Вагнер и Верди
Бруно Вальтер рассказывает о своем визите к вдове Вагнера. Дело было в Берлине в начале 1901 г.
"Постановка оперы Зигфрида Вагнера "Бездельник" стала причиной интересного, даже волнующего эпизода в моей жизни. От помощника режиссера Брауншвейга ... я узнал, что сама Козима Вагнер будет присутствовать на дирижируемом мной представлении "Бездельника". На следующий день Брауншвейг передал мне приглашение посетить ее в отеле "Винздор" на Беренштрассе. С трепетом ждал я встречи с легендарной женщиной, и хотя наша почти двухчасовая беседа разочаровала меня, я был потрясен возможностью общаться с дочерью Франца Листа, супругой Ганса фон Бюлова, а впоследствии Рихарда Вагнера. Ее дочь Ева встретила меня и проводила к Козиме. Одетая в черное, с царственной осанкой, она сделала несколько шагов мне навстречу и сказала, что хочет поблагодарить меня за прекрасное исполнение оперы ее сына, доставившее ей так много радости своей естественностью. Я с облегчением воспользовался этим словом и заметил, каким естественным и народным показалось мне сочинение Зигфрида. Но для материнской гордости Козимы недостаточно было такого замечания. Вот что она ответила (и я никогда не забуду ее ответ!): "Его опере присуще нечто гораздо большее, чем естественность и народность; мой сын создал лучшую комическую оперу после "Мейстерзингеров". В результате этого неслыханно смелого, даже дерзновенного высказывания из уст вдовы Рихарда Вагнера ничего не оставалось делать, как переменить тему разговора. Вообще, наша беседа приобрела характер монолога царственной женщины, изредка прерываемого моими скромными возражениями; было затронуто множество тем - о них я, правда, уже позабыл, - и так продолжалось до второго моего промаха: нарушив строго соблюдавшееся в Байрейте правило, я упомянул имя Верди. Лицо госпожи Вагнер застыло в ледяном неодобрении, и когда я простодушно, ни о чем не подозревая, заговорил о поразительных переменах в развитии творчества Верди от "Эрнани" через "Аиду" к "Фальстафу", она лишь сухо заметила: "Развитие? Не нахожу никакого различия между "Эрнани" и "Фальстафом". Больше я не встречался с Козимой Вагнер и полагаю, что своим замечанием о Верди основательно повредил себе, хотя вначале ее мнение обо мне было благоприятным. Однако пострадало и мое чувство глубокого уважения: хотя личность Козимы произвела на меня сильное впечатление, разочарование, вызванное ее возражениями, росло во мне. Много лет спустя я перелистал ее переписку с зятем, Хаустоном Стюартом Чемберленом, и у меня сложился такой портрет этой необычайной женщины, что внутренне я окончательно отвернулся от нее".
(Б. Вальтер. Тема с вариациями: Воспоминания и размышления. - М.: Музыка, 1969. - С. 140-141.)
"Постановка оперы Зигфрида Вагнера "Бездельник" стала причиной интересного, даже волнующего эпизода в моей жизни. От помощника режиссера Брауншвейга ... я узнал, что сама Козима Вагнер будет присутствовать на дирижируемом мной представлении "Бездельника". На следующий день Брауншвейг передал мне приглашение посетить ее в отеле "Винздор" на Беренштрассе. С трепетом ждал я встречи с легендарной женщиной, и хотя наша почти двухчасовая беседа разочаровала меня, я был потрясен возможностью общаться с дочерью Франца Листа, супругой Ганса фон Бюлова, а впоследствии Рихарда Вагнера. Ее дочь Ева встретила меня и проводила к Козиме. Одетая в черное, с царственной осанкой, она сделала несколько шагов мне навстречу и сказала, что хочет поблагодарить меня за прекрасное исполнение оперы ее сына, доставившее ей так много радости своей естественностью. Я с облегчением воспользовался этим словом и заметил, каким естественным и народным показалось мне сочинение Зигфрида. Но для материнской гордости Козимы недостаточно было такого замечания. Вот что она ответила (и я никогда не забуду ее ответ!): "Его опере присуще нечто гораздо большее, чем естественность и народность; мой сын создал лучшую комическую оперу после "Мейстерзингеров". В результате этого неслыханно смелого, даже дерзновенного высказывания из уст вдовы Рихарда Вагнера ничего не оставалось делать, как переменить тему разговора. Вообще, наша беседа приобрела характер монолога царственной женщины, изредка прерываемого моими скромными возражениями; было затронуто множество тем - о них я, правда, уже позабыл, - и так продолжалось до второго моего промаха: нарушив строго соблюдавшееся в Байрейте правило, я упомянул имя Верди. Лицо госпожи Вагнер застыло в ледяном неодобрении, и когда я простодушно, ни о чем не подозревая, заговорил о поразительных переменах в развитии творчества Верди от "Эрнани" через "Аиду" к "Фальстафу", она лишь сухо заметила: "Развитие? Не нахожу никакого различия между "Эрнани" и "Фальстафом". Больше я не встречался с Козимой Вагнер и полагаю, что своим замечанием о Верди основательно повредил себе, хотя вначале ее мнение обо мне было благоприятным. Однако пострадало и мое чувство глубокого уважения: хотя личность Козимы произвела на меня сильное впечатление, разочарование, вызванное ее возражениями, росло во мне. Много лет спустя я перелистал ее переписку с зятем, Хаустоном Стюартом Чемберленом, и у меня сложился такой портрет этой необычайной женщины, что внутренне я окончательно отвернулся от нее".
(Б. Вальтер. Тема с вариациями: Воспоминания и размышления. - М.: Музыка, 1969. - С. 140-141.)