Проповедь С.С. Аверинцева в Прощеное воскресенье
Сегодня день памяти Сергея Сергеевича Аверинцева
Проповедь
С.С. Аверинцев
В Прощеное воскресенье
(Мф 6:14-21)
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Приходит строгое время поста. Две недели тому назад мы слушали Евангелие о блудном сыне. И вы помните этот миг, этот поворотный момент во всем повествовании, когда блудный сын пришел в себя, опамятовался, когда к нему вернулась мысль о его отце. Пост дается нам для того, чтобы каждый из нас внутри себя самого вошел в себя, опамятовался, проснулся и начал путь возврата. По-русски мы говорим «покаяние», греческое слово μετάνοια, метанойя означает некую перемену ума. Мы должны в своем уме видеть себя и нашу жизнь в Истине, а не в той лжи, в которой мы ее видим. Но на языке Ветхого Завета, на древнееврейском языке, «покаяние» - это слово, означающее просто «возвращение», вот так, как блудный сын шел своим возвратным путем к своему отцу.
Благоговейно вспоминая великие, трудные, часто страшные для нашего плотского воображения подвиги мужей и жен, подвизавшихся в посте, и полагая малые усилия, чтобы сделать нашу жизнь чуть-чутьболее строгой, чуть-чуть потеснить плоть, чтобы осталось хоть немного места для Духа, мы должны помнить, как Господь в Нагорной проповеди - в тех словах Нагорной проповеди, которые читаем мы сегодня, которые все мы только что слышали, - поясняет, чем должен быть пост христианский в отличие от подвигов утеснения своей плоти, известных и другим религиям. Эти слова следуют в тексте Евангелия от Матфея сразу же после молитвы Господней.
Во всей молитве Господней, давши ее, Господь особенно подчеркивает слова: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Он привлекает внимание слушателей к этим словам, и это действительно слова важные для того, кто еще ничего не сделал, а только начинает свой возвратный путь, как мы с вами. Для нас вопрос не о том, как переходить с одной высоты на еще большую. Для нас вопрос - как начать, с чего начать, как нам разорвать необходимую связь, причинную связь и более чем причинную, между одним злом и другим порождаемым злом в нашей жизни? Те из вас, кто имел какой-либо интерес к восточным учениям, знают эти слова вроде «карма». Так или иначе, все народы имеют этот опыт, горестный опыт: зло порождает зло. Толстой написал об этом когда-то рассказ «Фальшивый купон». Зло непрерывно продолжает плодоносить в нашей собственной жизни, в жизни других людей. И вот мы уже как будто во вражеском кольце того зла, которое мы сотворили и которое не в наших силах сделать не бывшим, в кольце последствий наших дурных дел, наших недолжных отношений с людьми, наших суетно данных обещаний и наших дурных привычек прежде всего. И все это сводится к одному: мы - под виной, и чтобы начать путь назад, начать путь к Богу, пытаться сделать первые шаги в духовной жизни, мы должны быть прощены. Но мы сами себя простить не имеем силы и власти. Простить нас может только Бог. Мы же должны принять условие, которое нам ставит Бог, для того чтобы Он нас простил и чтобы мы, прощенные, могли бы начать наш возвратный путь, чтобы мы могли разорвать вражеское кольцо, которое со всех сторон нас окружает.
Каково же это условие? Нам кажется, что если бы Бог назвал самое трудное условие - скажем, предать наше тело или нашу душу на самые сильные страдания, испытать невыносимую боль, то мы всё это должны были бы принять, чтобы получить прощение. И действительно, мы знаем о святых, о святых из великих грешников, ставших еще более великими святыми, которые брали на себя кажущийся человеческим силам невыносимым подвиг. Но нам всем предложено как условие абсолютно необходимое нечто совсем иное. Нам предложено отказаться, в сущности, не от того, что нас - по крайней мере здоровую, вполне плотскую, естественную, земную, но здоровую, часть нашего бытия - радует, а только от того, что этой здоровой части нашего бытия ничего, кроме огорчений, не приносит, а если приносит удовольствие - горе нам, ибо это удовольствие хуже чем извращенное! Это условие - что мы должны отказаться от всего зла, которое мы таим на других людей, что мы должны всех простить, простить не просто словами, языком, не просто поклоном головы, не просто поклониться: «Прости меня» - «Бог простит», но действительно оставить все, что мы имеем в нашем сердце против других людей. Надо сказать, что мы должны это понимать очень буквально, хотя буквальность эта не означает некоего бессмысленного благодушия. В каком отношении? Простить не значит всегда забыть. Забыть и простить - это, собственно, не одно и то же. Мы имеем силу и власть, дивную, данную нам Богом власть, которую мы обязаны употребить: простить все то зло, которое причинено нам. Мы не имеем власти, вообще говоря, прощать за других. Но даже тогда, когда речь идет о страдании, причиненном не нам, о зле, причиненном не нам, мы должны уважать власть самих страдальцев простить. Мы не смеем прощать за них, это было бы слишком легко, нам это ничего не стоило бы, мы узурпировали бы права людей, которые действительно пострадали. Это один вопрос. Но другой вопрос - очень тонкий. Даже когда мы правдиво признаём, что не нас, а других людей несправедливо обидели, что это худо и наше суждение об этом недвусмысленно и правдиво, мы не должны вносить в это суждение, в наше праведное негодование - а бывает и праведное негодование, бывает и праведный гнев, - в этот праведный гнев ни капли своего собственного, своевольного ожесточения. Мы не должны радоваться, ни капли радоваться тому, что мы вправе негодовать, вправе иметь праведный гнев, что наш гнев праведный, а те, на кого мы гневаемся праведно за других, -такие дурные, а мы - лучше.
[Spoiler (click to open)]
Христианину, силящемуся с помощью Божией делать что-то хорошее, например соблюдать пост, соблюдать нравственные правила справедливости, целомудрия, благонравия, строжайше возбраняется - и это нам было повторяемо в чтениях, следовавших одно за другим, чтениях целого ряда предыдущих воскресных дней - воспринимать это как преимущество, при помощи которого он может в нужный час придавить другого - грешного, непостившегося, несправедливого, нечестного. Это не потому, что целомудрие не выше разврата и честность - самая простая честность, не будем уже говорить о милосердии - не выше бесчестной вороватости, но потому и только потому, что делаемое нами из любви к добру, из любви к Богу не может быть употреблено как оружие против достоинства другого человека, каким бы грешным он ни был. Как только происходит это, как только мы чуть приметно, вроде бы в нашем собственном сердце, вроде бы не давая нашему лицу, и нашим жестам, и нашим словам это выразить, позволяем себе превознестись над теми, кто не исполняет долга, который силимся исполнить мы, и, представ перед ними как высшая порода перед недочеловеками, как говорили нацисты в Германии, начинаем смотреть на грешника, на самого несуразного, несусветимого и непотребного грешника, как на недочеловека, на фоне черноты которого светятся наши хорошие свойства, - все наше добро обращается в зло, и действуют страшные слова Христа: «Смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?» Это самое страшное. А поэтому нам велено - надо разуметь, не из человекоугодия, не для того чтобы злые люди не стали на нас ворчать: «Вот, эти постники и ханжи...» (иногда надо принять на себя такое поношение), но для того, чтобы не оказаться виновными в некоем моральном терроре по отношению к тем, у кого нет (будем надеяться, еще пока нет) силы иметь веру, держать пост, - соблюдать свои обязанности так, чтобы люди не восприняли это как нашу дешевую победу над ними.
Для нашего сознания, самого обыденного житейского сознания, пост прежде всего связывается с определенными ограничениями в еде и питье, в житейских веселиях, и это правильно. Но недаром нам напоминают и о другом, о том, что пост должен быть полным прекращением всяких раздоров. И подумаем сами: воздержание от еды - дело очень хорошее, доставляющее людям некую духовную радость. Так сладко сделать что-то совсем малое - для того чтобы пережить реальность своей веры, почувствовать, что это все-таки не только слова, не отвлеченные понятия! Все это хорошо. И все-таки мы знаем, что есть люди, например, больные, которые по своей болезни не могут нести всей тяжести поста или вовсе не могут поститься. Они должны получить от духовных лиц правомочное разрешение, но я не об этом хочу сказать. Я хочу сказать, что есть в этой ситуации исключения, когда воздержание в еде может быть для тела человека вредно, хотя великие подвижники даже не думали об этом -нам очень далеко до их меры. Но есть воздержание, которое никогда не может никакому тяжело больному, больному любой болезнью человеку, нанести какого бы то ни было физического урона и ущерба. Это не воздержание гортани, а воздержание языка. Братья и сестры! Я, грешный человек, стою перед вами. Я думаю, как часто я погрешаю языком своим против других людей, и я думаю, что пост, для меня по крайней мере, - это прежде всего воздержание от высказанных языком или только помысленных в уме злых или просто недостаточно уважительных слов относительно других людей. И может быть, мы возьмем на себя еще и какую-то долю молитвы за других людей? Ведь мы знаем, что добрым людям, готовым помочь, часто гораздо более добрым, чем мы, по дурному воспитанию, по избытку горячности, которая у них может быть (это ведь неправда, что самые холодные люди - самые хорошие; иногда горячие люди горячи и там, где нужна доброта, где нужна храбрость), иногда по их горячности им трудно удерживать свой язык. Не возьмем ли мы на себя - те, кто похолоднее, поспокойнее, кто свободен от некоторых нервных недугов, делающих воз-Держание от резких слов особенно трудным, - не возьмем ли мы на себя хоть немного молитвы за таких людей? Дай нам Бог силы во всем: в воздержании от роскошества в еде и питье (ставшего, впрочем, нынче таким дорогим, и редким, и трудным, что как от него не воздержаться порядочному человеку) и в некотором воздержании от сна. Все это хорошо, но опять-таки это - по мере разного физического состояния людей: есть люди, которым нужен покой, больные люди. Все же вместе и единодушно попросим Бога дать нам силы во время поста воздерживаться в устах своих, и в сердце своем, и в уме своем даже от легкого осуждения пустячного. Иногда кажется: ну что тут - произнести слово, не такое уж и грубое по нашим временам, когда понятия о грубости так опустились! Но ведь сказано, что мы за всякое ненужное слово дадим ответ. И еще сказано: «Как ты одними и теми же устами восхваляешь Бога и порицаешь своего ближнего?!» Попросим у Бога, чтобы Он дал нам сил для этого самого легкого и самого необходимого из всех воздержаний. Воистину оставим все долги, которые нам кто-либо должен, чтобы Отец наш Небесный оставил нам наши долги, чтобы нам была дана благодать каждый раз просыпаться душой во время молитвы Господней при словах: «Якоже и мы оставляем должником нашим». Оставляем, мы оставили, больше долгов нет, мы порвали все векселя - это мы должны чувствовать всем сердцем, чтобы пост был для нас в этом отношении, как и в прочих, особливой школой благочестия. Аминь.
28 февраля 1993 г.
«Духовные слова» стр. 49-54
Проповедь
С.С. Аверинцев
В Прощеное воскресенье
(Мф 6:14-21)
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Приходит строгое время поста. Две недели тому назад мы слушали Евангелие о блудном сыне. И вы помните этот миг, этот поворотный момент во всем повествовании, когда блудный сын пришел в себя, опамятовался, когда к нему вернулась мысль о его отце. Пост дается нам для того, чтобы каждый из нас внутри себя самого вошел в себя, опамятовался, проснулся и начал путь возврата. По-русски мы говорим «покаяние», греческое слово μετάνοια, метанойя означает некую перемену ума. Мы должны в своем уме видеть себя и нашу жизнь в Истине, а не в той лжи, в которой мы ее видим. Но на языке Ветхого Завета, на древнееврейском языке, «покаяние» - это слово, означающее просто «возвращение», вот так, как блудный сын шел своим возвратным путем к своему отцу.
Благоговейно вспоминая великие, трудные, часто страшные для нашего плотского воображения подвиги мужей и жен, подвизавшихся в посте, и полагая малые усилия, чтобы сделать нашу жизнь чуть-чутьболее строгой, чуть-чуть потеснить плоть, чтобы осталось хоть немного места для Духа, мы должны помнить, как Господь в Нагорной проповеди - в тех словах Нагорной проповеди, которые читаем мы сегодня, которые все мы только что слышали, - поясняет, чем должен быть пост христианский в отличие от подвигов утеснения своей плоти, известных и другим религиям. Эти слова следуют в тексте Евангелия от Матфея сразу же после молитвы Господней.
Во всей молитве Господней, давши ее, Господь особенно подчеркивает слова: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Он привлекает внимание слушателей к этим словам, и это действительно слова важные для того, кто еще ничего не сделал, а только начинает свой возвратный путь, как мы с вами. Для нас вопрос не о том, как переходить с одной высоты на еще большую. Для нас вопрос - как начать, с чего начать, как нам разорвать необходимую связь, причинную связь и более чем причинную, между одним злом и другим порождаемым злом в нашей жизни? Те из вас, кто имел какой-либо интерес к восточным учениям, знают эти слова вроде «карма». Так или иначе, все народы имеют этот опыт, горестный опыт: зло порождает зло. Толстой написал об этом когда-то рассказ «Фальшивый купон». Зло непрерывно продолжает плодоносить в нашей собственной жизни, в жизни других людей. И вот мы уже как будто во вражеском кольце того зла, которое мы сотворили и которое не в наших силах сделать не бывшим, в кольце последствий наших дурных дел, наших недолжных отношений с людьми, наших суетно данных обещаний и наших дурных привычек прежде всего. И все это сводится к одному: мы - под виной, и чтобы начать путь назад, начать путь к Богу, пытаться сделать первые шаги в духовной жизни, мы должны быть прощены. Но мы сами себя простить не имеем силы и власти. Простить нас может только Бог. Мы же должны принять условие, которое нам ставит Бог, для того чтобы Он нас простил и чтобы мы, прощенные, могли бы начать наш возвратный путь, чтобы мы могли разорвать вражеское кольцо, которое со всех сторон нас окружает.
Каково же это условие? Нам кажется, что если бы Бог назвал самое трудное условие - скажем, предать наше тело или нашу душу на самые сильные страдания, испытать невыносимую боль, то мы всё это должны были бы принять, чтобы получить прощение. И действительно, мы знаем о святых, о святых из великих грешников, ставших еще более великими святыми, которые брали на себя кажущийся человеческим силам невыносимым подвиг. Но нам всем предложено как условие абсолютно необходимое нечто совсем иное. Нам предложено отказаться, в сущности, не от того, что нас - по крайней мере здоровую, вполне плотскую, естественную, земную, но здоровую, часть нашего бытия - радует, а только от того, что этой здоровой части нашего бытия ничего, кроме огорчений, не приносит, а если приносит удовольствие - горе нам, ибо это удовольствие хуже чем извращенное! Это условие - что мы должны отказаться от всего зла, которое мы таим на других людей, что мы должны всех простить, простить не просто словами, языком, не просто поклоном головы, не просто поклониться: «Прости меня» - «Бог простит», но действительно оставить все, что мы имеем в нашем сердце против других людей. Надо сказать, что мы должны это понимать очень буквально, хотя буквальность эта не означает некоего бессмысленного благодушия. В каком отношении? Простить не значит всегда забыть. Забыть и простить - это, собственно, не одно и то же. Мы имеем силу и власть, дивную, данную нам Богом власть, которую мы обязаны употребить: простить все то зло, которое причинено нам. Мы не имеем власти, вообще говоря, прощать за других. Но даже тогда, когда речь идет о страдании, причиненном не нам, о зле, причиненном не нам, мы должны уважать власть самих страдальцев простить. Мы не смеем прощать за них, это было бы слишком легко, нам это ничего не стоило бы, мы узурпировали бы права людей, которые действительно пострадали. Это один вопрос. Но другой вопрос - очень тонкий. Даже когда мы правдиво признаём, что не нас, а других людей несправедливо обидели, что это худо и наше суждение об этом недвусмысленно и правдиво, мы не должны вносить в это суждение, в наше праведное негодование - а бывает и праведное негодование, бывает и праведный гнев, - в этот праведный гнев ни капли своего собственного, своевольного ожесточения. Мы не должны радоваться, ни капли радоваться тому, что мы вправе негодовать, вправе иметь праведный гнев, что наш гнев праведный, а те, на кого мы гневаемся праведно за других, -такие дурные, а мы - лучше.
[Spoiler (click to open)]
Христианину, силящемуся с помощью Божией делать что-то хорошее, например соблюдать пост, соблюдать нравственные правила справедливости, целомудрия, благонравия, строжайше возбраняется - и это нам было повторяемо в чтениях, следовавших одно за другим, чтениях целого ряда предыдущих воскресных дней - воспринимать это как преимущество, при помощи которого он может в нужный час придавить другого - грешного, непостившегося, несправедливого, нечестного. Это не потому, что целомудрие не выше разврата и честность - самая простая честность, не будем уже говорить о милосердии - не выше бесчестной вороватости, но потому и только потому, что делаемое нами из любви к добру, из любви к Богу не может быть употреблено как оружие против достоинства другого человека, каким бы грешным он ни был. Как только происходит это, как только мы чуть приметно, вроде бы в нашем собственном сердце, вроде бы не давая нашему лицу, и нашим жестам, и нашим словам это выразить, позволяем себе превознестись над теми, кто не исполняет долга, который силимся исполнить мы, и, представ перед ними как высшая порода перед недочеловеками, как говорили нацисты в Германии, начинаем смотреть на грешника, на самого несуразного, несусветимого и непотребного грешника, как на недочеловека, на фоне черноты которого светятся наши хорошие свойства, - все наше добро обращается в зло, и действуют страшные слова Христа: «Смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?» Это самое страшное. А поэтому нам велено - надо разуметь, не из человекоугодия, не для того чтобы злые люди не стали на нас ворчать: «Вот, эти постники и ханжи...» (иногда надо принять на себя такое поношение), но для того, чтобы не оказаться виновными в некоем моральном терроре по отношению к тем, у кого нет (будем надеяться, еще пока нет) силы иметь веру, держать пост, - соблюдать свои обязанности так, чтобы люди не восприняли это как нашу дешевую победу над ними.
Для нашего сознания, самого обыденного житейского сознания, пост прежде всего связывается с определенными ограничениями в еде и питье, в житейских веселиях, и это правильно. Но недаром нам напоминают и о другом, о том, что пост должен быть полным прекращением всяких раздоров. И подумаем сами: воздержание от еды - дело очень хорошее, доставляющее людям некую духовную радость. Так сладко сделать что-то совсем малое - для того чтобы пережить реальность своей веры, почувствовать, что это все-таки не только слова, не отвлеченные понятия! Все это хорошо. И все-таки мы знаем, что есть люди, например, больные, которые по своей болезни не могут нести всей тяжести поста или вовсе не могут поститься. Они должны получить от духовных лиц правомочное разрешение, но я не об этом хочу сказать. Я хочу сказать, что есть в этой ситуации исключения, когда воздержание в еде может быть для тела человека вредно, хотя великие подвижники даже не думали об этом -нам очень далеко до их меры. Но есть воздержание, которое никогда не может никакому тяжело больному, больному любой болезнью человеку, нанести какого бы то ни было физического урона и ущерба. Это не воздержание гортани, а воздержание языка. Братья и сестры! Я, грешный человек, стою перед вами. Я думаю, как часто я погрешаю языком своим против других людей, и я думаю, что пост, для меня по крайней мере, - это прежде всего воздержание от высказанных языком или только помысленных в уме злых или просто недостаточно уважительных слов относительно других людей. И может быть, мы возьмем на себя еще и какую-то долю молитвы за других людей? Ведь мы знаем, что добрым людям, готовым помочь, часто гораздо более добрым, чем мы, по дурному воспитанию, по избытку горячности, которая у них может быть (это ведь неправда, что самые холодные люди - самые хорошие; иногда горячие люди горячи и там, где нужна доброта, где нужна храбрость), иногда по их горячности им трудно удерживать свой язык. Не возьмем ли мы на себя - те, кто похолоднее, поспокойнее, кто свободен от некоторых нервных недугов, делающих воз-Держание от резких слов особенно трудным, - не возьмем ли мы на себя хоть немного молитвы за таких людей? Дай нам Бог силы во всем: в воздержании от роскошества в еде и питье (ставшего, впрочем, нынче таким дорогим, и редким, и трудным, что как от него не воздержаться порядочному человеку) и в некотором воздержании от сна. Все это хорошо, но опять-таки это - по мере разного физического состояния людей: есть люди, которым нужен покой, больные люди. Все же вместе и единодушно попросим Бога дать нам силы во время поста воздерживаться в устах своих, и в сердце своем, и в уме своем даже от легкого осуждения пустячного. Иногда кажется: ну что тут - произнести слово, не такое уж и грубое по нашим временам, когда понятия о грубости так опустились! Но ведь сказано, что мы за всякое ненужное слово дадим ответ. И еще сказано: «Как ты одними и теми же устами восхваляешь Бога и порицаешь своего ближнего?!» Попросим у Бога, чтобы Он дал нам сил для этого самого легкого и самого необходимого из всех воздержаний. Воистину оставим все долги, которые нам кто-либо должен, чтобы Отец наш Небесный оставил нам наши долги, чтобы нам была дана благодать каждый раз просыпаться душой во время молитвы Господней при словах: «Якоже и мы оставляем должником нашим». Оставляем, мы оставили, больше долгов нет, мы порвали все векселя - это мы должны чувствовать всем сердцем, чтобы пост был для нас в этом отношении, как и в прочих, особливой школой благочестия. Аминь.
28 февраля 1993 г.
«Духовные слова» стр. 49-54