О "Хованщине"
Тут, как все знают, недавно ТВ давало трансляцию спектакля Мариинки. Я не смотрел, да и не собирался смотреть (хотя как-то записал на ДВД их же более ранний спектакль, 1992 г., которым остался вполне доволен, главным образом потому, что ламмовский клавир там воспроизведен в оркестровке Шостаковича без купюр, но уже очень давно не переслушивал - не тянет). Из другой комнаты доносились некие, как бы музыкальные, звуки (жена слушала), я тоже иногда подходил к ящику (по примеру Россини, который, принимая гостей, услышал в столовой ужасный грохот, отлучился, а когда вернулся, сказал: "Ничего страшного, господа. Это всего лишь служанка нечаянно разбила груду тарелок; а то я было подумал, что началась увертюра к "Тангейзеру"*). Но убедившись, что всего лишь транслируют оперу, возвращался к себе. Жена, правда, тоже до конца не выдержала.
У меня сейчас вообще довольно сложные отношения с оперой, а уж с той ее разновидностью, которая проходит по ведомству so called "музыкальной драмы", и подавно. Я практически не могу сейчас слушать Вагнера (разве что для "Парсифаля" делаю исключение, но он и в самом деле "особая точка" у Вагнера, хотя бы с точки зрения гармонии, что замечает Л. А. Мазель в "Проблемах классической гармонии"). Может быть, только под страхом смертной казни... Так что я еще далек от экстремизма А. Брендля, который якобы говорил, что если бы ему предложили выбор умереть или сыграть концерт Регера, то он выбрал бы первое. А если бы на меня наставили дуло револьвера и сказали бы: "Слушай оперу!", то я бы пошел слушать Генделя, Хассе или Моцарта.
Что же касается "Хованщины", то я почему-то подумал про сцену с Сусанной, которую часто выбрасывают. В молодости я много раз играл клавиры и "Бориса", и "Хованщины", и сцена с Сусанной никогда не казалась мне лишней. Я думаю (и эта мысль пришла мне в голову давно, как раз тогда, когда я играл клавир), что автора волновала здесь мистика Ада, тайна "субстанциального тождества" ангельского и дьявольского. Сусанна - демон, прикидывающийся ангелом. В ее словах Ад раскрывается в светлых, может быть, несколько излишне напряженных (хотя и простых), гармониях. Самый резкий диссонанс там - увеличенное трезвучие при вскрике "Ад!". Эта же гармония возникает и дальше, когда Досифей напоминает Сусанне о дыбе, но там она кажется поистине страшной. К сожалению, сцена не вся выдержана на такой высоте, и оперные штампы напоминают о себе ("Ты обольстила меня" и т.д.). Но у кого их нет? Даже у Вагнера в "Гибели богов", этой трагедии из трагедий, есть вполне банальная ("вампучная") сцена Зигфрида и дочерей Рейна. Разве что Моцарту удалось этого избежать? Но у него и штамп поднимается на такую высоту, что перестает быть штампом.
Я также не любил, когда купировали сцену с пастором. В ее начале мы слышим какой-то нетипичный для Мусоргского, даже несколько карикатурный, "неоклассицизм" (как потом у Стравинского). Но возможно, я ошибаюсь.
PS. Необходимо заметить, что этот пост не был бы написан, если бы я не прочел один чрезвычайно интересный текст многоуважаемой cleofide, посвященный также спектаклю Мариинского театра (но 2008 г.).
______________________________
* Этот анекдот меня восхищает. Se non e vero, e ben trovato. Так же, как меня восхищает прокофьевская острота про Глазунова: "Глазу нов, а уху стар".
У меня сейчас вообще довольно сложные отношения с оперой, а уж с той ее разновидностью, которая проходит по ведомству so called "музыкальной драмы", и подавно. Я практически не могу сейчас слушать Вагнера (разве что для "Парсифаля" делаю исключение, но он и в самом деле "особая точка" у Вагнера, хотя бы с точки зрения гармонии, что замечает Л. А. Мазель в "Проблемах классической гармонии"). Может быть, только под страхом смертной казни... Так что я еще далек от экстремизма А. Брендля, который якобы говорил, что если бы ему предложили выбор умереть или сыграть концерт Регера, то он выбрал бы первое. А если бы на меня наставили дуло револьвера и сказали бы: "Слушай оперу!", то я бы пошел слушать Генделя, Хассе или Моцарта.
Что же касается "Хованщины", то я почему-то подумал про сцену с Сусанной, которую часто выбрасывают. В молодости я много раз играл клавиры и "Бориса", и "Хованщины", и сцена с Сусанной никогда не казалась мне лишней. Я думаю (и эта мысль пришла мне в голову давно, как раз тогда, когда я играл клавир), что автора волновала здесь мистика Ада, тайна "субстанциального тождества" ангельского и дьявольского. Сусанна - демон, прикидывающийся ангелом. В ее словах Ад раскрывается в светлых, может быть, несколько излишне напряженных (хотя и простых), гармониях. Самый резкий диссонанс там - увеличенное трезвучие при вскрике "Ад!". Эта же гармония возникает и дальше, когда Досифей напоминает Сусанне о дыбе, но там она кажется поистине страшной. К сожалению, сцена не вся выдержана на такой высоте, и оперные штампы напоминают о себе ("Ты обольстила меня" и т.д.). Но у кого их нет? Даже у Вагнера в "Гибели богов", этой трагедии из трагедий, есть вполне банальная ("вампучная") сцена Зигфрида и дочерей Рейна. Разве что Моцарту удалось этого избежать? Но у него и штамп поднимается на такую высоту, что перестает быть штампом.
Я также не любил, когда купировали сцену с пастором. В ее начале мы слышим какой-то нетипичный для Мусоргского, даже несколько карикатурный, "неоклассицизм" (как потом у Стравинского). Но возможно, я ошибаюсь.
PS. Необходимо заметить, что этот пост не был бы написан, если бы я не прочел один чрезвычайно интересный текст многоуважаемой cleofide, посвященный также спектаклю Мариинского театра (но 2008 г.).
______________________________
* Этот анекдот меня восхищает. Se non e vero, e ben trovato. Так же, как меня восхищает прокофьевская острота про Глазунова: "Глазу нов, а уху стар".