О диссертации Гагкуева "Белое движение в России: социальный состав и источники комплектования..."
Оригинал взят у 64vlad в Заметки по поводу
Закончил изучение докторской диссертации Р.Г. Гагкуева «Белое движение в России: социальный состав и источники комплектования белых армий (1917-1922 гг.)» объёмом свыше тысячи страниц, представленной на защиту в Институте российской истории РАН на октябрь, на которую я приглашён в качестве одного из официальных оппонентов. Должен сказать, что это первое обобщающее исследование такого рода в нашей исторической науке, по своим масштабам и вкладу сопоставимое с монографией и докторской диссертацией В.Ж. Цветкова (защищённой ещё в 2010 г.) по государственным структурам Белого движения. Рассматриваемая тема тесно увязана с вопросами военного строительства в белых армиях. Какие частные сюжеты особенно понравились:
1. При всей типичной для большинства белых историков симпатии к белому Югу автор объективно признаёт, что мобилизации на Юге при А.И. Деникине (до запоздалой крымской военной реформы Врангеля) были по сути чистейшей импровизацией и потому имели такой провальный эффект, - и напротив, что лучше всего мобилизационный аппарат на регулярных началах был поставлен в армии А.В. Колчака, что позволило добиться наибольшей среди белых армий численности (кстати, только в колчаковской - единственной из белых армий - была воссоздана и система военно-учебных заведений во главе с эвакуированной Академией Генштаба), - другой вопрос, что конечный эффект от этих мобилизаций сводился к минимуму недостатками снабжения (во многом зависевшего от Антанты), когда огромное большинство призывников было нечем вооружить, одеть и обуть (также на востоке слишком часто проводились реорганизации тыловых учреждений).
Помимо прочего, и не только в этом сюжете, автор содействует развенчанию штампованного (даже среди белых) мифа о якобы "некомпетентности и младенчестве" Колчака, состоящего по преимуществу из затасканных цитат барона Будберга. Приведена злая и верная цитата командира легендарной Ижевской дивизии генерала В.М. Молчанова по поводу таких генералов, как Будберг и Филатьев, которые вдали от фронта, в своих уютных тыловых кабинетах Военного министерства злобно ругали занявших высокие командные посты молодых офицеров как "выскочек" и вообще занимались огульным критиканством.
2. Разобран интересный сюжет о том, почему в армии Деникина провалилась предпринятая только при нём (и нигде больше) хорошая, казалось бы, затея по возрождению старых полков Императорской армии, - из-за той же импровизации, бессистемности получились в итоге крохотные "полки" по 150-200 штыков, обраставшие, однако, "полновесными" штабами и обозами (вследствие чего Врангель позднее расформировал эти части). Помимо прочего, Врангель первым начал соединять использование кавалерии и бронетехники.
3. Верная мысль о том, что чехи выступили лишь случайным "детонатором" начала Гражданской войны на востоке, куда бОльшую роль играли подпольные русские офицерские организации.
4. Убедительно развеивается старый советский миф о кадровой дворянской армии "поручиков Голицыных и корнетов Оболенских" (которых среди офицерства уже к началу 1-й мировой войны была всего половина, а в ходе войны процент упал в 8-10 раз), на деле представлявшей типично "разночинную" армию с преобладанием офицеров военного времени (не кадровых), выходцев из интеллигенции и учащейся молодёжи,
5. На основе цифр дезертирства и сдачи в плен с обеих сторон доказывается высказанная ещё современниками вроде Ю. Мартова истина о том, что активным ядром и красных, и белых на протяжении всей войны было численно мизерное меньшинство населения при пассивности и уклонении огромного большинства (в той же анархической партизанщине типа "зелёных" высокий процент составляли дезертиры),
6. Высказана мысль, что добровольческое ядро белых армий Юга стало по-настоящему изживать черты партизанщины лишь при Врангеле, - и не только из-за "импровизированных" мобилизаций, но и потому, что над классической армейской иерархией при Деникине стихийно преобладал стаж участия в Добровольческой армии - своеобразная "дедовщина", делавшая высшей кастой "первопоходников".
7. На ряде примеров доказывается высказанная ещё современниками истина о том, что наибольшую поддержку белым оказывали регионы, успевшие в полной мере почувствовать тяжесть "военного коммунизма" (как Поволжье, Урал, Черноземье), а наибольшую пассивность проявляли не успевшие её почувствовать ввиду краткосрочности пребывания соввласти на их территориях после Октября (как Сибирь, Дальний Восток, Север, - в Сибири, к тому же, отрицательную роль играли столыпинские переселенцы-"новосёлы", поддерживавшие большевиков против более зажиточных крестьян-"старожилов", что является практически калькой с отношений между казаками и "иногородними"). Особенно интересны сюжеты о поддержке со стороны крестьян российского Черноземья (хотя, убеждён, здесь нельзя делать широких обобщений, всё-таки основная масса даже зажиточного крестьянства колебалась между советской продразвёрсткой и опасением возврата помещиков, по причине неопределённости белых в аграрном вопросе) и со стороны немецких крестьян-колонистов Поволжья.
7. Обращено внимание на то, что белые раньше красных занялись вербовкой в армию возвращавшихся из германского плена репатриантов (советская власть поначалу просто забыла о них), - впрочем, малоэффективно по причине деморализации и заражённости большевизмом подавляющей их массы.
8. В полной мере раскрыта негибкая политика недоверия (до начала серьёзных поражений, когда стало отчасти поздно) в отношении офицеров, волей судьбы оказавшихся у красных и потом перешедших к белым, - и не только к "красным", но даже к офицерам, служившим в 1918 г. в Народной армии эсеровского Комуча.
9. Не менее полно показано своеобразие социального облика Ижевской и Воткинской дивизий, составлявшие кадр которых рабочие представляли в одном лице и кадровую "рабочую аристократию", и мелких земельных собственников.
10. В качестве одной из "ахиллесовых пят" Белого движения верно указана односторонняя ставка на необстрелянную молодёжь в качестве солдатского материала, избегание призывать опытных солдат 1-й мировой из-за опасения их развращённости опытом "керенщины" с солдатскими комитетами и митингующей стихией 1917 года.
11. Рассмотрена ситуация с тем, почему были вынуждены вернуться к "добровольчеству" остатки бывших армий Колчака на Дальнем Востоке (вплоть до передачи власти генералу Дитерихсу незадолго до окончательного краха), - по причине сложных отношений с вначале полубольшевицкими, затем демократическими властями в регионе при сдерживающем балансе со стороны японцев.
12. Справедливое утверждение о том, что сталинский "Краткий курс" отнюдь не "исказил" (вопреки "шестидесятнической" историографии), а напротив, логически завершил формирование предвзятой, узкоклассовой и упрощённо схематизированной советской концепции Гражданской войны в политически выгодном для советской власти свете.
Претензий, собственно, немного. Не считая отдельных огрехов в изложении методологии и характеристике источников, вряд ли интересных широкому читателю, основное несогласие - недооценка автором политических и пропагандистских факторов поражения белых. Видно, что Р.Г., как и многоуважаемый С.В. Волков, видит основные причины исхода Гражданской войны, с одной стороны, в территориальном факторе (красные удерживали густонаселённые промышленные регионы центра страны, обеспечивавшие их превосходством в живой силе и всеми выгодами стратегического единства и свободы манёвра, а техническим превосходством их обеспечил захват большинства арсеналов и складов развалившейся старой Русской армии, - белые же действовали разрозненно, лишённые возможности координации сил, на базе менее развитых и менее населённых регионов, а оружие и снабжение были вынуждены получать в качестве случайных подачек от союзников), а с другой стороны - в организационной энергии красных, более правильной постановке ими мобилизационного аппарата (я бы сказал, верно лишь отчасти - постольку, поскольку белые вообще меньше красных уделяли внимания тылу), а также в более системном терроре.
Первый фактор несомненен, но не может являться определяющим - в Испании республиканское правительство тоже пользовалось территориальными преимуществами, но победили всё-таки франкисты. Второй фактор субъективен и не столь существен. Белых вождей, по моему убеждению, погубила именно свойственная военным людям недооценка политического и пропагандистского факторов в Гражданской (а не внешней) войне, к тому же в условиях становления нового, массового общества, к которому офицеры с психологией 19 века оказались готовы менее большевицких демагогов.
Да, красные восстановили против себя массу населения тотальным переделом собственности и насилием над интеллигенцией и имущими слоями, обеспечив стойкую поддержку лишь со стороны бедноты и пролетариев (да и то не всегда, как показывают Ижевско-Воткинское и Кронштадтское восстания). Но и эта поддержка оказалась более массовой, чем у белых, менее решительных в посулах и обещаниях, менее гибких в пропаганде, олицетворявших психологию служилых сословий в союзе с патриотической интеллигенцией и деловыми кругами, но так и не сумевших перетянуть на свою сторону колебавшегося крестьянина (большинство населения России) гарантией невозврата помещиков. И это оказалось гораздо важнее "непредрешения", в котором напрасно многие исследователи корят белых вождей (как раз непредрешение в тех условиях было вполне естественной и единственно возможной в целях консолидации уловкой, - а то, что они не признавали старого Учредительного собрания, вполне доказывает, что это была именно тактическая уловка).
В сознании военных вождей, представителей охранительного по своей природе сословия (во все времена "силовики" - охранители), но при этом и прежде всего служилого сословия, вопросы верности долгу и законности (включая возврат награбленного большевиками), вопрос единства и неделимости Отечества (понятный интеллигенту, но непонятный тамбовскому мужику) оказались важнее насущных для самого многочисленного из российских сословий вопросов. И в этом историческая трагедия Белого движения.
В целом же работа превосходная, системная, с большим количеством введённых в научный оборот документов, - несомненная веха в развитии историографии по тематике ГВ. Надеюсь, что защита Руслана Григорьевича пройдёт успешно.
Закончил изучение докторской диссертации Р.Г. Гагкуева «Белое движение в России: социальный состав и источники комплектования белых армий (1917-1922 гг.)» объёмом свыше тысячи страниц, представленной на защиту в Институте российской истории РАН на октябрь, на которую я приглашён в качестве одного из официальных оппонентов. Должен сказать, что это первое обобщающее исследование такого рода в нашей исторической науке, по своим масштабам и вкладу сопоставимое с монографией и докторской диссертацией В.Ж. Цветкова (защищённой ещё в 2010 г.) по государственным структурам Белого движения. Рассматриваемая тема тесно увязана с вопросами военного строительства в белых армиях. Какие частные сюжеты особенно понравились:
1. При всей типичной для большинства белых историков симпатии к белому Югу автор объективно признаёт, что мобилизации на Юге при А.И. Деникине (до запоздалой крымской военной реформы Врангеля) были по сути чистейшей импровизацией и потому имели такой провальный эффект, - и напротив, что лучше всего мобилизационный аппарат на регулярных началах был поставлен в армии А.В. Колчака, что позволило добиться наибольшей среди белых армий численности (кстати, только в колчаковской - единственной из белых армий - была воссоздана и система военно-учебных заведений во главе с эвакуированной Академией Генштаба), - другой вопрос, что конечный эффект от этих мобилизаций сводился к минимуму недостатками снабжения (во многом зависевшего от Антанты), когда огромное большинство призывников было нечем вооружить, одеть и обуть (также на востоке слишком часто проводились реорганизации тыловых учреждений).
Помимо прочего, и не только в этом сюжете, автор содействует развенчанию штампованного (даже среди белых) мифа о якобы "некомпетентности и младенчестве" Колчака, состоящего по преимуществу из затасканных цитат барона Будберга. Приведена злая и верная цитата командира легендарной Ижевской дивизии генерала В.М. Молчанова по поводу таких генералов, как Будберг и Филатьев, которые вдали от фронта, в своих уютных тыловых кабинетах Военного министерства злобно ругали занявших высокие командные посты молодых офицеров как "выскочек" и вообще занимались огульным критиканством.
2. Разобран интересный сюжет о том, почему в армии Деникина провалилась предпринятая только при нём (и нигде больше) хорошая, казалось бы, затея по возрождению старых полков Императорской армии, - из-за той же импровизации, бессистемности получились в итоге крохотные "полки" по 150-200 штыков, обраставшие, однако, "полновесными" штабами и обозами (вследствие чего Врангель позднее расформировал эти части). Помимо прочего, Врангель первым начал соединять использование кавалерии и бронетехники.
3. Верная мысль о том, что чехи выступили лишь случайным "детонатором" начала Гражданской войны на востоке, куда бОльшую роль играли подпольные русские офицерские организации.
4. Убедительно развеивается старый советский миф о кадровой дворянской армии "поручиков Голицыных и корнетов Оболенских" (которых среди офицерства уже к началу 1-й мировой войны была всего половина, а в ходе войны процент упал в 8-10 раз), на деле представлявшей типично "разночинную" армию с преобладанием офицеров военного времени (не кадровых), выходцев из интеллигенции и учащейся молодёжи,
5. На основе цифр дезертирства и сдачи в плен с обеих сторон доказывается высказанная ещё современниками вроде Ю. Мартова истина о том, что активным ядром и красных, и белых на протяжении всей войны было численно мизерное меньшинство населения при пассивности и уклонении огромного большинства (в той же анархической партизанщине типа "зелёных" высокий процент составляли дезертиры),
6. Высказана мысль, что добровольческое ядро белых армий Юга стало по-настоящему изживать черты партизанщины лишь при Врангеле, - и не только из-за "импровизированных" мобилизаций, но и потому, что над классической армейской иерархией при Деникине стихийно преобладал стаж участия в Добровольческой армии - своеобразная "дедовщина", делавшая высшей кастой "первопоходников".
7. На ряде примеров доказывается высказанная ещё современниками истина о том, что наибольшую поддержку белым оказывали регионы, успевшие в полной мере почувствовать тяжесть "военного коммунизма" (как Поволжье, Урал, Черноземье), а наибольшую пассивность проявляли не успевшие её почувствовать ввиду краткосрочности пребывания соввласти на их территориях после Октября (как Сибирь, Дальний Восток, Север, - в Сибири, к тому же, отрицательную роль играли столыпинские переселенцы-"новосёлы", поддерживавшие большевиков против более зажиточных крестьян-"старожилов", что является практически калькой с отношений между казаками и "иногородними"). Особенно интересны сюжеты о поддержке со стороны крестьян российского Черноземья (хотя, убеждён, здесь нельзя делать широких обобщений, всё-таки основная масса даже зажиточного крестьянства колебалась между советской продразвёрсткой и опасением возврата помещиков, по причине неопределённости белых в аграрном вопросе) и со стороны немецких крестьян-колонистов Поволжья.
7. Обращено внимание на то, что белые раньше красных занялись вербовкой в армию возвращавшихся из германского плена репатриантов (советская власть поначалу просто забыла о них), - впрочем, малоэффективно по причине деморализации и заражённости большевизмом подавляющей их массы.
8. В полной мере раскрыта негибкая политика недоверия (до начала серьёзных поражений, когда стало отчасти поздно) в отношении офицеров, волей судьбы оказавшихся у красных и потом перешедших к белым, - и не только к "красным", но даже к офицерам, служившим в 1918 г. в Народной армии эсеровского Комуча.
9. Не менее полно показано своеобразие социального облика Ижевской и Воткинской дивизий, составлявшие кадр которых рабочие представляли в одном лице и кадровую "рабочую аристократию", и мелких земельных собственников.
10. В качестве одной из "ахиллесовых пят" Белого движения верно указана односторонняя ставка на необстрелянную молодёжь в качестве солдатского материала, избегание призывать опытных солдат 1-й мировой из-за опасения их развращённости опытом "керенщины" с солдатскими комитетами и митингующей стихией 1917 года.
11. Рассмотрена ситуация с тем, почему были вынуждены вернуться к "добровольчеству" остатки бывших армий Колчака на Дальнем Востоке (вплоть до передачи власти генералу Дитерихсу незадолго до окончательного краха), - по причине сложных отношений с вначале полубольшевицкими, затем демократическими властями в регионе при сдерживающем балансе со стороны японцев.
12. Справедливое утверждение о том, что сталинский "Краткий курс" отнюдь не "исказил" (вопреки "шестидесятнической" историографии), а напротив, логически завершил формирование предвзятой, узкоклассовой и упрощённо схематизированной советской концепции Гражданской войны в политически выгодном для советской власти свете.
Претензий, собственно, немного. Не считая отдельных огрехов в изложении методологии и характеристике источников, вряд ли интересных широкому читателю, основное несогласие - недооценка автором политических и пропагандистских факторов поражения белых. Видно, что Р.Г., как и многоуважаемый С.В. Волков, видит основные причины исхода Гражданской войны, с одной стороны, в территориальном факторе (красные удерживали густонаселённые промышленные регионы центра страны, обеспечивавшие их превосходством в живой силе и всеми выгодами стратегического единства и свободы манёвра, а техническим превосходством их обеспечил захват большинства арсеналов и складов развалившейся старой Русской армии, - белые же действовали разрозненно, лишённые возможности координации сил, на базе менее развитых и менее населённых регионов, а оружие и снабжение были вынуждены получать в качестве случайных подачек от союзников), а с другой стороны - в организационной энергии красных, более правильной постановке ими мобилизационного аппарата (я бы сказал, верно лишь отчасти - постольку, поскольку белые вообще меньше красных уделяли внимания тылу), а также в более системном терроре.
Первый фактор несомненен, но не может являться определяющим - в Испании республиканское правительство тоже пользовалось территориальными преимуществами, но победили всё-таки франкисты. Второй фактор субъективен и не столь существен. Белых вождей, по моему убеждению, погубила именно свойственная военным людям недооценка политического и пропагандистского факторов в Гражданской (а не внешней) войне, к тому же в условиях становления нового, массового общества, к которому офицеры с психологией 19 века оказались готовы менее большевицких демагогов.
Да, красные восстановили против себя массу населения тотальным переделом собственности и насилием над интеллигенцией и имущими слоями, обеспечив стойкую поддержку лишь со стороны бедноты и пролетариев (да и то не всегда, как показывают Ижевско-Воткинское и Кронштадтское восстания). Но и эта поддержка оказалась более массовой, чем у белых, менее решительных в посулах и обещаниях, менее гибких в пропаганде, олицетворявших психологию служилых сословий в союзе с патриотической интеллигенцией и деловыми кругами, но так и не сумевших перетянуть на свою сторону колебавшегося крестьянина (большинство населения России) гарантией невозврата помещиков. И это оказалось гораздо важнее "непредрешения", в котором напрасно многие исследователи корят белых вождей (как раз непредрешение в тех условиях было вполне естественной и единственно возможной в целях консолидации уловкой, - а то, что они не признавали старого Учредительного собрания, вполне доказывает, что это была именно тактическая уловка).
В сознании военных вождей, представителей охранительного по своей природе сословия (во все времена "силовики" - охранители), но при этом и прежде всего служилого сословия, вопросы верности долгу и законности (включая возврат награбленного большевиками), вопрос единства и неделимости Отечества (понятный интеллигенту, но непонятный тамбовскому мужику) оказались важнее насущных для самого многочисленного из российских сословий вопросов. И в этом историческая трагедия Белого движения.
В целом же работа превосходная, системная, с большим количеством введённых в научный оборот документов, - несомненная веха в развитии историографии по тематике ГВ. Надеюсь, что защита Руслана Григорьевича пройдёт успешно.