Смерть была совсем еще девочкой. На вид ей можно было дать не больше шестнадцати лет.
Она побывала везде, где только может представить человеческое воображение: на многолюдных равнинах, где людские головы рассыпаны, как семечки подсолнечника, в спальнях порочно-белого цвета, пропахших нафталином и ванилью, в подвалах, пахнущих землей и человеком, на грязных улицах, в снах, мечтах и видениях. Ее видел каждый: и младенец, уставившийся на худенькую, хрупкую девушку с распущенными и спутанными темно-русыми волосами, и женщины - ухоженные, не в пример ей, и притерпевшиеся и равнодушные ко всему старики, и юноши, очарованные ее легким дыханием. Поэты посвящали ей стихи, художники писали c нее картины, матери ее проклинали, молодые девушки в онкологическом диспансере звали ее нежными голосами.
Она ходила по земле неслышной походкой, стараясь запомнить лица тех, кто когда-то на секунду прилег на ее плечо и перестал существовать. И вот однажды она вернулась домой.
Дом смерти стоял где-то посреди потускневшего от дождя и лета пшеничного поля. Бежевые колосья наполовину осыпались, но кое-где в маленьких коробочках еще оставались чуть влажноватые зерна. Пахло мокрой землей и гнилой травой. Жухлые стебельки стелились, как мокрая шерсть на собаке. Над полем поднимался легкий туман. Все говорило о том, что недавно прошел крупный, но короткий дождь.
Оборванные провода ЛЭП искрили где-то среди травы, а их покосившиеся столбы вносили асимметрию в нежный, чуть размытый узор и без того неравномерно распределившихся по небу серо-жемчужных облаков.
Смерть не торопясь шла по полю, стараясь не ломать колосья. Они тоже давно ее знали - еще с тех пор, как стали зерном, отняв жизнь у тех колосьев, что их породили. Смерть устроила жатву, дав место новым всходам. А хлеба у смерти всегда было вдоволь.
В утратившем за годы крашеную белизну доме смерть ждали ее родственники - единственные, к кому она могла прийти не один раз. Кто же сейчас дома? Дедушка голод? Папа случай? Сестра беда? Она всегда была рада обнять кого-то из своей семьи. К людям она приходила последней и чаще всего нежданной.
Смерть потянула слегка прогнившую деревянную дверь. В ее стране все было мокрым, как будто бы страдающим от чрезмерного количества живящей воды.
- Кто там? - раздался сверху детский голос.
- Спустись и узнаешь. Все никак не научусь называть себя без стеснения.
По шатавшейся лестнице быстро-быстро застучали чьи-то маленькие ноги. Вскоре мальчик лет десяти спустился вниз. Он был одет по моде викторианской эпохи: изящный клетчатый камзол с накрахмаленным белым воротником, короткие штанишки, выглядевшие как с папиного плеча лакированные ботинки. Его нежные волосы были аккуратно подстрижены и завиты.
Страх был самым молодым в этом семействе. Если природа, болезнь и голод начинали сдавать свои позиции, побеждаемые людьми, то страх в ближайшие тысячелетия исчезать никуда не собирался. Пусть, пусть взрослые сколько угодно утверждают, что ничего не боятся. Страх придет и к ним, но гораздо больше ему нравилось подходить к детской кроватке и смотреть на притворяющегося спящим ребенка. Он питался детскими фантазиями, насылая морок и видения.
Когда-то у людей не было страха ни перед чем, но после того, как они научились любить друг друга, они начали и бояться. В первую очередь, смерти, своей или чужой. Так на свет появился Страх, младший брат Смерти. Впрочем, он обладал изрядным чувством юмора и часто приходил к людям необоснованно.
- Здравствуй, страх. Ты один дома?
- Нет, еще есть дедушка с бабушкой. Но они собираются исчезнуть навсегда. Посмотри сама.
Смерть прошла наверх. В комнате и правда лежало на кровати двое исчезающих на глазах. Один из них был голодом, другая - болезнью.
- Здравствуй, смертушка - проговорила болезнь. - Давненько не виделись. Ты всегда приходишь после меня - таков уж мировой порядок. А я вот, видишь ли, исчезаю. Я осталась только в развивающихся странах да кое-где простудой. Вот и голод со мной.
- Э, нет - проговорил голод, глядя на смерть своими огромными голубыми глазами. - Я еще сдаваться не собираюсь. Обязательно пройдусь по земле с победой, сколько бы они ни боролись.
- Ты, смерть, сама не исчезни из мира. Представляешь себе, во что он превратится без тебя? - сестра беда, как всегда, подкралась незаметно. Самая красивая в этой семье, одетая в алое шелковое платье, она, как всегда, шла за смертью.
- Не исчезну. И вы не сдавайтесь. Помните, что на нас держится мир людей, да и мы сами неотделимы от него. А сейчас пойду отдохну, за последние годы войны я забрала достаточно.
Смерть пошла в свою комнату с видом на далекий лес. Приглянулась к фортепиано, которое тоже казалось отсыревшим. Но когда она положила свои тонкие, красивые пальцы на клавиши, оно неожиданно отозвалось глубоким, чуть приглушенным звуком. Смерть играла старинные пьесы, глядя в грязноватое окно. И избавляла свою память от последних нескольких тысяч покойников.
Делать было нечего. Она полистала старинную книгу по анатомии, поперекладывала фарфоровые безделушки с одной пыльной полки на другую, бросалась писать какие-то письма(кому?зачем?) и рассматривала растения, которых в мире по ее милости больше не существовало.
Беда сунула в дверь свой красивый орлиный нос.
- Тебе принести чаю?
- Нет, спасибо. Я лучше посплю.
Отдохнув несколько часов, смерть заменила изношенные туфли на более удобные и уже через несколько секунд хлопнула входной дверью. Голод и болезнь понимающе переглядывались со своих кроватей.
***
Смерть вышла из дома и пошла обратно в мир. Мать природа и отец случай уже ждали ее там. В нашем мире она была нужнее. К тому же, надвигалась очередная жатва.