционных партий и движений, в том числе «Движения против нелегальной эмиграции» и ряда других.
И только весной 2011 года, видя, что политическая ситуация в стране назревает, я начал снова заниматься политикой. Тогда в России развивалась кампания «Хватит кормить Кавказ!», и я присоединился к националистам, которые эту кампанию проводили. Я считал и считаю, что эта кампания была правильной. И я увидел, что впервые за многие годы русские националисты выдвинули цельную, позитивную и рациональную программу. Ведь речь шла не о чём-либо, а о бюджетном равноправии российских регионов, которое гарантировано Конституцией России - основным законом. Речь шла не о чём ином, а о том, чтобы перенаправить потоки финансирования с мятежных сепаратистских кавказских республик, возглавляемых, фактически, местными князьками за службу российской власти, в сторону умирающих, загибающихся русских регионов. И мы были правы в этом! Потому что вся политика России на протяжении последних сотен лет, извращённая, повторяю, имперская политика была направлена всё это время на развитие периферии в ущерб русскому центру. Аналогов такой политики в мировой истории Вы не найдёте. Если Вы будете сравнивать Российскую империю с Британской, то сильно удивитесь: британцы всегда помогали себе. Мы помогает кому угодно, например, Рамзану Кадырову. Вот эта политика вкупе со всеми трагическими событиями двадцатого века в России привела к тому, что социологи называют «национальной смертью русского народа». Вы представляете, что это за страшный диагноз? Ведь речь идёт о постепенном угасании целой нации! Угасании во всех смыслах этого слова: демографическом, экономическом и даже - моральном. Вместо Суворовых у нас теперь Софроновы.
И вот против этого, для того, чтобы возродить наш народ, придать ему силу и энергию, вернуть его к жизни, в том числе экономически (а экономика - это основа обычной жизни), мы и проводили эту кампанию. Да, лозунг был довольно экстремальным. Но этого требовал момент. Для того, чтобы привлечь внимание к проблеме - её надо обострить. Мы обострили, у нас получилось. Но при чём здесь финансирование экстремизма в России? Замечу: все массовые акции, проведённые в рамках этой кампании, были согласованы властями и даже отчасти поощрялись. Присутствующие в этом зале, кто имел отношение к кампании «Хватит кормить Кавказ!», могут это подтвердить. Ничего экстремистского в этом не было. Ничего сильно оппозиционного, на самом деле, - тоже. Да, вместе с другими требованиями мы требовали ликвидации монополии партии «Единая Россия». Но, если уж это - экстремизм, то пора собирать вещички. В стране, в которой критика доминирующей партии является экстремизмом, делать нечего.
Но, как говорил Дантон, Родину не унесёшь на подошвах ботинок! Зато унесёшь свою голову, скажут другие, те, кто умнее и уже покинули Россию. Но мне надоел этот бег. Я не хочу уезжать отсюда. А Дантон мне нравится больше! Пусть даже мёртвый, с отрубленной головой. Повторяю: я не сомневаюсь сейчас, что всё, что мы делали осенью 2011 года, было правильно. Больше того, наша кампания получила дальнейшее развитие, когда мы влились в общее протестное движение и сумели, наконец, объединить национально мыслящую массу молодёжи с либералами и левыми. Вот это и напугало власть. Вот это и послужило сигналом к репрессиям. Именно тогда, когда Гражданский Совет готовил массовые акции протеста (совместные акции протеста!), через похищение людей, избиение, угрозы, запугивание и фальсификации уголовных дел. Но, ни следствие, ни суд не пожелали приобщить к материалам дела моё выступление на Гражданском Совете, где я прямо рассказывал обо всех этих явлениях, и где я призывал… Нет, не к бегству! Я призывал к тому, чтобы сопротивляться этим явлениям, тому, чтобы публично их озвучивать.
Ваша честь, Вы можете всё это просмотреть в видеозаписи. Вы не увидите там ничего, что свидетельствовало бы о том, что Константинов собирается скрываться. Константинов 20 марта 2012 года выступал перед широкой аудиторией: перед Сетевым общественным телевидением, - и просил всех подписать пакт о самозащите оппозиции от агрессии со стороны российских спецслужб.
Я был и остаюсь сторонником объединения всех отрядов оппозиции. Я считаю, что это самая большая, а быть может, и единственная угроза действующему в России режиму. А режим это прекрасно понимает. Только вместе, сообща, действуя согласованно и последовательно, мы можем добиться хотя бы каких-то уступок. Добиться того, чтобы нас признали равной политической силой, добиться того, чтобы в нас увидели людей, и прекратили нас преследовать, с использованием мощи всей полицейской машины.
А почему так вообще происходит? Почему в 21-ом веке, в одном из самых развитых, казалось бы, государств, в бывшей и нынешней империи (возможно, последней оставшейся мире империи) происходят такие вещи? Почему полиция, ФСБ, прокуратура и суды используются против активистов и лидеров оппозиции? Потому что в России сформировано полицейское государство.
И причин тому много. Здесь и тяжёлая историческая наследственность, и события последних десятилетий и лет. Ещё совсем недавно существовала советская империя, которая единой идеологией, единой партией и силой скрепляла самые разные народы, сильно отличавшиеся друг от друга по уровню развития, менталитету и образу жизни. Поражение в холодной войне, тяжёлый экономический кризис, национальные движения в национальных республиках… Кстати, всё то, что мы видим и сейчас по отношению уже к Российской Федерации, привели к краху Советского Союза, на обломках которого возникло множество независимых государств, в большинстве из которых силами местных элит были созданы национальные государства.
В России ничего подобного не произошло. Мы, как всегда пошли своим путём. Россия стала крупнейшим осколком Советского Союза, многонациональной Федерацией, лишённой единой идеологии и (на время) единого сильного центра. Радикальные рыночные реформы, проводившиеся на фоне углублявшегося кризиса, привели к окончательной маргинализации большинства нашего населения, отбросив их на обочину жизни, в сторону криминала и борьбы за выживание. Конфликт 93 года, закончившийся кровопролитием, две чеченские кампании и принудительная централизация федеральным центром приучили наши элиты к мысли о том, что сила является единственным аргументов в споре с обществом. Что этим обществом можно руководить только посредством прямого насилия.
Создалась ситуация опасная, чреватая настоящей диктатурой силовиков, настоящими репрессиями, террором. И этот террор уже набирает обороты. Оставим за давностью событий жертв 93 года и двух чеченских войн. Оставим за невыясненностью гибель многочисленных общественных деятелей и журналистов, смерть боевых генералов и офицеров Российской армии. Этого, видимо, мы не узнаем уже никогда. Обратимся к чисто политическим репрессиям, характер которых государство никогда не скрывало.
[1] Эта реплика обращена к лидеру РОД Константину Крылову, находящемуся в зале суда.