В свои сани сел
Это тоже важно. Даже очень важно. И важно, чтобы вы это знали.
Опубликовано в "Коммерсант Bosco Sport" от 16 февраля.
Специальный корреспондент Ъ встретился с саночником Альбертом Демченко, который рассказал, как он увидел погибшего грузинского саночника, зачем ему нужна помощь нейропсихолога и почему ему «что-то рановато завязывать».
В последнем заезде Альберт Демченко некоторое время был лучшим по итогам двух дней соревнований. Но это было до того, как четвертую попытку совершили немцы Давид Меллер и Феликс Лох, а также итальянец Цоггелер. Когда Цоггелер обошел Демченко на три сотые секунды, Демченко схватился за голову, вернее, за то, в чем она была, то есть за шлем, и в отчаянии присел на корточки. Он понял, что у него не будет медали на этой Олимпиаде.
Я увидел его за полночь в Боско-спейс в «Русском доме». Он приехал сюда ненадолго из Уистлера. Был чисто выбрит, немного вальяжен, длинные черные, хорошо уложенные волосы выдавали в нем востребованного на периферии художника. Он снял свитер, оказался в стильной черной рубашке. Спортсмены в день соревнований так не ходят. И не выглядят так. Им незачем. Они либо без оглядки радуются победе, либо мучительно, постоянно, каждую минуту думают о том, почему они проиграли.
Это был, кажется, совсем не такой случай. Шестая Олимпиада, 38 лет. Великий саночник Демченко. Присел так, как будто над ним грузовой самолет пролетал и чуть его шасси не задел.
- Все-таки не смогли пережить четвертое место с гордо поднятой головой? По-человечески понятно, конечно...
- Да у меня что-то первый заезд не очень удачно сложился,- лениво пожал он плечами.- Не адаптировался к женской эстакаде.
- А остальные, получается, адаптировались? - не удержался я.
Он долго молчал. Ему не хотелось это признавать. Но он сам оказался в ловушке.
- Да,- все-таки сказал он.- Не все адаптировались. Я еще легко отделался.
- Вы знали грузинского парня, который погиб на трассе?
- Мы с ними тренировались регулярно. Третий год. Дядю его я хорошо знаю. Дядя еще со сборной России работал. Этот парень вообще-то не мог так просто с трассы вылететь. Он на достаточно хорошем уровне катался. Ну, на уровне.
- Как же он вылетел? Вы что думаете сами насчет этого?
Демченко говорил флегматично, обдумывая каждое слово. После каждого моего вопроса делал удивленное лицо, словно уж этого-то он никак не ожидал, а потом начинал спокойно отвечать, слишком спокойно для человека, пережившего одно из самых тяжелых поражений в жизни.
- Да в том заезде организаторы испугались, что трасса начнет подтекать, потому что выглянуло солнце, и закрыли ее тентами. И человек как в тоннель попадал. Можно закрыть трассу тентами, не проблема. Но к этому надо привыкнуть, успеть потренироваться. А когда катаешься весь день на открытом воздухе, а потом оказываешься в черной дыре - по-всякому человек может себя почувствовать.
- За ваши шесть олимпиад было что-нибудь подобное?
- За мои - нет,- внимательно вглядевшись в меня, произнес он.- Да тут всякие факторы могли сработать. Понимаете, мы в первый день тренировку закончили в полдвенадцатого ночи. Нодар в одной группе с нами был все время. Потом, наутро, встали в 6.30, потому что до объекта автобус идет долго. И на следующий день ситуация повторилась. Мы вообще-то все были уже усталые и раздраженные.
- А как вы узнали о том, что с ним произошло?
- Да как узнал... Я стоял на финише, он шел по трассе почти сразу после меня. Ну, говорят, там один упал, с трассы вылетел. Мы поднялись сразу, подошли... Доктор наш, который первый шел, увидел и говорит: «Тебе не надо смотреть, не смотри туда!» А почему не смотреть? Я вижу, он лежит, одна нога на желобе, а клипсо с ноги слетело, ботинок по-вашему. А клипсо вообще-то хорошо застегнуто. Я думаю: «Хлоп, ну это все». Там врачи суетятся, а чего, когда ботинок слетел?
- А что это значит? - переспросил я.
- Вы что, не знаете? - искренне удивился он.- Вы правда не знаете? Счастливый человек. Когда в аварии люди погибают, с них обувь первым делом слетает. Не знали, что ли?
- Не знал...- теперь уже я говорил медленно.
- Доктор говорит: «Ну все, пойдем, пойдем...»
- Он за вас испугался, и, видимо, сильно?
- Не надо за меня бояться,- на этот раз очень быстро сказал Демченко.- Я в порядке. Я фаталист. Все как происходит, так и бывает. Жалко, человек очень хороший был. У нас вообще-то с 93-го года это в первый раз. В Свердловске тогда щепка от желоба сквозь глаз одному парню прошла, попала в височную кость... Через месяц он умер.
- Вам правда помощь доктора не нужна в таких случаях? - честно спросил я.- Ведь так можно вообще на трассу больше не выйти, если один раз увидеть, как нога на желобе лежит, а клипсо рядом валяется... Ведь еще один грузинский саночник так после этого и не вышел.
- Ну,- замялся он,- есть у меня одна незаконченная работа с психологом, до Нового года надо по плану до конца пройти... Чтобы потом уже до Сочи хватило.
- Что за работа?
- Это не совсем психолог...- Альберт Демченко не очень был рад, что начал этот разговор.- Нейропсихолог. Радикальное восстановление координации, отношения к окружающему миру...
- Отношения к миру? Надо что-то подправлять?
Он смотрел на меня так пронзительно, что, казалось, размышляет, врезать мне, чтобы больше я его не ставил перед необходимостью отвечать на такие вопросы, или, наоборот, думает, как лучше по-честному ответить, чтобы и всего не сказать, и не наврать.
- Ну, знаете, бывает, что в голове начинается мешанина,- пожал он плечами.
- А сейчас, после сегодняшнего дня, есть мешанина?
- Сейчас? - переспросил он.- Еще времени мало прошло. И мой опыт в спорте сказывается.
- То есть вы держитесь?
Я был рад, что он в этом признался. А то эта его флегматичность с самого начала вызывала подозрения.
- Честно говоря, смешно,- вдруг сказал он.- C этим нейропсихологом в группе дети 12-14 лет занимаются.
- Ну да, те, у которых переходный возраст, нестабильная психика... Можете подробности рассказать?
- Упражнения делаем. Разговариваем.
- Какие? Может, мне тоже поделать надо. Скорее всего даже.
- Нет,- он резко качнул головой.- Вам не надо. Если не хотите прыгать с парашютом и боитесь, что разобьетесь, то нет, вам не надо.
Так великий Демченко признался, что на самом деле спуск по трассе дается ему как затянувшийся прыжок с парашютом. Может, и не зря доктор запрещал ему смотреть.
- Да на самом деле,- продолжил он,- помощь нужна была организаторам. Навалили в штаны. Перевели нас на женскую эстакаду. А надо-то было увеличить время после заливки: температура сильно минусовая стала бы, желоб бы немножко инеем зарос, скорость упала, да и все...
- Могли победить? - спросил я его.
- Бились до последнего,- глаза в стол.- Мы были готовы. Сани - звери просто, никого близко по саням нет... Трассу мы знали лучше, чем немцы, у нас была дополнительная неделя в Уистлере... А они трассу меняют! Когда мы об этом узнали, то подошли, конечно, к канадцам и сказали им, конечно...
Я себе представил это.
- «Ребята,- говорим,- замораживайте, блин, трассу!» Дело в том, что у нас полозья по минусу хорошо идут. А у меня друг есть канадец, с которым мы вместе выступали, так он сейчас у них холодильными установками заведует. «Эвор,- говорю,- замораживай на хрен лед! Сколько градусов сможешь сделать?» Он говорит: «Нисколько не смогу. Инеем покроется». Я ему отвечаю: «Ладно, замораживай на первых десять человек, хотя бы десятку можешь пропустить по хорошему минусу?! А дальше - неважно!» Не может.
- Мы с вами четыре года назад говорили, когда вы серебро в Турине взяли, и вы тоже санки свои хвалили, рассказали, что с заводом Хруничева наладили дело, а они там вообще ракеты делают...
- Народ считает, что у меня одни из самых быстрых саней в мире. Там такое сборище деталей... Собирал незаменимый Александр Иваныч Васин. Он все детали берет, в мае уходит, а в сентябре подает сани. Их только в малярку остается отвезти. Детали из Австрии, кое-что в Иркутской области сделали...
- А что именно?
- Не, не скажу,- это был единственный вопрос, на который он не ответил за весь разговор, не его, видимо, тайна, а Иркутской области.- Обтекатель словацкий, по моей матрице сделан.
- А тяжело держать матрицу в форме? Она у вас такая, выпуклая...
- Да она у меня уже давно сделана и не меняется с годами... А с Хруничевым после Турина не работали. Там тяжело каждый раз на территорию проходить, не можешь процесс проконтролировать... Обтекатель получился хороший, только вот цвет... Они должны были фиолетовый сделать, а после всех химических реакций получился розовый. Такой радикально розовый. Ребята глумились, а потом, когда один раз соревнования прошли с этими санями, резко перестали глумиться.
- Вы правда хотите в Сочи выступить?
- Может, и получится,- чересчур лениво ответил он.- С дочерью. Да, может, получится. Я как-то говорил об этом. Ей 14, начала в 12. Для нашего спорта это нормально. Это же не как в спортивной гимнастике: в 6 лет начал, в 16 закончил, хромой, увечный - побывал в большом спорте.
- У вас, конечно, удивительный вид спорта в этом смысле,- согласился я,- могут в одно время выступать и отец, и дочь. Было что-нибудь подобное где-нибудь?
- У нас же в санях. Аргентинцы пытались выступить - отец и сын,- он засмеялся.- Но сын вдруг женился, новые дела привалили, он жену послал, но она как-то не отобралась, а отец вообще ногу сломал. Печальная история.
- А ваша дочь как отнеслась к тому, что с грузинским парнем произошло?
Он опять тяжело задумался.
- Все это ведь произошло только позавчера. Я по скайпу с женой разговариваю, а она по телефону с дочерью. Сам я с ней еще не говорил. Но мне и говорить не надо. Она такая же, как я.
- То есть какая?
- Огонь,- коротко ответил он, и в глазах вдруг появилась невероятная теплота. Как от огня.
- До Сочи не затухнет огонь?
- Мой? - переспросил он.
- У вашей дочери он только разгорается, я чувствую.
- Мы недавно в Кисловодске тренировались,- сказал он,- и там был чемпион мира по кикбоксингу. Он на меня долго смотрел, потом говорит: «Давай поборемся, а?» А я же не кикбоксингом занимаюсь. «Что такая флегма-то?» - спрашивает. Я говорю: «Я не флегма. Я такой просто. Ну, давай тогда».
- То есть вышли против него, по сути, безоружным.
- Важно как уйти, а не как выйти. Нормально я ушел. Он не ожидал.
Он взял бокал белого вина, сделал хороший глоток.
- Да я что-то чувствую, что мне рановато завязывать! Если бы не все эти дела!.. Несчастье просто, вот и все. Ладно бы там ошибся, здесь... А так - проехал, доехал!.. Рановато завязывать...
Нет, не флегма. Вот сколько бы Альберт Демченко ни делал вид, что у него большой опыт в спорте, перед этими тремя сотыми отступает весь опыт, испаряется все. И у самого не получается справиться с этим, потому что ты будешь жить с этими тремя сотыми годы и всю жизнь. И нейропсихолог ему тоже не поможет. Никто не поможет. Будет жить.
- А вы знаете, что я член команды Visa? - неожиданно заявил он.- Мне это обязательно сказать надо. Они мне правда помогают. Мой портрет тут, в Ванкувере, должен на баннерах висеть. И еще кто-то кроме меня там есть... Забыл фамилию. У меня память на лица и фамилии плохая. Я людей не помню. Трассы хорошо помню, все повороты, все прямые, во всех странах... А людей не помню.
- Может, и к лучшему,- сказал я.
Он согласился:
- Ну да. Нет, я их вижу. Только я их обхожу, как препятствие.
Опубликовано в "Коммерсант Bosco Sport" от 16 февраля.
Специальный корреспондент Ъ встретился с саночником Альбертом Демченко, который рассказал, как он увидел погибшего грузинского саночника, зачем ему нужна помощь нейропсихолога и почему ему «что-то рановато завязывать».
В последнем заезде Альберт Демченко некоторое время был лучшим по итогам двух дней соревнований. Но это было до того, как четвертую попытку совершили немцы Давид Меллер и Феликс Лох, а также итальянец Цоггелер. Когда Цоггелер обошел Демченко на три сотые секунды, Демченко схватился за голову, вернее, за то, в чем она была, то есть за шлем, и в отчаянии присел на корточки. Он понял, что у него не будет медали на этой Олимпиаде.
Я увидел его за полночь в Боско-спейс в «Русском доме». Он приехал сюда ненадолго из Уистлера. Был чисто выбрит, немного вальяжен, длинные черные, хорошо уложенные волосы выдавали в нем востребованного на периферии художника. Он снял свитер, оказался в стильной черной рубашке. Спортсмены в день соревнований так не ходят. И не выглядят так. Им незачем. Они либо без оглядки радуются победе, либо мучительно, постоянно, каждую минуту думают о том, почему они проиграли.
Это был, кажется, совсем не такой случай. Шестая Олимпиада, 38 лет. Великий саночник Демченко. Присел так, как будто над ним грузовой самолет пролетал и чуть его шасси не задел.
- Все-таки не смогли пережить четвертое место с гордо поднятой головой? По-человечески понятно, конечно...
- Да у меня что-то первый заезд не очень удачно сложился,- лениво пожал он плечами.- Не адаптировался к женской эстакаде.
- А остальные, получается, адаптировались? - не удержался я.
Он долго молчал. Ему не хотелось это признавать. Но он сам оказался в ловушке.
- Да,- все-таки сказал он.- Не все адаптировались. Я еще легко отделался.
- Вы знали грузинского парня, который погиб на трассе?
- Мы с ними тренировались регулярно. Третий год. Дядю его я хорошо знаю. Дядя еще со сборной России работал. Этот парень вообще-то не мог так просто с трассы вылететь. Он на достаточно хорошем уровне катался. Ну, на уровне.
- Как же он вылетел? Вы что думаете сами насчет этого?
Демченко говорил флегматично, обдумывая каждое слово. После каждого моего вопроса делал удивленное лицо, словно уж этого-то он никак не ожидал, а потом начинал спокойно отвечать, слишком спокойно для человека, пережившего одно из самых тяжелых поражений в жизни.
- Да в том заезде организаторы испугались, что трасса начнет подтекать, потому что выглянуло солнце, и закрыли ее тентами. И человек как в тоннель попадал. Можно закрыть трассу тентами, не проблема. Но к этому надо привыкнуть, успеть потренироваться. А когда катаешься весь день на открытом воздухе, а потом оказываешься в черной дыре - по-всякому человек может себя почувствовать.
- За ваши шесть олимпиад было что-нибудь подобное?
- За мои - нет,- внимательно вглядевшись в меня, произнес он.- Да тут всякие факторы могли сработать. Понимаете, мы в первый день тренировку закончили в полдвенадцатого ночи. Нодар в одной группе с нами был все время. Потом, наутро, встали в 6.30, потому что до объекта автобус идет долго. И на следующий день ситуация повторилась. Мы вообще-то все были уже усталые и раздраженные.
- А как вы узнали о том, что с ним произошло?
- Да как узнал... Я стоял на финише, он шел по трассе почти сразу после меня. Ну, говорят, там один упал, с трассы вылетел. Мы поднялись сразу, подошли... Доктор наш, который первый шел, увидел и говорит: «Тебе не надо смотреть, не смотри туда!» А почему не смотреть? Я вижу, он лежит, одна нога на желобе, а клипсо с ноги слетело, ботинок по-вашему. А клипсо вообще-то хорошо застегнуто. Я думаю: «Хлоп, ну это все». Там врачи суетятся, а чего, когда ботинок слетел?
- А что это значит? - переспросил я.
- Вы что, не знаете? - искренне удивился он.- Вы правда не знаете? Счастливый человек. Когда в аварии люди погибают, с них обувь первым делом слетает. Не знали, что ли?
- Не знал...- теперь уже я говорил медленно.
- Доктор говорит: «Ну все, пойдем, пойдем...»
- Он за вас испугался, и, видимо, сильно?
- Не надо за меня бояться,- на этот раз очень быстро сказал Демченко.- Я в порядке. Я фаталист. Все как происходит, так и бывает. Жалко, человек очень хороший был. У нас вообще-то с 93-го года это в первый раз. В Свердловске тогда щепка от желоба сквозь глаз одному парню прошла, попала в височную кость... Через месяц он умер.
- Вам правда помощь доктора не нужна в таких случаях? - честно спросил я.- Ведь так можно вообще на трассу больше не выйти, если один раз увидеть, как нога на желобе лежит, а клипсо рядом валяется... Ведь еще один грузинский саночник так после этого и не вышел.
- Ну,- замялся он,- есть у меня одна незаконченная работа с психологом, до Нового года надо по плану до конца пройти... Чтобы потом уже до Сочи хватило.
- Что за работа?
- Это не совсем психолог...- Альберт Демченко не очень был рад, что начал этот разговор.- Нейропсихолог. Радикальное восстановление координации, отношения к окружающему миру...
- Отношения к миру? Надо что-то подправлять?
Он смотрел на меня так пронзительно, что, казалось, размышляет, врезать мне, чтобы больше я его не ставил перед необходимостью отвечать на такие вопросы, или, наоборот, думает, как лучше по-честному ответить, чтобы и всего не сказать, и не наврать.
- Ну, знаете, бывает, что в голове начинается мешанина,- пожал он плечами.
- А сейчас, после сегодняшнего дня, есть мешанина?
- Сейчас? - переспросил он.- Еще времени мало прошло. И мой опыт в спорте сказывается.
- То есть вы держитесь?
Я был рад, что он в этом признался. А то эта его флегматичность с самого начала вызывала подозрения.
- Честно говоря, смешно,- вдруг сказал он.- C этим нейропсихологом в группе дети 12-14 лет занимаются.
- Ну да, те, у которых переходный возраст, нестабильная психика... Можете подробности рассказать?
- Упражнения делаем. Разговариваем.
- Какие? Может, мне тоже поделать надо. Скорее всего даже.
- Нет,- он резко качнул головой.- Вам не надо. Если не хотите прыгать с парашютом и боитесь, что разобьетесь, то нет, вам не надо.
Так великий Демченко признался, что на самом деле спуск по трассе дается ему как затянувшийся прыжок с парашютом. Может, и не зря доктор запрещал ему смотреть.
- Да на самом деле,- продолжил он,- помощь нужна была организаторам. Навалили в штаны. Перевели нас на женскую эстакаду. А надо-то было увеличить время после заливки: температура сильно минусовая стала бы, желоб бы немножко инеем зарос, скорость упала, да и все...
- Могли победить? - спросил я его.
- Бились до последнего,- глаза в стол.- Мы были готовы. Сани - звери просто, никого близко по саням нет... Трассу мы знали лучше, чем немцы, у нас была дополнительная неделя в Уистлере... А они трассу меняют! Когда мы об этом узнали, то подошли, конечно, к канадцам и сказали им, конечно...
Я себе представил это.
- «Ребята,- говорим,- замораживайте, блин, трассу!» Дело в том, что у нас полозья по минусу хорошо идут. А у меня друг есть канадец, с которым мы вместе выступали, так он сейчас у них холодильными установками заведует. «Эвор,- говорю,- замораживай на хрен лед! Сколько градусов сможешь сделать?» Он говорит: «Нисколько не смогу. Инеем покроется». Я ему отвечаю: «Ладно, замораживай на первых десять человек, хотя бы десятку можешь пропустить по хорошему минусу?! А дальше - неважно!» Не может.
- Мы с вами четыре года назад говорили, когда вы серебро в Турине взяли, и вы тоже санки свои хвалили, рассказали, что с заводом Хруничева наладили дело, а они там вообще ракеты делают...
- Народ считает, что у меня одни из самых быстрых саней в мире. Там такое сборище деталей... Собирал незаменимый Александр Иваныч Васин. Он все детали берет, в мае уходит, а в сентябре подает сани. Их только в малярку остается отвезти. Детали из Австрии, кое-что в Иркутской области сделали...
- А что именно?
- Не, не скажу,- это был единственный вопрос, на который он не ответил за весь разговор, не его, видимо, тайна, а Иркутской области.- Обтекатель словацкий, по моей матрице сделан.
- А тяжело держать матрицу в форме? Она у вас такая, выпуклая...
- Да она у меня уже давно сделана и не меняется с годами... А с Хруничевым после Турина не работали. Там тяжело каждый раз на территорию проходить, не можешь процесс проконтролировать... Обтекатель получился хороший, только вот цвет... Они должны были фиолетовый сделать, а после всех химических реакций получился розовый. Такой радикально розовый. Ребята глумились, а потом, когда один раз соревнования прошли с этими санями, резко перестали глумиться.
- Вы правда хотите в Сочи выступить?
- Может, и получится,- чересчур лениво ответил он.- С дочерью. Да, может, получится. Я как-то говорил об этом. Ей 14, начала в 12. Для нашего спорта это нормально. Это же не как в спортивной гимнастике: в 6 лет начал, в 16 закончил, хромой, увечный - побывал в большом спорте.
- У вас, конечно, удивительный вид спорта в этом смысле,- согласился я,- могут в одно время выступать и отец, и дочь. Было что-нибудь подобное где-нибудь?
- У нас же в санях. Аргентинцы пытались выступить - отец и сын,- он засмеялся.- Но сын вдруг женился, новые дела привалили, он жену послал, но она как-то не отобралась, а отец вообще ногу сломал. Печальная история.
- А ваша дочь как отнеслась к тому, что с грузинским парнем произошло?
Он опять тяжело задумался.
- Все это ведь произошло только позавчера. Я по скайпу с женой разговариваю, а она по телефону с дочерью. Сам я с ней еще не говорил. Но мне и говорить не надо. Она такая же, как я.
- То есть какая?
- Огонь,- коротко ответил он, и в глазах вдруг появилась невероятная теплота. Как от огня.
- До Сочи не затухнет огонь?
- Мой? - переспросил он.
- У вашей дочери он только разгорается, я чувствую.
- Мы недавно в Кисловодске тренировались,- сказал он,- и там был чемпион мира по кикбоксингу. Он на меня долго смотрел, потом говорит: «Давай поборемся, а?» А я же не кикбоксингом занимаюсь. «Что такая флегма-то?» - спрашивает. Я говорю: «Я не флегма. Я такой просто. Ну, давай тогда».
- То есть вышли против него, по сути, безоружным.
- Важно как уйти, а не как выйти. Нормально я ушел. Он не ожидал.
Он взял бокал белого вина, сделал хороший глоток.
- Да я что-то чувствую, что мне рановато завязывать! Если бы не все эти дела!.. Несчастье просто, вот и все. Ладно бы там ошибся, здесь... А так - проехал, доехал!.. Рановато завязывать...
Нет, не флегма. Вот сколько бы Альберт Демченко ни делал вид, что у него большой опыт в спорте, перед этими тремя сотыми отступает весь опыт, испаряется все. И у самого не получается справиться с этим, потому что ты будешь жить с этими тремя сотыми годы и всю жизнь. И нейропсихолог ему тоже не поможет. Никто не поможет. Будет жить.
- А вы знаете, что я член команды Visa? - неожиданно заявил он.- Мне это обязательно сказать надо. Они мне правда помогают. Мой портрет тут, в Ванкувере, должен на баннерах висеть. И еще кто-то кроме меня там есть... Забыл фамилию. У меня память на лица и фамилии плохая. Я людей не помню. Трассы хорошо помню, все повороты, все прямые, во всех странах... А людей не помню.
- Может, и к лучшему,- сказал я.
Он согласился:
- Ну да. Нет, я их вижу. Только я их обхожу, как препятствие.