Наше всё: угасание исторического огня или ожидание новой любви?
У известного призыва русских футуристов «бросить Пушкина с Парохода Современности» есть гораздо менее известное продолжение: «кто не забудет своей первой любви, не узнает последней». Высказывание это принято отметать «с порога» как глупость, пустой эпатаж. Но многие ли, смотрящие теперь свысока на юношеский задор поэтов «Новой Грядущей Красоты», могут честно сказать, что русская классика была их первой любовью?
А чему принадлежит последняя любовь нашего поколения? Футуристы, зажжённые новыми идеями и разлитым в воздухе Будущим, отказывались отдавать её «Леонидам Андреевым» - символам тоскливого безвременья и кумирам самоубийц. Они желали замахнуться на «Уильяма нашего Шекспира» - вернее, «создателя» русского языка Пушкина, - изменяя и искажая «устаревший» язык.
Нельзя узнать, увидеть, осознать новую любовь, не ответив на вопросы, поставленные предыдущим периодом. Не только «эпатажные» футуристы, но и совсем «классический» поэт Александр Блок вопрошал про пушкинский XIX век: «И как избыть его печали? Он мягко стлал - да жестко спать».
Мы уже не знаем по-настоящему ни футуристов, ни Блока, ни Андреева, ни поколение Пушкина. Кажется иногда, что сама Любовь ушла из нашей жизни: культура считается теперь таким же развлечением, как просмотр смешных картинок в социальных сетях или поездка с друзьями на шашлыки. «Плюрализм мнений», «различие вкусов» - как будто во вкусах этих никогда не было различия на «высокие» и «низкие».
Пушкин не был певцом прекрасных дам или сочинителем поучительных историй для детей. Его время было противоположно эпохе футуристов: Маяковский и другие чуяли возгорание какого-то нового огня и летели на него, как мотыльки. Поколение писателей начала XIX века - и западных, вроде Бальзака, и русских, вроде Пушкина и Лермонтова, - уже дышало зимой. Ей были посвящены строки Фёдора Тютчева:
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула,
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула -
И не осталось и следов
И Пушкин, и Лермонтов чувствовали остывание какого-то важного для них огня. Они видели, что холод вскоре охватит всё человечество. Из жизни исчезнет смысл, люди утратят цель своего существования. Любые прекрасные порывы, всякое восстание и революция будут обречены на скорое поражение и общественное забвение. Настанут времена смуты, безвременья, тупой политической реакции.
Должно было пройти ещё полвека, чтобы Россия под давлением «союзников» отказалась взять маячащий перед глазами Константинополь - о «возвращении» его в лоно православной империи русские мечтали ещё со времён провозглашения проекта «Третьего Рима». Эта уступка была воспринята многими как предательство давнего пути России. Пророчества об «остывании» великой имперской идеи сбылись. Афанасий Фет именно по этому поводу напишет знаменитые строки:
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
А Блок свяжет с этим передачу «идейной» эстафеты от «остывшей» имперской власти - к новым революционным движениям.
Огонь, согревавший Советский Проект в нашей стране погас. Мы пережили Перестройку, вошли в некое подобие капитализма - но ему ли принадлежит наша последняя любовь? К какой новой идее перейдёт эстафета на этот раз - и что будет, если этого не произойдёт? Пушкин уловил подобную проблему своего времени ещё в самом начале. Произведения его - это пророчества о том, как будет происходить остывание и что будет, если его не остановить. Нужно внимательно вслушаться в эти, приобретающие для нас новую актуальность, слова.
Читать далее на сайте информагентства REGNUM