Седьмая симфония Брукнера (С. Челибидаке)
Как-то вдруг особенно отчетливо ощутил этот парадокс «медленного быстрого». Ведь первое Allegro движется, казалось бы, очень неторопливо, но в то же время мы чувствуем, что скорость очень высока - так при полете на космическом корабле (или даже на самолете) окружающие предметы (небесные светила, облака, пейзаж внизу) проплывают мимо нас очень медленно, хоть мы и летим со страшной быстротой. Изобретенное Бетховеном медленное Allegro получило развитие у Шуберта, а кульминации достигает, наверное, у Брукнера.
Какое чудо при возвращении к репризе (1-й части) наложение основного вида главной темы на ее обращение (в верхних голосах). Жаль, нет партитуры; может, я и вру. Вообще, этому исполнению присуща необыкновенная прозрачность полифонии.
И вот еще что. Один мой друг-музыкант утверждает, что главные медиумы трансцендентного в музыке: Бах, Моцарт, Шуберт и Брукнер. Преемственность этих мастеров очевидна (Моцарта как нового Баха приветствовал кантор церкви Св. Фомы И. Долес, а нитка Моцарт - Шуберт - Брукнер вполне отчетливо просматривается ).
Им свойственная некая метафизическая пассивность, они не «стремятся», а пропускают через себя некий свет. Это встреча медиума фаворского Света с человеком стремящимся (избывающим себя конечным) описана Пушкиным:
Духовный труженик, влача свою веригу,
Я встретил юношу, читающего книгу…
Юноша всегда казался мне сошедшим с венского полотна Джорджоне «Три философа». Он и есть там прямой восприемник Света, и чем дальше к старости, тем дальше от света. Уход в тьму - уход в лес - уход в смерть (как в последних кадрах «Зеркала» Тарковского).
Пушкинский странник бежит к свету, старец-философ у Джорджоне отвернулся от света. Интересен, кстати, это последовательный отворот у трех голов. Юность - это свет, и «нет ничего более порочного, чем старость».
Руками той самой четверки музыкантов словно кто-то писал, некто высший их. Это особенно ярко проявляется как раз у Моцарта (хоть мы и знаем, какой он был труженик и какую веригу влачил). «Ну разве же можно сказать, что Моцарт скомпоновал своего «Дон-Жуана». Композиция! Словно, это пирожное, или печенье, замешанное из яиц, муки сахара. В духовном творении детали и целое слиты воедино, принизаны дыханием единой жизни, и тот, кто его создавал, никаких опытов не производил, ничего произвольно не раздроблял и не склеивал, но, покорный демонической власти своего гения, все делал согласно его велениям» (Гете - Эккерману, 31 марта 1831 г.). Я думаю, что Гете слово «демонический» употребил в древнегреческом духе, не отождествляя его с «дьявольским». Демоническое и есть божественное. В другом месте он в том же духе высказался о гении: «Ибо гений есть та продуктивная сила, что дает возникнуть деяниям, которым нет нужды таиться от бога и природы, а следовательно, они не бесследны и долговечны. Таковы все творения Моцарта. В них заложена животворящая сила, она переходит из поколения в поколение, и ее никак нельзя ни исчерпать, ни изничтожить» (там же, 11 марта 1828 г.). Собственно, эта и есть та духовная форма, которую Пушкин назвал «памятником нерукотворным».
Их тип - движение «Оттуда - сюда», тогда как для человека стремящегося (каких куда больше) - движение «отсюда - Туда» (попытка выпрыгнуть из экзистенциальной щели Времени, из Dasein): “et ignotas animum dimittit in artes”.
Они пропускают через себя «некий свет» («я вижу некий свет»), «моцарто-шубертовский» метафизический мажор, тот Свет, который Э. Денисов считал утраченным в музыке 20 века, и который он сам стремился найти. И это ему удалось: в Реквиеме и, особенно, в Большой Симфонии.
Какое чудо при возвращении к репризе (1-й части) наложение основного вида главной темы на ее обращение (в верхних голосах). Жаль, нет партитуры; может, я и вру. Вообще, этому исполнению присуща необыкновенная прозрачность полифонии.
И вот еще что. Один мой друг-музыкант утверждает, что главные медиумы трансцендентного в музыке: Бах, Моцарт, Шуберт и Брукнер. Преемственность этих мастеров очевидна (Моцарта как нового Баха приветствовал кантор церкви Св. Фомы И. Долес, а нитка Моцарт - Шуберт - Брукнер вполне отчетливо просматривается ).
Им свойственная некая метафизическая пассивность, они не «стремятся», а пропускают через себя некий свет. Это встреча медиума фаворского Света с человеком стремящимся (избывающим себя конечным) описана Пушкиным:
Духовный труженик, влача свою веригу,
Я встретил юношу, читающего книгу…
Юноша всегда казался мне сошедшим с венского полотна Джорджоне «Три философа». Он и есть там прямой восприемник Света, и чем дальше к старости, тем дальше от света. Уход в тьму - уход в лес - уход в смерть (как в последних кадрах «Зеркала» Тарковского).
Пушкинский странник бежит к свету, старец-философ у Джорджоне отвернулся от света. Интересен, кстати, это последовательный отворот у трех голов. Юность - это свет, и «нет ничего более порочного, чем старость».
Руками той самой четверки музыкантов словно кто-то писал, некто высший их. Это особенно ярко проявляется как раз у Моцарта (хоть мы и знаем, какой он был труженик и какую веригу влачил). «Ну разве же можно сказать, что Моцарт скомпоновал своего «Дон-Жуана». Композиция! Словно, это пирожное, или печенье, замешанное из яиц, муки сахара. В духовном творении детали и целое слиты воедино, принизаны дыханием единой жизни, и тот, кто его создавал, никаких опытов не производил, ничего произвольно не раздроблял и не склеивал, но, покорный демонической власти своего гения, все делал согласно его велениям» (Гете - Эккерману, 31 марта 1831 г.). Я думаю, что Гете слово «демонический» употребил в древнегреческом духе, не отождествляя его с «дьявольским». Демоническое и есть божественное. В другом месте он в том же духе высказался о гении: «Ибо гений есть та продуктивная сила, что дает возникнуть деяниям, которым нет нужды таиться от бога и природы, а следовательно, они не бесследны и долговечны. Таковы все творения Моцарта. В них заложена животворящая сила, она переходит из поколения в поколение, и ее никак нельзя ни исчерпать, ни изничтожить» (там же, 11 марта 1828 г.). Собственно, эта и есть та духовная форма, которую Пушкин назвал «памятником нерукотворным».
Их тип - движение «Оттуда - сюда», тогда как для человека стремящегося (каких куда больше) - движение «отсюда - Туда» (попытка выпрыгнуть из экзистенциальной щели Времени, из Dasein): “et ignotas animum dimittit in artes”.
Они пропускают через себя «некий свет» («я вижу некий свет»), «моцарто-шубертовский» метафизический мажор, тот Свет, который Э. Денисов считал утраченным в музыке 20 века, и который он сам стремился найти. И это ему удалось: в Реквиеме и, особенно, в Большой Симфонии.