"Смерть в Венеции"
Перечитал "Смерть в Венеции" Т. Манна.
На этот раз показалось так себе. Но по старой любви все же трогает. Я уже давно заметил, что после Пруста, Музиля, Джойса, Кортасара (да даже и Набокова) Т. Манн кажется писателем для старшего школьного возраста. Но я все равно его очень люблю, и он мне внутренне очень близок.
"Да и правда, какая же прелесть это сочетание благоустроенной жизни у южного моря с близостью, с постоянной доступностью таинственно-чудесного города!".
Что верно, то верно. Могу уже судить по своему опыту, хотя мы жили от Венеции гораздо дальше, чем герр фон Ашенбах. Но такое впечатление, что протагонист толчется только возле Сан Марко (что и делает большинство современных туристов), и топография Венеции никак не чувствуется в тексте: это вам не блуждания Леопольда Блума в Дублине, когда текст романа можно использовать в качестве гида. Но Т. Манн не Джойс, да и не Рёскин; у него, разумеется, другая художественная задача. Но вообще это невнимание некоторых великих к великому месту, в котором они оказались, немного меня озадачивает. Так, например, из писем и дневников Блока, путешествующего по Италии, мы не вычитаем ничего, что относилось бы к впечатлениям от городов и заключенных в них сокровищ. Ну, почти ничего. Флоренция, например, вообще Блоку не понравилась. Кажется, что он даже и не понял, где и среди чего оказался. Чайковский сам признавался, что Сикстинская капелла оставила его совершенно равнодушным. Но мы этим гениям не судьи. Как говорится, quod licet Jovi, non licet bovi.
Вернемся к Т. Манну. Вот точное замечание о "террайне" Венеции:
"... он углубился в путаницу уличек и переулков больного города. Потеряв ориентацию, так как все в этом лабиринте - улицы, каналы, мосты, маленькие площади - было схоже до неузнаваемости, толком не понимая даже, где восток и где запад..."
Действительно, в прошлом году мы довольно долго блуждали в таком лабиринте, идя от Риальто к Ля Фениче, а потом к Сан Марко, и только вот во второй приезд поняли, что все это очень близко, и можно увидеть кампаниллу Сан Марко почти рядом с одного из мостиков возле Риальто:
(Фото делал сын.)
Но все же топография города-чуда могла бы быть инкрустирована в текст повести, тем более, что герою встречается (в разных обличьях) один и тот же психагог (как это потом будет сделано и в "Иосифе", где героя провожает в Египет не то Гермес, не то Анубис, проводники в царство мертвых). Для Ашенбаха это царство - Венеция, и случайно встретившийся ему в Мюнхене странный путешественник, отвратительный молодящийся старик на пароходе, плывущем в Венецию; наконец, цирюльник, как бы вернувший ему молодость (тут уже какая-то смесь Мефистофеля на кухне ведьмы и шакала Анубиса), - все это метаморфозы одного и того же "нуминозного существа", как сказал бы К. Хюбнер. И при этом все они - только предтечи самого Бога: Эроса-Гермеса-Тадзио, который уже открывает ворота. К финалу "Смерти в Венеции", возможно, восходит финал "Игры в бисер" Гессе, но уже без тени сентиментальности, без всякой пощады.
Надо заметить, что Висконти довольно точно (и даже скрупулезно) перевел на киноязык текст Т. Манна (особенно сильно прибытие, ложный отъезд, выступление бродячих актеров, сцену у парикмахера), но он не мог дать эквивалент рассуждений автора о литературном творчестве Ашенбаха, а потому ему пришла в голову блестящая мысль сделать героя композитором, эдаким псевдо-Малером, а не писателем. Он, однако, не довольствовался кусками малеровских симфоний, а присобачил в сценарии "друга-искусителя" главного героя, вложив в его уста музыкально-теоретические рассуждения весьма сомнительного свойства (жалкая пародия на текст "Доктора Фаустуса"). Вообще, этот режиссер-аристократ сильно мелодраматизировал повесть, впадая иной раз даже в самую пошлую слезливость. Только гениальность актера Дирка Богарда спасает положение, заставляя нас верить в глубину и искренность чувства. Склонность к сентиментальности - слабая сторона Висконти, и только один его фильм (из всех, что я видел) ее лишен - "Гибель богов", страшная, беспощадная картина. Потому я и считаю ее лучшей работой Висконти.
На этот раз показалось так себе. Но по старой любви все же трогает. Я уже давно заметил, что после Пруста, Музиля, Джойса, Кортасара (да даже и Набокова) Т. Манн кажется писателем для старшего школьного возраста. Но я все равно его очень люблю, и он мне внутренне очень близок.
"Да и правда, какая же прелесть это сочетание благоустроенной жизни у южного моря с близостью, с постоянной доступностью таинственно-чудесного города!".
Что верно, то верно. Могу уже судить по своему опыту, хотя мы жили от Венеции гораздо дальше, чем герр фон Ашенбах. Но такое впечатление, что протагонист толчется только возле Сан Марко (что и делает большинство современных туристов), и топография Венеции никак не чувствуется в тексте: это вам не блуждания Леопольда Блума в Дублине, когда текст романа можно использовать в качестве гида. Но Т. Манн не Джойс, да и не Рёскин; у него, разумеется, другая художественная задача. Но вообще это невнимание некоторых великих к великому месту, в котором они оказались, немного меня озадачивает. Так, например, из писем и дневников Блока, путешествующего по Италии, мы не вычитаем ничего, что относилось бы к впечатлениям от городов и заключенных в них сокровищ. Ну, почти ничего. Флоренция, например, вообще Блоку не понравилась. Кажется, что он даже и не понял, где и среди чего оказался. Чайковский сам признавался, что Сикстинская капелла оставила его совершенно равнодушным. Но мы этим гениям не судьи. Как говорится, quod licet Jovi, non licet bovi.
Вернемся к Т. Манну. Вот точное замечание о "террайне" Венеции:
"... он углубился в путаницу уличек и переулков больного города. Потеряв ориентацию, так как все в этом лабиринте - улицы, каналы, мосты, маленькие площади - было схоже до неузнаваемости, толком не понимая даже, где восток и где запад..."
Действительно, в прошлом году мы довольно долго блуждали в таком лабиринте, идя от Риальто к Ля Фениче, а потом к Сан Марко, и только вот во второй приезд поняли, что все это очень близко, и можно увидеть кампаниллу Сан Марко почти рядом с одного из мостиков возле Риальто:
(Фото делал сын.)
Но все же топография города-чуда могла бы быть инкрустирована в текст повести, тем более, что герою встречается (в разных обличьях) один и тот же психагог (как это потом будет сделано и в "Иосифе", где героя провожает в Египет не то Гермес, не то Анубис, проводники в царство мертвых). Для Ашенбаха это царство - Венеция, и случайно встретившийся ему в Мюнхене странный путешественник, отвратительный молодящийся старик на пароходе, плывущем в Венецию; наконец, цирюльник, как бы вернувший ему молодость (тут уже какая-то смесь Мефистофеля на кухне ведьмы и шакала Анубиса), - все это метаморфозы одного и того же "нуминозного существа", как сказал бы К. Хюбнер. И при этом все они - только предтечи самого Бога: Эроса-Гермеса-Тадзио, который уже открывает ворота. К финалу "Смерти в Венеции", возможно, восходит финал "Игры в бисер" Гессе, но уже без тени сентиментальности, без всякой пощады.
Надо заметить, что Висконти довольно точно (и даже скрупулезно) перевел на киноязык текст Т. Манна (особенно сильно прибытие, ложный отъезд, выступление бродячих актеров, сцену у парикмахера), но он не мог дать эквивалент рассуждений автора о литературном творчестве Ашенбаха, а потому ему пришла в голову блестящая мысль сделать героя композитором, эдаким псевдо-Малером, а не писателем. Он, однако, не довольствовался кусками малеровских симфоний, а присобачил в сценарии "друга-искусителя" главного героя, вложив в его уста музыкально-теоретические рассуждения весьма сомнительного свойства (жалкая пародия на текст "Доктора Фаустуса"). Вообще, этот режиссер-аристократ сильно мелодраматизировал повесть, впадая иной раз даже в самую пошлую слезливость. Только гениальность актера Дирка Богарда спасает положение, заставляя нас верить в глубину и искренность чувства. Склонность к сентиментальности - слабая сторона Висконти, и только один его фильм (из всех, что я видел) ее лишен - "Гибель богов", страшная, беспощадная картина. Потому я и считаю ее лучшей работой Висконти.