В.Юмашев: «Меня не смущали очень грязные методы»
Накануне широко анонсированного интервью В.Юмашева В.Познеру о том, как он назначал В.Путина на пост президента России, друг его юности А.Мальгин, в последнее время пишущий собственные тексты в основном по просьбам своего бывшего коллеги по «Комсомольской правде», предпринял особые усилия по привлечению общественного внимания к еще одному
( Read more... )
Осмелюсь к этому добавить, что статья Мальгина (как и в большинстве подобных случаев) изобилует неточностями и просто лживыми утверждениями, причем не только в лейтмотиве, но и в деталях.
Так, он пишет о Ежове: "Сталину зачем-то нужно было, помимо предъявления политических обвинений, еще и дискредитировать Ежова в бытовом плане, продемонстрировать его моральное разложение. Но - продемонстрировать кому? В газетах о половых извращениях обвиняемого не сообщалось ни слова. Советский народ об этом не узнал."
Действительность состоит в том, что официально вообще не сообщалось об аресте Ежова и предании его суду. Однако неофициально распускались слухи о том, что он был извращенцем и якобы умер в психиатрической больнице, повесившись и прицепив себе надпись "Я дерьмо". Целенаправленно распускаемые об этом слухи достигли и зарубежья, в частности, нашли отражение в книге английского советолога Р. Конквеста "Большой террор". Совершенно понятно, что это было сделано для того, чтобы для "масс трудящихся" представить Большой террор и его эксцессы делом рук сумасшедшего извращенца, полового психопата.
Случай с Ежовым Мальгин представляет как единичный для советского периода, но это неточность. Данный прием использовался госбезопасностью в политических делах и в дальнейшем. Так, при расследовании в начале 50-х годов дела "о еврейско-фашистском заговоре в МГБ СССР" (это странное, порожденное дикой фантазией название придумал не я, такова была официальная версия) были получены показания от следственно-арестованного майора госбезопасности, заместителя начальника Следственной части МГБ СССР Шварцмана: "...до сих пор я скрывал от следствия, что являюсь педерастом и на этой почве имел половые сношения с [министром госбезопасности СССР, к тому времени арестованным] Абакумовым, с английским послом Керром (посол Великобритании Арчибальд Кларк Керро-Алекс) и с моим собственным сыном Сергеем, когда тому было 12 лет... Наряду с этим я сожительствовал и с родной дочерью Анной."
Неточность - это мелочь. Но дальше Мальгин делает совершенно ложное утверждение: " Газеты клеймили пьяниц, спекулянтов, низкопоклонников перед Западом, неверных мужей и т. д., но никогда эта критика отдельных недостатков не смешивалась с политическими вопросами. Мухи были отдельно, котлеты отдельно. Среди диссидентов и невозвращенцев бывали разные люди, не всегда антисоветчик - это образцовый семьянин. Встречались среди них и алкоголики, и многоженцы, и гомосексуалисты, и даже держатели притонов, и органы об этом прекрасно знали, но я не припомню случая, чтобы такого рода аргументы звучали в газетных статьях типа "Позор литературному власовцу" или "Скатертью дорога". КГБ несомненно использовало информацию такого рода в оперативной работе (например, для шантажа или вербовки), но оно, за редкими исключениями, предпочитало не выносить её на публику. Было такое негласное правило."
Действительность заключалась в обратном. И во времена ежовщины Советская власть никогда не брезговала опозорить тех, с кем хотела расправиться, приписав им половую неразборчивость и т.п. Так, во время расправы над профессором медицины Плетневым было объявлено, будто он является садистом-психопатом. Для этого использовали заявление внештатной сотрудницы НКВД (работницы газеты "Труд"), будто он три года назад набросился на нее на личном приеме и укусил за грудь. Последовала разнузданная газетная травля, статьи: «Профессор-насильник, садист», «Работники медицины клеймят преступления садиста Плетнева», «Насильник и садист», «Профессор - насильник», «Под маской врача …» и т.п. К мерзкой кампании заставили подключиться коллег профессора, выдающихся советских медиков: П.А. Герцен: «Прежде я считал его своим другом, а теперь не могу думать о нем без омерзения». Н.Д. Стражеско: «Он никогда не отличался моральной чистотой». А.А. Богомолец: «Врачу, потерявшему представление о морали, ставшему рабом звериного инстинкта, не должно быть места во врачебной среде».
Лишь после этого пожилого, без малого семидесятилетнего ученого пристегнули к группе Бухарина-Рыкова и вывели на политический судебный процесс "правотроцкистского блока", чтобы дополнительно заляпать грязью подсудимых. В итоге он умер в тюрьме.
Reply
Leave a comment