С чего начинается Родина?..
- Фамилия?
- Кацман.
- Имя, отчество?
- Давид Соломонович.
- Вероисповедание?
- Иудей.
- Национальность?
- А вы сами как думаете?
12 октября 1994 года я ступил на Землю Израиля. И если говорить об исторической Родине, то я совершенно точно знаю, с чего она началась.
Я прилетел в Израиль по программе «Наале-16», по которой дети в возрасте 15-16 лет заканчивали израильскую школу, проживая в школьном интернате, а затем у них был выбор - просить гражданство или уехать обратно. Мой самолёт вылетал из Москвы, из аэропорта «Шереметьево-2», и это был специально зафрахтованный для программы широкофюзеляжный «Боинг-747»; вместе со мной летело больше пяти сотен детей. Чтобы мы не потерялись, нам всем выдали специальные футболки с логотипом программы «Наале». В октябре в Москве было холодно, уже падал снежок, но не лежал, а сразу таял, однако промозглость это не отменяло, поэтому все были закутаны в зимнюю одежду по максимуму. Выданные футболки пришлось напяливать прямо поверх зимних курток и шарфов.
В аэропорту имени Бен Гуриона наш самолёт приземлился около половины седьмого вечера. Температура воздуха была +36°C. Когда я подошёл к трапу, мне показалось, что я сунул голову в горячую духовку. Как выяснилось, я был одним из немногих, сообразивших, что самолёт летит в сторону юга, и в конечной точке маршрута будет значительно жарче, чем в исходной, поэтому я ещё в полёте зашёл в туалет и переоделся, заменив ушанку, куртку, шарф, свитер, рубашку и маечку на одну только выданную мне в аэропорту футболку. Абсолютное большинство прилетевших вместе со мной подростков спускалось из самолёта на лётное поле в той же зимней одежде, в которой они вылетали из Москвы, и под мышками у них можно было варить сталь.
Пока я дождался возможности выйти из самолёта, за иллюминаторами сгустилась тьма, и на перрон я вышел уже под свет фонарей, поэтому никаких красот окружающей меня страны не увидел. На лётном поле меня отозвали в сторону и взяли короткое интервью, на английском языке, потому что на иврите я знал только «Ани лё медаберет ивритски»1. Я так и не удосужился спросить, для какой передачи снималось это интервью, и не знаю, вышло ли оно в эфир хоть где-нибудь.
В 19:30 я получил багаж (гигантский чемодан из кожзаменителя, весивший 32 килограмма; этот чемодан потом служил мне верой и правдой ещё десять лет, пока не перекосился и не потрескался окончательно). Затем я нашёл табличку с названием моей школы и сел рядом с ней. Со мной вместе в эту школу ехали ещё человек десять, причём некоторых я запомнил хорошо, а некоторых не запомнил в упор, и потом ошибочно утверждал, что они прилетели другим рейсом, хотя мы сидели плотной группой, и не увидеть их я не мог. Мы проводили время, разглядывая интерьер аэропорта, и ждали, пока нас заберёт воспитатель. Поскольку детей было много, а выдавали их строго по одному, процесс затянулся, и картина больше всего напоминала аукцион рабов на американском Юге.
Около десяти вечера нам принесли бутерброды. Тогда я впервые столкнулся с кашрутом: оказывается, получить бутерброд с колбасой на ужин нельзя, а уж с колбасой и сыром нельзя вдвойне. Зато воды можно было пить сколько хочешь, кулеры оказались бесплатными, что противоречило моему представлению об Израиле, составленному по анекдотам о евреях.
Группу, предназначенную моей школе, забрали только в 0:30 пополуночи. Мы погрузились в микроавтобус, который больше всего напоминал мне советский «Пазик», и отправились в путь. Дорога заняла около полутора часов, и всё это время наш воспитатель Игорь (фамилию его я успешно позабыл) рассказывал нам об Израиле, о местных праздниках и о школьных порядках. Тогда я впервые узнал о еврейском календаре, о том, что праздники скачут по григорианским датам, и о необычном празднике «шабат»2, который празднуют каждую неделю.
В школу мы приехали в два часа ночи. Каждый получил заранее собранный вещмешок - школьный ранец, писчие принадлежности, комплект летней и зимней школьной формы, постельное бельё, средства индивидуальной защиты гигиены, мешок для прачечной и прочие необходимые вещи - и ключ от комнаты. Меня распределили в комнату с Робертом, двухметровым парнем из Риги; в комнате было три койкоместа, но третье оставалось свободным ещё пару недель, пока туда не переехал парень из соседней комнаты.
В первую ночь я рассчитал количество дней, оставшихся до поездки в Россию и до встречи с родителями, и слушал рассказ Роберта о местной кавказской шпане, которая отжимала у него деньги. Я-то думал, что я избавился от кавказской шпаны, на память о которой у меня остался сломанный зуб, - но видели бы вы эту шпану после нашей драки! Они были все в крови из разбитых кулаков!
От невыразимого ужаса я заснул.
И вот следующим утром я наконец понял, что моя жизнь действительно кардинально изменилась.
Проснулся я от пения птиц примерно в 9 часов. (Учиться нам, свежеприбывшим, сказали только со следующего воскресенья, а до тех пор у нас был период акклиматизации и изучения территории школы, покидать которую было строжайше запрещено, - благо, территория школы была огромной и включала в себя животноводческую ферму, манеж для конного спорта, ботанический сад с прудом и бассейн). Птицы орали так, как не орал даже мой попугайчик Кеша, если я забывал его накрыть полотенцем перед сном. Пришлось разлепить глаза и сфокусировать их на окне.
За окном, сидя на пальме, истошно вопил изумрудно-зелёный
ожереловый попугай Крамера размером с курицу.
Сказать, что я был в шоке, означает сильно преуменьшить действительность. До сих пор пальмы я видел только в Сочи, а зелёных слоноподобных попугаев не видел вообще никогда.
Израиль для меня начался с пальмы и орущего попугая.
С тех пор прошло двадцать девять лет, но это воспоминание о громком оре свежо до сих пор. Это уж потом я понял, что истошно орать в Израиле принято, и даже добрые друзья могут непринуждённо общаться так, что кажется, будто они друг друга посылают по матери весьма заковыристым маршрутом.
1 «Ани лё медаберет ивритски» (ломаный иврит) - примерно можно перевести как «Я-женщина не говорение в ивритянскую». Назад…
2 шабат (ивр.) - суббота. Назад…
- Кацман.
- Имя, отчество?
- Давид Соломонович.
- Вероисповедание?
- Иудей.
- Национальность?
- А вы сами как думаете?
12 октября 1994 года я ступил на Землю Израиля. И если говорить об исторической Родине, то я совершенно точно знаю, с чего она началась.
Я прилетел в Израиль по программе «Наале-16», по которой дети в возрасте 15-16 лет заканчивали израильскую школу, проживая в школьном интернате, а затем у них был выбор - просить гражданство или уехать обратно. Мой самолёт вылетал из Москвы, из аэропорта «Шереметьево-2», и это был специально зафрахтованный для программы широкофюзеляжный «Боинг-747»; вместе со мной летело больше пяти сотен детей. Чтобы мы не потерялись, нам всем выдали специальные футболки с логотипом программы «Наале». В октябре в Москве было холодно, уже падал снежок, но не лежал, а сразу таял, однако промозглость это не отменяло, поэтому все были закутаны в зимнюю одежду по максимуму. Выданные футболки пришлось напяливать прямо поверх зимних курток и шарфов.
В аэропорту имени Бен Гуриона наш самолёт приземлился около половины седьмого вечера. Температура воздуха была +36°C. Когда я подошёл к трапу, мне показалось, что я сунул голову в горячую духовку. Как выяснилось, я был одним из немногих, сообразивших, что самолёт летит в сторону юга, и в конечной точке маршрута будет значительно жарче, чем в исходной, поэтому я ещё в полёте зашёл в туалет и переоделся, заменив ушанку, куртку, шарф, свитер, рубашку и маечку на одну только выданную мне в аэропорту футболку. Абсолютное большинство прилетевших вместе со мной подростков спускалось из самолёта на лётное поле в той же зимней одежде, в которой они вылетали из Москвы, и под мышками у них можно было варить сталь.
Пока я дождался возможности выйти из самолёта, за иллюминаторами сгустилась тьма, и на перрон я вышел уже под свет фонарей, поэтому никаких красот окружающей меня страны не увидел. На лётном поле меня отозвали в сторону и взяли короткое интервью, на английском языке, потому что на иврите я знал только «Ани лё медаберет ивритски»1. Я так и не удосужился спросить, для какой передачи снималось это интервью, и не знаю, вышло ли оно в эфир хоть где-нибудь.
В 19:30 я получил багаж (гигантский чемодан из кожзаменителя, весивший 32 килограмма; этот чемодан потом служил мне верой и правдой ещё десять лет, пока не перекосился и не потрескался окончательно). Затем я нашёл табличку с названием моей школы и сел рядом с ней. Со мной вместе в эту школу ехали ещё человек десять, причём некоторых я запомнил хорошо, а некоторых не запомнил в упор, и потом ошибочно утверждал, что они прилетели другим рейсом, хотя мы сидели плотной группой, и не увидеть их я не мог. Мы проводили время, разглядывая интерьер аэропорта, и ждали, пока нас заберёт воспитатель. Поскольку детей было много, а выдавали их строго по одному, процесс затянулся, и картина больше всего напоминала аукцион рабов на американском Юге.
Около десяти вечера нам принесли бутерброды. Тогда я впервые столкнулся с кашрутом: оказывается, получить бутерброд с колбасой на ужин нельзя, а уж с колбасой и сыром нельзя вдвойне. Зато воды можно было пить сколько хочешь, кулеры оказались бесплатными, что противоречило моему представлению об Израиле, составленному по анекдотам о евреях.
Группу, предназначенную моей школе, забрали только в 0:30 пополуночи. Мы погрузились в микроавтобус, который больше всего напоминал мне советский «Пазик», и отправились в путь. Дорога заняла около полутора часов, и всё это время наш воспитатель Игорь (фамилию его я успешно позабыл) рассказывал нам об Израиле, о местных праздниках и о школьных порядках. Тогда я впервые узнал о еврейском календаре, о том, что праздники скачут по григорианским датам, и о необычном празднике «шабат»2, который празднуют каждую неделю.
В школу мы приехали в два часа ночи. Каждый получил заранее собранный вещмешок - школьный ранец, писчие принадлежности, комплект летней и зимней школьной формы, постельное бельё, средства индивидуальной защиты гигиены, мешок для прачечной и прочие необходимые вещи - и ключ от комнаты. Меня распределили в комнату с Робертом, двухметровым парнем из Риги; в комнате было три койкоместа, но третье оставалось свободным ещё пару недель, пока туда не переехал парень из соседней комнаты.
В первую ночь я рассчитал количество дней, оставшихся до поездки в Россию и до встречи с родителями, и слушал рассказ Роберта о местной кавказской шпане, которая отжимала у него деньги. Я-то думал, что я избавился от кавказской шпаны, на память о которой у меня остался сломанный зуб, - но видели бы вы эту шпану после нашей драки! Они были все в крови из разбитых кулаков!
От невыразимого ужаса я заснул.
И вот следующим утром я наконец понял, что моя жизнь действительно кардинально изменилась.
Проснулся я от пения птиц примерно в 9 часов. (Учиться нам, свежеприбывшим, сказали только со следующего воскресенья, а до тех пор у нас был период акклиматизации и изучения территории школы, покидать которую было строжайше запрещено, - благо, территория школы была огромной и включала в себя животноводческую ферму, манеж для конного спорта, ботанический сад с прудом и бассейн). Птицы орали так, как не орал даже мой попугайчик Кеша, если я забывал его накрыть полотенцем перед сном. Пришлось разлепить глаза и сфокусировать их на окне.
За окном, сидя на пальме, истошно вопил изумрудно-зелёный
ожереловый попугай Крамера размером с курицу.
Сказать, что я был в шоке, означает сильно преуменьшить действительность. До сих пор пальмы я видел только в Сочи, а зелёных слоноподобных попугаев не видел вообще никогда.
Израиль для меня начался с пальмы и орущего попугая.
С тех пор прошло двадцать девять лет, но это воспоминание о громком оре свежо до сих пор. Это уж потом я понял, что истошно орать в Израиле принято, и даже добрые друзья могут непринуждённо общаться так, что кажется, будто они друг друга посылают по матери весьма заковыристым маршрутом.
1 «Ани лё медаберет ивритски» (ломаный иврит) - примерно можно перевести как «Я-женщина не говорение в ивритянскую». Назад…
2 шабат (ивр.) - суббота. Назад…