Лев Гумилев: возвращение в столицу из «мест не столь отдаленных»
15 мая 1956 года в Москву из мест заключения, отбыв чуть более 6 лет из 10, предназначавшихся ему по приговору, вернулся Лев Гумилев - сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева; на тот момент - кандидат исторических наук, ставший впоследствии автором знаменитой теории пассионарности и этногенеза.
Лев Гумилев
По странному совпадению в тот же самый день произошло самоубийство Александра Фадеева. Об этом есть упоминание в дневнике Лидии Чуковской, а кроме того, существует запись Ахматовой:
«6 ноября 1949 года. Обыск и арест моего сына Льва. Его немедленно увозят в Москву. Я езжу каждый месяц сначала на Лубянку, потом к Лефортовской тюрьме. Приговор 10 лет лагеря. Реабилитация в 1956. Приезд его в Москву - 15 мая. Самоубийство Фадеева».
В квартире Ардовых на Большой Ордынке (д. №17, кв. №13) , где тогда жила Анна Ахматова, Лев Гумилев появился ясным майским днем. Так об этом вспоминает Михаил Ардов в книге «Монография о графомане» (Изд. «Захаров. Москва», 2005 г., стр. 94-98):
«Он был в сапогах, косоворотке, с бородою, которая делала его старше и значительнее. Бороду, впрочем, он немедленно сбрил, отчего сразу помолодел лет на двадцать.
Анна Андреевна (от автора - Ахматова) попросила меня помочь приобрести для Льва Николаевича приличное платье. Мы с ним отправились на Пятницкую улицу и там, в комиссионном магазине купили башмаки, темный костюм в полоску, плащ… С этого эпизода началась моя многолетняя дружба с Гумилевым. Нам вовсе не мешало то обстоятельство, что он был старше меня на четверть века. Я всегда относился к нему как почтительный ученик к учителю. Да к тому же Л. Н. чувствовал себя много моложе своих лет».
Сам Лев Гумилев эту свою «моложавость» объяснял просто:
«Лагерные годы не в счет, они как бы и не были прожиты».
Вскоре после возвращения в Москву с Львом Гумилевым и Михаилом Ардовым произошел любопытный случай, о котором он рассказывает в своих воспоминаниях:
«Мы едем с Львом Николаевичем по Ордынке в «шестом» автобусе. Пассажиров совсем немного. Вдруг я замечаю, что одна из наших попутчиц - высокая старая дама - смотрит на Гумилева, не отрываясь, и на лице ее смятение.
И тут я узнаю ее. Это Грушко, старая поэтесса, она живет неподалеку, в Голиковском переулке. Имени ее теперь никто не знает, но многие помнят одно из ее стихотворений, его положил на музыку и пел Александр Вертинский, - «Я маленькая балерина».
Дома я говорю:
- Анна Андреевна, мы ехали в автобусе с Грушко, и она буквально пожирала глазами Льва Николаевича.
Ахматова усмехнулась и произнесла:
- Ничего удивительного, у нее был роман с Николаем Степановичем, а Лева так похож на отца.
Лев Николаевич с детства обладал сильным сходством со своим родителем. Это видно на широко известной фотографии, об этом упоминает в своих воспоминаниях Владислав Ходасевич… Но в зрелые годы Гумилев стал похож на мать. Этому способствовало некое приключение на фронте. Было это, если я не ошибаюсь, в Польше. Лев Николаевич попал под минометный обстрел. Одна из мин угодила в какой-то деревянный настил, взрывной волной оторвало доску, и она угодила Гумилеву в самую переносицу. В результате этой травмы нос у него стал с горбинкой, точь-в-точь как у Ахматовой».
Однако отношения у Ахматовой с сыном всегда складывались непросто… Вскоре после первой радости от встречи после освобождения опять наступил очередной период «охлаждения». О причинах этой сложности отношений Михаил Ардов один раз поговорил с самим Львом Гумилевым:
«В марте шестьдесят шестого состоялся наш с ним единственный разговор об его отношениях с матерью, о причинах ссоры с ней. Было это на девятый день после смерти Анны Андреевны (от автора: она умерла 5 марта 1966 года), мы поехали к нему домой после панихиды в Гатчинской церкви. Он мне сказал такую фразу:
- Я потерял свою мать в четвертый раз.
И далее перечислил: первый - какое-то отчуждение в 1949 году, второй - в пятьдесят шестом, сразу после освобождения, третий - последняя ссора, когда они перестали встречаться».
В тот же мартовский день Лев Гумилев подарил Михаилу Ардову пять фотографий: первая - сорок девятого года, до второго ареста. Затем последовательно - тюремная, лагерная, где он держит дощечку со своим номером, еще лагерная из последних, с бородой, и наконец, снимок пятьдесят шестого года, после освобождения. Помнится, он разложил это все на столе и сказал: «Полюбуйтесь, вот путь ученого…».