Искусство как фарс
Ортега-и-Гассет пишет в "Дегуманизации искусства":
"Первое следствие, к которому приводит уход искусства в самое себя, - это утрата им всяческой патетики. В искусстве, обремененном "человечностью", отразилось специфически "серьезное" отношение к жизни. Искусство было штукой серьезной, почти священной. Иногда оно - например, от имени Шопенгауэра и Вагнера - претендовало на спасение рода человеческого, никак не меньше! Не может не поразить тот факт, что новое вдохновение - всегда непременно комическое по своему характеру... Оно насыщено комизмом, который простирается от откровенной клоунады до едва заметного иронического подмигивания, но никогда не исчезает вовсе. И не то чтобы содержание произведения было комичным - это значило бы вновь вернуться к формам и категориям "человеческого" стиля, - дело в том, что независимо от содержания само искусство становится игрой. А стремиться, как уже было сказано, к фикции как таковой - подобное намерение может возникнуть только в веселом расположении духа*. К искусству стремятся именно потому, что оно рассматривает себя как фарс. Это главным образом и затрудняет серьезным людям, с менее современной восприимчивостью, понимание новых произведений: эти люди полагают, что новые живопись и музыка - чистый "фарс" в худшем смысле слова, и не допускают возможности, чтобы кто-либо именно в фарсе видел главную миссию искусства и его благотворную роль".
(Х. Ортега-и- Гассет. Дегуманизация искусства. Бесхребетная Испания. - М.: АСТ, 2008. - С. 61-62.)
Действительно, например, "Улисс" Джойса, некая парадигма литературы XX века, есть, в сущности, грандиозный, достигающий истинно гомеровских масштабов, фарс. Это тотальное издвательство над формой и содержанием "высокого" искусства. То же - "Игра в классики" Кортасара, своего рода "Улисс" 2-й половины прошлого века. Причем, и в том, и в другом романе есть сцены глубоко трагические, даже душераздирающие: смерть младенца Маги у Кортасара, явление призраков родителей и ребенка Блума в 15-м эпизоде "Улисса".
Фильмы Феллини и Бунюэля. "Корабль" Феллини - это отпевание классической европейской культуры в форме клоунады. Никто как он не владел иронией.
С. Рихтер называет Стравинского "белым клоуном", и одно из самых капитальных его сочинений, опера "The Rake's Progress", тоже представляет из себя трагифарс.
Интересно, что Моцарт совсем в другую эпоху (не в ту, впрочем, которую Ортега называет эпохой "человечного" искусства - это XIX век) удивительным образом синтезирует высокую и глубокую человечность с иронической игрой, нередко на грани клоунады. Как писал Р. Роллан, "некоторые гармонии "Флейты" витают на таких высях, которых едва достигают священные восторги рыцарей Грааля", но ведь, кроме всего прочего, это и балаган! Возможно, что такой моцартовский синтез мешает "серьезным" людям понять его искусство.
___________________________________________________
*Рассказывают, что Джойс, сочиняя "Цирцею" (15-й эпизод) то и дело хохотал, и когда его спросили, почему он смеется, он ответил: "Мне нравится всем этим владеть".
Хохочущий при сочинении "Цирцеи" Джойс и рыдающий при сочинении "Пиковой дамы" Чайковский - два полюса в поведении "великого артиста".
"Первое следствие, к которому приводит уход искусства в самое себя, - это утрата им всяческой патетики. В искусстве, обремененном "человечностью", отразилось специфически "серьезное" отношение к жизни. Искусство было штукой серьезной, почти священной. Иногда оно - например, от имени Шопенгауэра и Вагнера - претендовало на спасение рода человеческого, никак не меньше! Не может не поразить тот факт, что новое вдохновение - всегда непременно комическое по своему характеру... Оно насыщено комизмом, который простирается от откровенной клоунады до едва заметного иронического подмигивания, но никогда не исчезает вовсе. И не то чтобы содержание произведения было комичным - это значило бы вновь вернуться к формам и категориям "человеческого" стиля, - дело в том, что независимо от содержания само искусство становится игрой. А стремиться, как уже было сказано, к фикции как таковой - подобное намерение может возникнуть только в веселом расположении духа*. К искусству стремятся именно потому, что оно рассматривает себя как фарс. Это главным образом и затрудняет серьезным людям, с менее современной восприимчивостью, понимание новых произведений: эти люди полагают, что новые живопись и музыка - чистый "фарс" в худшем смысле слова, и не допускают возможности, чтобы кто-либо именно в фарсе видел главную миссию искусства и его благотворную роль".
(Х. Ортега-и- Гассет. Дегуманизация искусства. Бесхребетная Испания. - М.: АСТ, 2008. - С. 61-62.)
Действительно, например, "Улисс" Джойса, некая парадигма литературы XX века, есть, в сущности, грандиозный, достигающий истинно гомеровских масштабов, фарс. Это тотальное издвательство над формой и содержанием "высокого" искусства. То же - "Игра в классики" Кортасара, своего рода "Улисс" 2-й половины прошлого века. Причем, и в том, и в другом романе есть сцены глубоко трагические, даже душераздирающие: смерть младенца Маги у Кортасара, явление призраков родителей и ребенка Блума в 15-м эпизоде "Улисса".
Фильмы Феллини и Бунюэля. "Корабль" Феллини - это отпевание классической европейской культуры в форме клоунады. Никто как он не владел иронией.
С. Рихтер называет Стравинского "белым клоуном", и одно из самых капитальных его сочинений, опера "The Rake's Progress", тоже представляет из себя трагифарс.
Интересно, что Моцарт совсем в другую эпоху (не в ту, впрочем, которую Ортега называет эпохой "человечного" искусства - это XIX век) удивительным образом синтезирует высокую и глубокую человечность с иронической игрой, нередко на грани клоунады. Как писал Р. Роллан, "некоторые гармонии "Флейты" витают на таких высях, которых едва достигают священные восторги рыцарей Грааля", но ведь, кроме всего прочего, это и балаган! Возможно, что такой моцартовский синтез мешает "серьезным" людям понять его искусство.
___________________________________________________
*Рассказывают, что Джойс, сочиняя "Цирцею" (15-й эпизод) то и дело хохотал, и когда его спросили, почему он смеется, он ответил: "Мне нравится всем этим владеть".
Хохочущий при сочинении "Цирцеи" Джойс и рыдающий при сочинении "Пиковой дамы" Чайковский - два полюса в поведении "великого артиста".