Как заставить элиту меньше говорить и больше делать?
- Ну что, идем?
- Идем.
Они не двигаются. Занавес.
Сэмюэл Беккет. «В ожидании Годо» Расхождение слова и дела - одна из страшнейших политических болезней. Современная демократия, в которой политики избираются на несколько лет без возможности отзыва, строится на обещаниях, программах, публичных выступлениях и дискуссиях. И нельзя не заметить, что реальные дела начинают все больше и больше приноситься в жертву красивым словам.
Конечно, можно списать это на «коррупцию»: политики-популисты лгут, чтобы добраться до власти, затем - пишут ложные отчеты, чтобы у нее удержаться. Какой бы проект они не объявили, что бы они (даже) не начали - от всего останется одна внешняя оболочка, одни слова, поскольку все остальное будет «съедено» воровством. Эта модель имеет право на жизнь, в каком-то смысле она даже оптимистична.
Ведь гораздо страшнее, если политики не делают, что говорят, не из злого умысла, а по каким-то более глубоким причинам. В случае «коррупции» плохих чиновников можно, теоретически, заменить хорошими. Во втором - даже «совестливый» политик, действительно верящий в то, что нужно делать добро, окажется бесплоден. А на самом деле - он просто не придет к власти, потому что за нее еще надо побороться.
Не это ли мы наблюдаем сейчас? И «власть» (тоже разная, совсем не обязательно «людоедская»), и противостоящая ей оппозиция - не столь уж различны. Революционная формула гласит: «верхи не могут, низы не хотят». Верхи, даже если они хотят реализовать какой-то крупный и прогрессивный проект - не могут сделать ничего сложнее, как просто выделить деньги. Которые, при всем несовершенстве нашей жизни, конечно, будут «освоены» совсем не так, как хотелось бы. Если Рузвельт для долины Теннеси создавал особую правовую зону, с собственными силовыми структурами, сажал туда вручную отобранные кадры… Если в СССР революционеры-большевики, взявшие власть, превратили партию из политической структуры в хозяйственное управление, чтобы провести форсированную индустриализацию (партийные лидеры даже расписывали смены у заводских станков)… То в современной России управление почти что свелось к распределению бюджета: нет воли, нет кадров, кажется, что нет и точного понимания ситуации.
Степень отечественной «тоталитарности» потому значительно преувеличена. И нельзя даже сказать, чтобы наши крупнейшие «оппозиционеры» не имели шанса взять власть: он был ещё в середине 90-х, но им не воспользовались. Оппозиция помельче, за редким исключением, больше критикует, чем что-то доказывает: «актива» на местах исчезающе мало, позитивных планов нет. «Левые» гоняются за рабочими - с известным успехом (нулевым), «правые» - прячутся за спинами либералов. Последние выглядят на этом фоне даже как-то правдоподобно: ничего дельного (и нового) они не обещают, просто хотят больше «свобод» для себя и поменьше - для всех остальных.
Говоря короче, прошедшие выборы свидетельствуют сами за себя: либералы взяли сколько могли (а в России это не такой большой процент), остальные - заметно сдали позиции, потеряли доверие масс.
Мы привыкли говорить о политике так, как будто ей занимаются политики (этакая особая раса, никак не связанная с простым народом). Отчасти этому виной выборная система, когда мы привыкаем голосовать за тех, кого нам предлагают - но лишь отчасти: политика, все же, не сводится к выборам. Оптимистично настроенный народ полагает, что на смену плохим элитам придут хорошие, «компетентные» правители. Откуда и как - не ясно, но разве это зависит от простых людей? Пессимисты уже смирились и твердят только, что ничего не изменится: элита сгнила, но не нам же ее сменять?
Это выглядит особенно экзотично в стране, которая еще недавно жила революцией. Которая, как известно, делается обычно не «сверху», а «снизу» - руками этих самых народных масс. Масс, задолго до нее устраивавших стачки, восстания, создававших профсоюзы, советы и коммуны.
Вопрос про «слово и дело» нужно обратить и к себе: как соотносятся наши жалобы на положение вещей, наше понимание того, что именно нужно делать в сложившейся ситуации - и наш же отказ от действия? Разве не видела история и тех, кто находил оправдания бездействию в семье, работе, борьбе за выживание, отсутствии сторонников. И так, кто долго и бесплодно метался, иногда погибал, но - неожиданно для всех - делал революцию? Или, по крайней мере, сталкивал страну с мертвой точки? Разве не писали большевики в 1902 году про неотзывчивость рабочих и соглашательство интеллигенции? Разве верил Ленин, что увидит революцию при своей жизни?
«Я так рассуждаю, что бог человеку ум дал, а силу взял… Жалко, братушка! И, боже, как жалко! Земля, лес, небо, тварь всякая - все ведь это сотворено, приспособлено, во всем умственность есть. Пропадает все ни за грош. А пуще всего людей жалко»
Эти слова принадлежат Антону Чехову. Нечто комичное есть в том, что именно ему суждено было стать одним из основных классиков русской культуры. Чехов описывал жизнь современной ему аристократии и интеллигенции: их мещанство, расслабленность, бесцельность. Но заворожен он был одной загадкой: пропастью между идеями человека, его речами - и поступками. Будто две силы жили в людях, одна - разумная, отвечающая за слова, и другая - телесная, управляющая поступками.
Быть может, работы этого классика помогут нам пролить свет на наше сегодняшнее положение?
Читать далее на сайте информагентства REGNUM