Николай Олейников: «птичка безрассудная»
20 июля 1937 года в Ленинграде был арестован поэт Николай Олейников как «участник контрреволюционной троцкистской организации», проводивший «активную террористическую и вредительскую работу», и «японский шпион».
Николай Олейников.
Николай Олейников - поэт, редактор популярных в 1920-30-е годы детских журналов «Чиж» и «Еж», в 1937 году был арестован по ложному обвинению и расстрелян, разделив печальную судьбу сотрудников «ленинградской редакции», любимого детища Самуила Маршака.
1937-й в жизни Николая Олейникова был насыщен напряженной работой. Будучи штатным редактором «Чижа», он постоянно трудился над очередными номерами этого журнала. Одновременно вел редакционную работу в ленинградском «Детиздате» и на радио. В этом же году Олейниковым созданы поэмы «Вулкан и Венера» и «Пучина страстей», Николай Макарович завершает работу над сценарием кинофильма «Леночка и лев» и готовит к печати результаты своих математических исследований в области теории чисел.
Журнал «Еж» («Ежемесячный журнал») начал выходить под эгидой детского отдела ленинградского Госиздата в 1928 году. Формально журналом руководил Самуил Маршак, однако на деле «хозяевами» издания были Николай Олейников и Евгений Шварц. Именно они придали всей деятельности «Ежа» характер нескончаемой веселой игры. «Еж» с самого начала слишком много себе позволял: неофициозную подачу материала, игру, доверительную интонацию. Позже рубрики «Ежа» объявили чуждыми пролетарским детям.
Наиболее весомый вклад в успех «Ежа» внесли обэриуты (члены литературного содружества ОБЭРИУ (Объединение реального искусства), с которыми Олейников сдружился в 1927-м). Не только на страницах, но даже на задней обложке журнала в 1928-1929 годах регулярно появлялись написанные Даниилом Хармсом стихотворения, рассказы, подписи к картинкам и виртуозная стихотворная реклама. Также в «Еже» под псевдонимом «Яков Миллер» и под собственной фамилией печаталась детская проза Николая Заболоцкого, публиковались стихи для детей Александра Введенского и Юрия Владимирова. Олейников много печатался в «Еже», но маленьким читателям был больше известен под своим «сценическим псевдонимом» - Макар Свирепый. Этот постоянный персонаж журнала, даже внешне похожий на Олейникова, изображался на боевом коне Гвоздике, вместе с которым он участвовал в удивительных приключениях. Макар Свирепый - единственный писатель, который пишет, сидя верхом.
С января 1930 года в пару к «Ежу» начал выходить «ежемесячный журнал для детей младшего возраста «Чиж» («Чрезвычайно интересный журнал»), редакторами которого стали те же Олейников и Шварц. Журналы начинались не политическими здравицами или опытом работы пионерских отрядов, а веселыми стихами. Чтобы «Чижа» не сочли «безыдейным», в каждом выпуске публиковались всевозможные пропагандистские материалы - «Ленин маленький», «Народы СССР», «Как я узнал имя Ленин» и др., но и это не спасло журналы от нападок критиков, считавших «Ежа» и «Чижа» слишком легкомысленными. Одним из примеров организованной травли может служить статья «Как «Еж» обучает детей хулиганству» Е. Двинского, которую в 1928 году опубликовала «Комсомольская правда».
10 декабря 1931 года были арестованы несколько ленинградских литераторов, среди них - друзья Николая Олейникова Александр Введенский, Даниил Хармс. Задержанным инкриминировалось вредительство в области детской литературы. Под давлением следствия Хармс показал на допросе:
«В силу своих политических убеждений и литературной платформы мы сознательно привносили в область детской литературы политически враждебные современности идеи, вредили делу советского воспитания подрастающего поколения. Наша заумь... является контрреволюционной в современных условиях».
Похожие показания выбили и из Александра Введенского, который 15 декабря 1931 года сообщил следователям:
«Олейников - редактор «Ежа» - относился чрезвычайно положительно ко всему нашему творчеству в целом, в том числе и к прямо контрреволюционным заумным нашим произведениям для взрослых (...) Я слышал, что Олейников проявлял повышенный интерес к Троцкому...».
Удивительно, но на этот раз Хармс с Введенским отделались достаточно легко: их на несколько месяцев выслали из Ленинграда.
Через год - в феврале 1932-го - пролетарский поэт Тихон Беляев, публиковавшийся под псевдонимом Холодный, обвинил Николая Олейникова в том, что тот в книге о Гражданской войне «Танки и санки» нахально клевещет на партию, рабочий класс и его вождей, нагло пытается исказить представление о тех героических днях. «Раздвоенное жало классового врага тянется к детским мозгам, каждой строчкой соча свой яд», - утверждал Беляев-Холодный.
А Олейников, между тем, решает заняться развлекательным детским кино. Вместе с Евгением Шварцем он написал серию киносценариев. Два фильма - «Разбудите Леночку» и «Леночка и виноград» - получили у критиков положительную оценку. Леночку, кстати, играла Янина Жеймо - будущая Золушка из фильма Натальи Кошеверовой.
С января 1937 года в Москве начал выходить новый детский журнал - «Сверчок», авторский коллектив которого почти полностью составили ленинградцы: Введенский, Хармс, Маршак, Борис Житков и др. Среди художников журнала были такие мастера книжной иллюстрации, как Иван Билибин, Владимир Конашевич, Владимир Лебедев, Николай Радлов, Бронислав Малаховский и др. В подзаголовке «Сверчка» значилось: «Веселые картинки для маленьких ребят».
«Олейников очень его [журнал] любил, нянчился с ним, всюду таскал его за собой, сам что-то клеил, верстал, сочинял», - вспоминала Лидия Львовна Жукова, вдова известного филолога-япониста Дмитрия Жукова (с семьей Жуковых весной 1937 года Олейников часто общался, бывал у них почти ежедневно).
Одновременно Николай Олейников продолжал быть редактором «Чижа», а вот «Еж» к тому моменту уже закрыли.
Журналы «Сверчок» и «Чиж» в 1937 году подверглись суровой критике. В мае 1937-го журнал «Детская литература» писал о «Сверчке»:
«(...) Люди на рисунках «Сверчка» представлены в виде уродливых дегенератов. (…) Нам нужен веселый детский журнал. Но этот журнал должен быть содержательным, отвечать запросам детей, освещать их настоящую жизнь, и не проходить мимо событий сегодняшнего дня. «Сверчок» пока нисколько не похож на такой журнал».
Месяцем раньше в той же «Детской литературе» ругали «Чижа»:
«Детям нужно раскрыть во всем величии дела их великой родины, показать вождей народа, лучших людей нашей страны. Конкретно показать страну, перестроившую жизнь народа, страну, в которой сталинская Конституция явилась законодательным оформлением социалистического строя. (…) Журналу нужна серьезная коренная перестройка в этом направлении».
Когда Дмитрия Жукова увели в конце мая 1937-го, Олейникова в городе не было. Он узнал об аресте друга лишь в июне. Сразу позвонил его жене и сказал, что между ними все по-прежнему - как дружили, так и будут дружить. В июле 1937 г. семья Олейникова (жена Лариса Александровна и маленький сын Саша) переехала на дачу в Лугу, а сам он вернулся в Ленинград, будучи озабочен, по его словам, издательскими хлопотами.
В эти дни Дмитрий Жуков, истязаемый следователями НКВД, не выдержал пыток и подписал протокол, содержащий якобы данные им показания. В них говорилось, что Олейников завербовал его в подпольную контрреволюционную организацию, готовившую покушения на товарищей Сталина и Ворошилова.
2 июля 1937 года помощник начальника УНКВД и начальника 3-го (контрразведывательного) отдела майор ГБ Н.Е. Шапиро-Дайхокский утвердил, с санкции прокурора, постановление на арест Николая Олейникова как «участника контрреволюционной троцкистской организации», проводившего «активную террористическую и вредительскую работу». В ночь ареста оперативная группа Олейникова дома не застала (он был у родственников) и, решив, что он на даче, отправилась в Лугу.
Лариса Александровна Олейникова рассказывала:
«Приезжает грязная машина. Очень пыльная и очень грязная. Из Ленинграда, как я поняла. Выходит два человека и спрашивают: «Олейников есть?». К Николаю Макаровичу всегда ходило много людей. Подумав, что это его знакомые, я ответила, что он в Ленинграде. Меня только удивило, что они как-то нелюбезно ко мне обратились, даже не поздоровались. И предложила им еще - вы, мол, устали, далеко ехали, отдохните, пообедайте. Дура такая. Они ни слова мне не ответили, развернулись - и сразу к машине».
20 июля Олейникова наконец арестовали. Во время обыска в его квартире изъяли рукописи - стихи, прозу, математические исследования.
По дороге - вели его пешком - Олейников повстречался со своим знакомым, артистом Антоном Шварцем, двоюродным братом Евгения Шварца. Воспроизведем его рассказ по воспоминаниям Л.А. Олейниковой:
«Я вышел рано утром и встретил Николая на Итальянской. Он шел спокойный, в сопровождении двух мужчин.
Я спросил его: - Как дела, Коля?
Он сказал: - Жизнь, Тоня, прекрасна!
И только тут я понял...».
Николая Олейникова доставили в Большой дом (неофициальное название административного здания на Литейном проспекте, построенного в начале 1930-х годов для управления НКВД), где к тому времени уже находился Жуков. На первом допросе он отказался подтвердить предъявленные ему обвинения. И вдруг получил разрешение написать записку домой. Этот клочок бумаги чудом сохранился.
«Дорогие мои Рарочка (так Олейников называл жену - С.И.) и Сашенька. Целую вас, посылаю вам привет. Рарочка, чувствую я себя хорошо, все время думаю о вас. Наверное Сашенька уже говорит хорошо, а ходит еще лучше. Рарочка, если сможешь, то приготовь и передай мне следующее: белье, носки, одеяло (легкое), подушку маленькую, полотенце, мыло, зубную щетку, пальто (…) и наконец простыню. Вот и все. Целую вас обоих, люблю, думаю о вас постоянно. Коля. 2 августа 1937 г».
Посылку для Олейникова следователь взял, пообещав передать ее адресату. Больше писем из тюрьмы не было.
В следственном деле следующий протокол допроса Олейникова - от 26 августа. Он вдруг «решает дать правдивые показания» и признается в существовании организации, в которую входил он сам, Дмитрий Жуков, говорит, что кроме Жукова пытался завербовать в контрреволюцию и Маршака, но не успел, «так как у них испортились личные отношения». О террористической деятельности обещает сообщить дополнительно, если вспомнит...
Исследователи, занимавшиеся делом Олейникова, пишут, что один из следователей, Яков Перельмутер, обращался к подследственным с такими словами:
«Я знаю, что вы невиновны, но на вас выпал жребий и вы должны подписать этот липовый протокол, в противном случае вас будут бить до тех пор, пока вы не подпишете или не умрете».
«В деле Олейникова больше нет протоколов его допросов - лишь копии допросов Дмитрия Жукова (почти перед расстрелом, 15 ноября 1937 года, из него выбьют показания об участии вместе с Олейниковым в шпионаже в пользу Японии), - пишет Александр Олейников в материале «В архив к делу» (журнал «Нева», 1998 год, №11). - (…) Олейников обвинялся в том, что в 1930 году он был завербован в контрреволюционную троцкистскую организацию (...), сам завербовал в нее Жукова, «занимался террористической деятельностью над руководителями ВКП(б) и Советского правительства, будучи осведомлен о готовящихся терактах над т.т. Сталиным и Ворошиловым», «проводил вредительство на литературном фронте» и «знал о связи участников контрреволюционной троцкистской организации с японской разведкой и проводимом ими шпионаже в пользу Японии». (…) 16 ноября 1937 года начальник Ленинградского управления НКВД Л.М. Законский утвердил (…) список 50 японских шпионов с ходатайством о вынесении им высшей меры наказания».
Все «шпионы», среди которых были Олейников и Жуков, расстреляны в Ленинграде 24 ноября 1937-го. Всего в тот день в Ленинграде расстреляли 719 человек. Их приговорили к высшей мере наказания по 5 протоколам особой тройки УНКВД ЛО (219 человек), 3 спискам «польских шпионов» (254 человека), 1 списку «немецких шпионов» (97 человек), 1 списку «эстонских шпионов» (99 человек), 1 списку «японских шпионов» (50 человек).
Вдову Николая Олейникова с маленьким сыном выслали в Стерлитамак, в Башкирию. С собой в ссылку она взяла списки его стихов. Позже сделала с них копии, впоследствии разошедшиеся среди друзей. Копии оказались очень кстати, потому что ее собственные списки вскоре отобрали за нарушения ссыльного режима. Получилось, что она спасла их от небытия.
Вскоре после ареста Олейникова были арестованы члены маршаковской редакции - Тамара Габбе, Александра Любарская, Бронислав Малаховский и другие. НКВД намеревался создать «дело Маршака». От Самуила Яковлевича потребовали отречься от «шайки врагов народа». Маршак этого не сделал, вскоре покинул Ленинград и навсегда расстался с редакционной работой.
Хармса тогда не арестовали, но нигде не печатали и на работу не брали. Арестован он был позже, в августе 1941-го, и вскоре погиб в лагерной тюрьме «Кресты». Тогда же, в 1941-м, был арестован Александр Введенский и препровожден в специальный состав для эвакуации вглубь России. Во время эвакуации он погиб. Николай Заболоцкий был арестован в 1938-м и приговорен к 5 годам лагерей. Вернувшись из лагеря, в 1952 году он написал стихотворение «Прощание с друзьями», посвященное погибшим друзьям. Там появляются «с тетрадями своих стихотворений» и Олейников, и Хармс.
Вернувшись из ссылки, Лариса Александровна Олейникова получила свидетельство о реабилитации мужа. А затем - свидетельство о его смерти, где указана ложная дата и ложная причина смерти: Олейников якобы умер 5 мая 1942 года «от возвратного тифа». В январе 1996 года ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области сообщило, что и Олейникова Лариса Александровна «решением УООП Леноблгорисполкомов от 01 апреля 1964 года» была реабилитирована.
За год до своей гибели Николай Олейников написал пророческое стихотворение:
Птичка безрассудная
С беленькими перьями,
Что ты все хлопочешь,
Для кого стараешься?
Почему так жалобно
Песенку поешь?
Почему не плачешь ты
И не улыбаешься?
Для чего страдаешь ты,
Для чего живешь?
Ничего не знаешь ты, -
Да и знать не надо.
Все равно погибнешь ты
Так же, как и я.