Сущность языка-2 (продолжение статьи Якобсона)
Заключительная глава романа Жюля Ромена «Детская любовь» («Les amours enfantines») называется «Шумы улицы Реомюр» («Rumeur de la rue Reaumur»). Писатель говорит о названий этой парижской улицы, что она напоминает песню колес и стен и разные другие виды городского шума, вибрации и грохота. Эти мотивы, слитые в книге с темой приливов и отливов, воплощены в звуковом рисунке rue Reaumur. Из согласных фонем в это название входят только сонорные; последовательность состоит из четырех сонорных (S) и четырех гласных (V); SVSV, - VSVS, - зеркальная симметрия с группой ги в начале и ее перестановкой иг в конце. Начальный и конечный слоги названия трижды отражаются словесным окружением: rue Reaumur, ru-meur, roues . . . murailles, trépidation d'immeubles, [«шум, колеса . . . стены, дрожание зданий»]. Гласные выделенных слогов обнаруживают три оппозиции фонем; 1) низкие (задние) - высокие (передние); 2) бемольные (лабиализованные) - небемольные (нелабиализованные); 3) диффузные (закрытые) - недиффузные, (открытые):
ru ré
au mur
rou mur
ré men
Низкие
Бемольные
Диффузные
Искусное переплетение одинаковых и контрастных признаков в этой «песне колес и стен», подсказанное банальным уличным названием, дает решающий ответ на провозглашенное Александром Попом требование: «Звук должен быть откликом смысла».
Постулируя два изначальных языковых свойства - произвольность знака и линейность означающего, - Соссюр приписывал им обоим одинаково фундаментальную важность. Он полагал, что, если эти законы верны, они будут иметь «неисчислимые последствия» и определят «весь механизм языка». Однако система диаграмматизаций, явная и обязательная для всей синтаксической и морфологической системы языка, но существующая в латентном и виртуальном виде и в его лексическом аспекте, разрушает догму Соссюра о произвольности, в то время как второй из его «общих принципов» - линейность означающего - был поколеблен разложением фонем на различные признаки. Устранение этих основных положений требует в свою очередь пересмотра и выведенных из них заключений.
Таким образом, наглядная и ясная идея Пирса, что «символ может представлять собой иконический знак или (перепишем этот союз в современном стиле: и/или) индекс», ставит перед наукой о языке новые, насущные задачи и открывает перед ней многообещающие перспективы. Указания этого «проводника в семиотике» влекут за собой важные последствия для лингвистической теории и практики. Иконические и индексальные составляющие языкового знака слишком часто недооценивались и даже вовсе не принимались во внимание; с другой стороны, преимущественно символический характер языка и вытекающее отсюда кардинальное отличие его от других, главным образом индексальных или иконических, систем знаков также ожидает должного учета в современной лингвистической методологии.
Свое любимое изречение Пирс взял из «Металогики» Джона Солсберийского: Nominantur singularia, sed universalia significantur «Единичное называется, а общее означивается». Как много пустой и тривиальной полемики избежали бы ученые, изучающие естественный язык как систему, если бы овладели «Умозрительной грамматикой» Пирса, и особенно ее тезисом, что «истинный символ - это символ, который имеет общее значение», и что в свою очередь это значение «может быть только символом», поскольку omne sym-bolum de symbolo «Всякий символ - о символе». Символ не только не способен обозначать какую-либо отдельную вещь, а обязательно «обозначает род вещи», но «он и сам является родом, а не отдельной вещью». Символ, например слово, является «общим правилом», которое получает значение только через разные случаи его применения, а именно через произнесенные или написанные - носящие вещный характер - replicas. Как бы ни видоизменялись эти воплощения слова, оно остается во всех случаях «одним и тем же словом».
Знаки, носящие преимущественно символический характер, - это единственные знаки, которые благодаря тому, что обладают общим значением, способны образовывать суждения, тогда как «иконические знаки и индексы ничего не утверждают». В одной из посмертных работ Чарльза Пирса - книге «Экзистенциальные графы», имеющей подзаголовок «Мой шедевр», - завершается анализ и классификация знаков, сопровождаемые кратким обобщением, касающимся творческой способности (enérgeia) языка: «Итак, способ существования символа отличается от способа существования иконического знака и индекса. Бытие иконического знака принадлежит прошлому опыту. Он существует только как образ в памяти. Индекс существует в настоящем опыте. Бытие символа состоит в том реальном факте, что нечто определенно будет воспринято, если будут удовлетворены некоторые условия, а именно если символ окажет влияние на мысль и поведение его интерпретатора. Каждое слово есть символ. Каждое предложение - символ. Каждая книга - символ... Ценность символа в том, что он служит для придания рациональности мысли и поведению и позволяет нам предсказывать будущее». Философ многократно возвращался к этой идее: индексальному hie et nunc «здесь и сейчас» он настойчиво противопоставлял «общий закон», лежащий в основе любого символа: «Все истинно общее относится к неопределенному будущему, потому что прошлое содержит только некоторое множество таких случаев, которые уже произошли. Прошлое есть действительный факт. Но общее правило не может быть реализовано полностью. Это потенциальность; и его способ существования - esse in future "быть в будущем"». Здесь мысль американского логика пересекается с предвидением Велимира Хлебникова, самого своеобразного поэта нашего столетия, который в комментарии к собственным произведениям (1919г.) писал: «Я осознал, что родина творчества - в будущем; оттуда веет ветер богов слова»
[1] Блумфилд Л. Язык. М.: Прогресс, 1968, с. 42. Прим. ред.
[2] С о с с ю p Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977, с. 100. - Прим. ред.
[3] См.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974, гл. VI. - Прим. ред.
ru ré
au mur
rou mur
ré men
Низкие
Бемольные
Диффузные
Искусное переплетение одинаковых и контрастных признаков в этой «песне колес и стен», подсказанное банальным уличным названием, дает решающий ответ на провозглашенное Александром Попом требование: «Звук должен быть откликом смысла».
Постулируя два изначальных языковых свойства - произвольность знака и линейность означающего, - Соссюр приписывал им обоим одинаково фундаментальную важность. Он полагал, что, если эти законы верны, они будут иметь «неисчислимые последствия» и определят «весь механизм языка». Однако система диаграмматизаций, явная и обязательная для всей синтаксической и морфологической системы языка, но существующая в латентном и виртуальном виде и в его лексическом аспекте, разрушает догму Соссюра о произвольности, в то время как второй из его «общих принципов» - линейность означающего - был поколеблен разложением фонем на различные признаки. Устранение этих основных положений требует в свою очередь пересмотра и выведенных из них заключений.
Таким образом, наглядная и ясная идея Пирса, что «символ может представлять собой иконический знак или (перепишем этот союз в современном стиле: и/или) индекс», ставит перед наукой о языке новые, насущные задачи и открывает перед ней многообещающие перспективы. Указания этого «проводника в семиотике» влекут за собой важные последствия для лингвистической теории и практики. Иконические и индексальные составляющие языкового знака слишком часто недооценивались и даже вовсе не принимались во внимание; с другой стороны, преимущественно символический характер языка и вытекающее отсюда кардинальное отличие его от других, главным образом индексальных или иконических, систем знаков также ожидает должного учета в современной лингвистической методологии.
Свое любимое изречение Пирс взял из «Металогики» Джона Солсберийского: Nominantur singularia, sed universalia significantur «Единичное называется, а общее означивается». Как много пустой и тривиальной полемики избежали бы ученые, изучающие естественный язык как систему, если бы овладели «Умозрительной грамматикой» Пирса, и особенно ее тезисом, что «истинный символ - это символ, который имеет общее значение», и что в свою очередь это значение «может быть только символом», поскольку omne sym-bolum de symbolo «Всякий символ - о символе». Символ не только не способен обозначать какую-либо отдельную вещь, а обязательно «обозначает род вещи», но «он и сам является родом, а не отдельной вещью». Символ, например слово, является «общим правилом», которое получает значение только через разные случаи его применения, а именно через произнесенные или написанные - носящие вещный характер - replicas. Как бы ни видоизменялись эти воплощения слова, оно остается во всех случаях «одним и тем же словом».
Знаки, носящие преимущественно символический характер, - это единственные знаки, которые благодаря тому, что обладают общим значением, способны образовывать суждения, тогда как «иконические знаки и индексы ничего не утверждают». В одной из посмертных работ Чарльза Пирса - книге «Экзистенциальные графы», имеющей подзаголовок «Мой шедевр», - завершается анализ и классификация знаков, сопровождаемые кратким обобщением, касающимся творческой способности (enérgeia) языка: «Итак, способ существования символа отличается от способа существования иконического знака и индекса. Бытие иконического знака принадлежит прошлому опыту. Он существует только как образ в памяти. Индекс существует в настоящем опыте. Бытие символа состоит в том реальном факте, что нечто определенно будет воспринято, если будут удовлетворены некоторые условия, а именно если символ окажет влияние на мысль и поведение его интерпретатора. Каждое слово есть символ. Каждое предложение - символ. Каждая книга - символ... Ценность символа в том, что он служит для придания рациональности мысли и поведению и позволяет нам предсказывать будущее». Философ многократно возвращался к этой идее: индексальному hie et nunc «здесь и сейчас» он настойчиво противопоставлял «общий закон», лежащий в основе любого символа: «Все истинно общее относится к неопределенному будущему, потому что прошлое содержит только некоторое множество таких случаев, которые уже произошли. Прошлое есть действительный факт. Но общее правило не может быть реализовано полностью. Это потенциальность; и его способ существования - esse in future "быть в будущем"». Здесь мысль американского логика пересекается с предвидением Велимира Хлебникова, самого своеобразного поэта нашего столетия, который в комментарии к собственным произведениям (1919г.) писал: «Я осознал, что родина творчества - в будущем; оттуда веет ветер богов слова»
[1] Блумфилд Л. Язык. М.: Прогресс, 1968, с. 42. Прим. ред.
[2] С о с с ю p Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977, с. 100. - Прим. ред.
[3] См.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974, гл. VI. - Прим. ред.