Сорванная Башня или Чистая Земля Санникова, часть 5
Click to viewДо поездки на Качканар я посмотрел самый первый документальный фильм о монастыре, снятый в 2001 году. У многих уральских корпораций ещё в девяностых появились собственные телестудии. Фильм тот был снят весьма талантливым оператором корпоративной студии ГОК "Ванадий", который для этого затащил на гору на своём горбу единственную на тот момент в регионе и очень дорогостоящую рельсовую камеру вроде тех что применяются при "голливудских" панорамных съемках.
Вот как Мишу тогда любил "Ванадий" - тот самый, который потом будет интегрирован в холдинг "Евраз" и начнёт с Санниковым многолетнюю тяжбу за гору, по итогам которой монастырь будет уничтожен. Причём любил, ничего о нём толком не зная. Поэтому режиссёр - он же интервьюер - довольно косноязычный, грубый и невежественный тип (то есть типичный среднеуральский тележурналист той эпохи), подошёл к этим съемкам как к фиксации диковинки, горного чуда-юда. По всему было видно, что Миша в его скудную картину мира не укладывался.
В этом фильме, помимо канонического изложения фирменной афганской байки, Миша продемонстрировал портрет своего коренного учителя - Дарма-Доди Аюшеевича Жалсараева (Пема Дорже Джанга) и рассказал другую свою фирменную байку - про наказ учителя Мише строить монастырь на Урале и подробную карту горы Качканар, которую Пема Джанг извлек из сновидения.
[Дарма-Доди Жалсараев]
Если первая байка про ишака мне сразу показалась сюрреалистической, в лучших традициях Алехандро Ходоровски, то вторую, в лучших традициях Лавкрафта, я, что называется, "купил" с потрохами.
Дело в том, что всего моего образования на философском факультете УрГУ и многолетнего общения с религиоведами МГУ оказалось катастрофически недостаточно ни для того, чтобы оценить tantrist claims Миши как таковые, ни тем более проанализировать данную линию передачи. Даже само имя Пема Джанг я слышал впервые. На философском мы изучали только "философский буддизм" Хинаяны и китайский Чань, а возлюбленные и не очень московские религиоведы все как один специализировались на авраамизме. Так что к тому времени мои познания о тибетском буддизме ограничивались альбомом Гребенщикова "Снежный Лев", Дэвидом нашим Тибетом и одной единственной тематической книжкой - сборником переводов на русский язык намтаров (агиографий) великих йогинь "Женщины в тибетском буддизме". Что же касается тибетской культуры как таковой, то в ней я уже был невеждой круглым, как сыр "Эдам". По этой теме меня можно было тогда катать и прокатывать как угодно.
С другой стороны, в отличие от многих, совершенно посторонних любой форме религиозности, я видел, что передо мной все же точно не шарлатан: он назвал коренного Учителя, он умел строить канонические ступы. Да кто же он, черт побери, такой?
В общем, надо было "ехать, смотреть". Ну мы и поехали... Вот о какой академической практике должны были мечтать те лощеные из МГУ. Садить их в вертолёт и отправлять на не самую злую гору Урала, где они бы непременно кто простыл, кто подвернул ногу, кто упал. Интервьюировать Тензина Докшита, Горного Старца, самого страшного тантрика нараёне.
Приблизительно об этом я тогда думал, а также о геноновской мифологеме "Семи Башен Сатаны", которой я тогда был почти что одержим, особенно в комментированном изложении Али Саладиновича Тургиева. В том, что монастырь может быть такой Башней, я был практически уверен.
Судите сами - во-первых, традиционный статус буддизма самого по себе весьма проблематичен. Рене Генон долгое время, находясь в полемике с Юлиусом Эволой, вообще отказывал ему в таком статусе, упрямо считая буддизм "новым" антиномическим учением, важным духовным явлением, стоявшим за "кшатрийским переворотом", к которому Генон относился понятно как. Источник подобных инспираций Генона вполне ясен и локализуем - это его приверженность Веданте. Но с учётом авторитета Генона, мнение о сомнительной традиционности буддизма стало чуть ли догмой в среде традиционалистов. И это несмотря на то, что на буддизме в той или иной степени зиждилась не одна традиционная (уже в терминах современной антропологии) культура, а Тибет так и вовсе в степени, приближающейся к абсолютной.
Но тантрический буддизм ещё проблематичнее, поскольку не ограничивается наррацией и медитацией, а прибегает к совокупности чрезвычайно сложных и рискованных психических методов, которые легко могут выйти из под контроля. Наконец, буддизм на Западе - это вообще какой-то кошмар, вплотную смыкающийся с нью-эйджем и отмеченный многочисленными злоупотреблениями. А теперь ещё и тантрический буддизм в постсоветской России, более того - на Урале - заповеднике непуганых идиотов и вообще маргинальных форм религиозности, свойственных Урало-Сибирскому региону. Ну, туши свет!
И не могу сказать, что эти мои подозрения рассеялись после посещения монастыря. Наоборот, как только я увидел Шад Тчуп Линг, построенный точь-в-точь согласно выкладкам Тургиева - над полостью в скале, на рудной формации - и немного разобрался в его кухне (во всех смыслах слова), я пришёл в настоящий трепет, в режиме "Генон был прав во всем". В последующие годы, проведенные в основном на Южном Урале, в занятиях тем, что можно обозначить как "глубинная уралистика", эти подозрения только укреплялись, доходя почти что до некритической веры в мифологему, пока в 20xx году я не столкнулся с бывшим учеником Докшита, который оказался предельно откровенен как на словах так и в деле, чем и приблизил, наконец, момент истины.
[Продолжение следует]