Террор - ч. 1
К истории сталинского террора
В.П. Данилов,
доктор исторических наук,
МВШСЭН
Oграничение сталинского террора "Большим террором" 1937 г. фактически сводит понимание важнейших проблем истории советского общества, особенно истории его падения, к конкретной ситуации 1936-1937 гг.: "социализма", объявленного построенным, но не отвечавшим его признакам, о чем хорошо знали дожившие до этого момента большевики; бюрократии, не способной обеспечить выполнение планов, вынуждая вождя постоянно лгать об успехах; деревенских мужиков, все еще разбегавшихся не только из спецпоселений в нежилых районах, но и из родных деревень и т.д.
Отсюда - всеобщий и мстительный характер "Большого террора" 1937 г.
В моем представлении 1937 г. был временем апогея сталинского "Большого террора", начатого в 1927 г.
В литературе распространены представления, связывающие сталинский террор с "красным террором" эпохи гражданской войны. Определенная связь здесь действительно имеется, однако она ни в какой мере не исчерпывает сущности сталинского террора. Больше того, уже в самом начале выявляется их принципиальная разнонаправленность.
Известна полемика в среде большевистских лидеров весной 1925 г. по поводу возможности "прямого революционного действия" в экономических преобразованиях сельского хозяйства. Н.И.Бухарин в докладе на апрельском пленуме ЦК партии выступал против взглядов "некоторых товарищей", "чудаков", считавших возможным провести "насильственное экспроприирование
кулака", «объявить крестьянской буржуазии "варфоломеевскую ночь», осуществить "вторую революцию" - "добавочную революцию по деревенской линии". Назывались даже сроки - "через два года" 1.
На пленум спор не был вынесен, что вполне соответствовало сталинской манере. Но именно через два года (в 1927 г.) Сталин начнет "вторую революцию", в которой особое место будет занимать "добавочная революция по деревенской линии".
Официальная версия "массовых операций" ОГПУ летом 1927 г. связывала их с возникшей угрозой войны: разрыв правительством Англии дипломатических отношений с Советским Союзом в мае, убийство советского посла П.Л.Войкова в Варшаве 7 июня, а также взрыв бомбы в партийном клубе Ленинграда потребовали принять решительные "ответные меры" в тот же день.
Документы, относящиеся к тому времени, позволяют составить представление о действительном характере первого опыта сталинских репрессий и полностью отклонить ее официальную версию.
В июне-июле 1927 г. Сталин находился в Сочи, благодаря чему развертывание рассматриваемых событий оказалось документально зафиксированным по дням и часам. Поздним вечером 7 июня из Москвы пришла шифровка, в которой сообщалось об убийстве Войкова: "Сегодня в Варшаве на вокзале... русским монархистом..."
В ответ последовало следующее рассуждение: "Чувствуется рука Англии. Хотят спровоцировать конфликт с Польшей. Хотят повторить Сараево..." Предлагалось проявить "максимум осмотрительности" по отношению к Польше и сделать заявление о том, что "общественное мнение СССР считает вдохновительницей убийства партию консерваторов в Англии" 2. В действительности никакой угрозы войны в 1927 г. не было, и все это понимали.
Истерия по поводу внешней опасности нужна была сталинскому руководству для устранения любой оппозиции и сосредоточения всей полноты власти в собственных руках. Общепризнанной оппозицией в послереволюционной России были остатки монархических и вообще белых сил - остатки ничтожно малые и слабые, о чем свидетельствовала вся социально-политическая обстановка после гражданской войны. Однако их враждебность советскому строю не
нуждалась в доказательстве. Именно поэтому они стали первым объектом сталинских репрессий.
Шифрограмма Молотову весьма ярко об этом свидетельствовала:
"Всех видных монархистов, сидящих у нас в тюрьме или в концлагере, надо немедля объявить заложниками. Надо теперь же расстрелять пять или десять монархистов, объявив, что за каждую попытку покушения будут расстреливаться новые группы монархистов. Надо дать ОГПУ директиву о повальных обысках и арестах монархистов и всякого рода белогвардейцев по всему СССР с целью их полной ликвидации всеми мерами. Убийство Войкова дает основание для полного разгрома монархических и белогвардейских ячеек во всех частях СССР всеми революционными мерами. Этого требует от нас задача укрепления своего собственного тыла" 3.
Сталинская директива была отправлена из Сочи в 1 час 50 мин. 8 июня, поступила в шифрбюро ЦК ВКП(б) в 8 час. 40 мин. На протяжении одного дня телеграфная директива превратилась в решение Политбюро и в тот же день начала осуществляться ОГПУ на практике.
Вечером 8 июня 1927 г. шифрограммой от Молотова Сталин получил "сегодняшнее решение Политбюро" 4: опубликовать "правительственное сообщение о последних фактах белогвардейских выступлений с призывом рабочих и всех трудящихся к напряженной (!) бдительности и с поручением ОГПУ принять решительные меры в отношении белогвардейцев".
ОГПУ предлагалось "произвести массовые обыски и аресты белогвардейцев" и не дожидаясь завершения этих операций, а сразу же "после правительственного сообщения опубликовать сообщение ОГПУ с указанием в нем на произведенный расстрел 20-ти видных белогвардейцев..." Более того, Политбюро ЦК ВКП(б) решило "согласиться с тем, чтобы ОГПУ предоставило право вынесения внесудебных приговоров вплоть до расстрела (!!) соответствующим ПП (Полномочным представителям ГПУ. - В.Д.)... виновным в преступлениях белогвардейцам". Было признано необходимым "усилить помощь ГПУ как работниками, так и материальными средствами" 5.
В принятых 8 июня 1927 г. решениях был представлен весь набор мер для развертывания массовых репрессий, точнее, для введения в действие уже созданного и подготовленного к этому действию репрессивного механизма.
9 июня 1927 г. в "Правде" появляется правительственное обращение, 10 июня - сообщение коллегии ОГПУ и приговор, принятый во внесудебном порядке, о расстреле 20 человек из "монархической белогвардейщины", приведенный в исполнение 9 июня, т.е. на второй день после ночной шифрограммы Сталина и "экстренного заседания" Политбюро. В сообщении ОГПУ был дан и поименный список расстрелянных, в котором преобладали стародворянские фамилии: П.Д.Долгоруков, Е.Н.Щегловитов, Б.А.Нарышкин, В.И.Анненков, А.А.Мещерский...
Арестам и высылке как "белогвардейско-монархические организации" подверглись группы старой русской интеллигенции, собиравшиеся время от времени для обсуждения литературных произведений, просто для дружеских бесед 6.
В ставших доступными документах ОГПУ сообщалось, что "во время июньской операции" было проведено до 20 тыс. обысков и арестованы 9 тыс. человек. Оказалось, что основные операции ОГПУ были проведены в деревне зерновых районов - на Украине, в Центральном Черноземье, на Дону и Северном Кавказе, но не только в них.
Арестам подвергались прежде всего "бывшие" - бывшие помещики, бывшие белые, особенно вернувшиеся из-за границы ("репатрианты"), а также "кулаки и буржуи", "торговцы", "попы и церковники"...
В общественном мнении деревни аресты связывались чаще всего с военной опасностью: "...будет на днях война", "..война скоро будет объявлена", "...война, очевидно, начата"... 7
Есть все основания полагать, что 9/10 арестованных составляли жители деревни.
К сожалению, мы еще не знаем ни численности, ни состава, ни судеб людей, пострадавших в первой волне сталинских репрессий.
В докладной записке В.Р.Менжинского в Политбюро ЦК ВКП(б) о результатах "операции" от 19 июня 1927 г. говорилось: "ОГПУ предполагает число расстрелянных ограничить сравнительно небольшой цифрой, передавая дела главных шпионских организаций в гласный суд". Гласных судов не было, но репрессии не ограничивались расстрелом 20 "сиятельных", как их немного позже поименует Сталин.
Прекращение "операций" ОГПУ в какое-то ограниченное время не было запланированным.
Во всяком случае, 26 июня 1927 г. в ответном письме И.В.Сталина В.Р.Менжинскому, обратившемуся с просьбой об указаниях по поводу проводимых "операций", речь идет не об уже выполненном или завершающемся поручении, а о продолжении и развитии только-только начатого: "За указаниями обратитесь в ЦК, - говорилось в сталинском письме. - Мое личное мнение: 1) агенты Лондона сидят у нас глубже, чем кажется и явки у них все же останутся; 2) повальные аресты (!) следует использовать для разрушения английских шпионских связей, для [внедрения] новых сотрудников из арестованных... и для развития системы добровольчества среди молодежи в пользу ОГПУ и его органов; 3) хорошо бы дать один-два показательных процесса по суду по линии английского шпионажа..."
В пунктах 4-м и 5-м говорится о "публикации показаний" арестованных и уже расстрелянных, что "имеет громадное значение, если обставить ее умело..." Наконец, в
пункте 6-м предлагалось "обратить внимание на шпионаж в Военведе, авиации, флоте" 8.
Перед нами в основных чертах программа сталинских репрессий, осуществленных в 1936-1938 гг.
Однако слова о "повальных арестах", о "показательных процессах", об иностранном "шпионаже" и т.п. отнесены автором письма не к будущим, а тем более отдаленным временам, а к настоящему - к уже начавшемуся в июне 1927 г., но еще не решавшему главных задач .Среди них на первом месте оказался разгром внутрипартийной оппозиции, т.е. собственно большевистской оппозиции утверждавшейся диктатуре новой бюрократии. Расправа с "объединенной оппозицией" занимала тогда в сталинских требованиях столь же важное место, как и проведение "повальных арестов монархистов и всякого рода белогвардейцев". И то и другое мотивировалось военной угрозой.
Речь шла пока еще "всего лишь" об исключении Троцкого, Зиновьева, Каменева и других оппозиционеров из состава ЦК партии.
14 июня "тов. Молотову и для всех членов Политбюро" посылается шифровка: "Узнал о решении отложить вопрос до съезда. Считаю решение неправильным
и опасным для дела... Нельзя укреплять тыл (!), поощряя гнусную роль
дезорганизаторов центра страны... (Это Троцкий-то, сыгравший выдающуюся роль в победе и над белыми, и над иностранными интервентами?! - В.Д.) Ввиду равенства голосов прошу вновь поставить вопрос в ближайшие дни и вызвать меня... В случае неполучения ответа [в] трехдневный срок (!) выезжаю в Москву без вызова" 9.
17 июня Молотов сообщает о том, что делом "о дезинформаторах" занимается ЦКК - "оценка будет дана, но вывод из ЦК не принят" 10. Это значило, что Бухарин, Рыков и Томский опять проголосовали против вывода из ЦК Троцкого и Зиновьева. Сталинская ярость пронизывает каждое слово ответа, посланного в тот же день Молотову, членам и кандидатам Политбюро, Секретариату ЦК и ЦКК:
"При равенстве голосов по важньш вопросам обычно запрашивают отсут-
ствующих. Вы забыли об этом. Я счел уместным напомнить...
1) Курс на террор, взятый агентами Лондона, меняет обстановку в корне. Это есть открытая подготовка войны. В связи с этим центральная задача состоит теперь в очищении и укреплении тыла, ибо без крепкого тыла невозможно организовать оборону... чтобы укрепить тыл надо обуздать оппозицию теперь же, немедля. Без этого лозунг укрепления тыла есть пустая фраза...
...4) Исчерпаны давно все средства предупреждения, остается вывод из ЦК обоих лидеров как минимально необходимая мера" 11.
20 июня расширенное заседание Политбюро проголосовало так, как требовал Сталин, о чем тотчас же было ему сообщено Молотовым: "Большинством принято решение о выводе из ЦК двоих" 12. Следующий шаг состоял в секретном ("особом") решении Политбюро от 24 июня, подтвержденном 27 июня 1927 г., о публикации Обращения ЦК "в связи с возросшей опасностью войны и попытками белогвардейщины дезорганизовать наш тыл". Обращение предлагалось завершить "практическими выводами" о работе партии, советов, профсоюзов, кооперации "в отношении поднятия
обороны и Красной Армии".
Практическое осуществление программы "укрепления обороны" начиналось с деревни.
6 июля 1927 г. всем Полномочным представительствам и начальникам губотделов ОГПУ было разослано циркулярное письмо о задаче "оперативного воздействия на деревенскую контрреволюцию", поскольку "в ряде районов Союза, особенно на Украине, Северном Кавказе и Белоруссии, Закавказье и на Дальнем Востоке, мы имеем в деревне некоторые элементы, на которые зарубежная контрреволюция сможет опереться в момент внешних осложнений" 13.
Нагнетание оборонного психоза имело своей задачей дальнейшее развертывание массовых репрессий как средства осуществления сталинской политики. Однако выполнение программы военизации жизни страны встретило сопротивление в высшем партийном и советском руководстве того времени. Н.И.Бухарин и А.И.Рыков еще до "Недели обороны" (7 июля 1927 г.) добились принятия на Политбюро постановления "О директивах для печати", изменяющих тональность освещения военных вопросов в прессе: значение информации о подготовке войны "со стороны империалистов", конечно, подчеркивалось, однако указывалось, что "сроки развязки неизвестны", а главное, что "наряду с этим печать должна освещать и подчеркивать (!) все явления в заграничной жизни, которые идут в той или иной мере против развязывания войны или за ее оттяжку", "давать информацию как о воинственно-агрессивных выступлениях буржуазных деятелей и буржуазной печати, так и о выступлениях последних против или за оттяжку войны и против агрессивных мер в отношении СССР..." Во внутренней жизни "печать не должна раздувать отдельных, хотя бы и опасных явлений" - поджоги, покушения и т.п., "сообщать о них с максимальным спокойствием, уделяя им то место, какое они действительно занимают во внутренней жизни" 14.
Возвратившийся из отпуска Сталин предпринял попытку дать новый импульс военизации всей внутренней жизни в стране. 28 июля 1927 г. в "Правде" появились его "Заметки на современные темы", начинавшиеся с утверждения "о реальной и действительной угрозе новой войны", как "основном вопросе современности", а «не о какой-то неопределенной и бесплотной "опасности"» 15. Однако к этому времени выявился действительно массовый характер антивоенных настроений, перерастающих в пораженческие и охватывающих все слои общества. Документы ОГПУ свидетельствовали о "пораженческих выступлениях по городу и деревне (рабочие, крестьяне, буржуазно-нэпманские элементы, сельинтеллигенция)", о распространении "рукописных и печатных листовок и воззваний пораженческого характера", о случаях "массового проявления панических настроений: закупка предметов первой необходимости, отказы принимать совденьги, распродажа скота и т.п." 16
Сталинскому руководству пришлось отказаться от нагнетания военного психоза, однако "следы" его не могли исчезнуть сразу - население страны слишком хорошо помнило военные бедствия 1914-1920 гг. Неожиданный шквал "чрезвычайных" хлебозаготовок в первые дни января 1928 г. сразу же напомнил о недавнем пропагандистском шуме и сказался на поведении крестьян.
Сибирский крайком ВКП(б), получив грозное постановление ЦК от 5 января 1928 г. о срыве плана хлебозаготовок, разослал окружкомам телеграфное послание, открывавшееся оценкой последствий военной пропаганды: "Значительным препятствием проведению хлебозаготовок является убеждение крестьянства [в] неизбежности войны [в] ближайшее время, являющееся главным образом результатом неумной агитации военной опасности... Необходимо... создавать [в] среде крестьянства убеждение [в том, что в] ближайшее время при условии укрепления экономической мощи государства можем вполне рассчитывать [на] мирное строительство.
Голую агитацию военной опасности, готовящихся нападений, необходимо прекратить" 17.
Затянулось и исключение из партии "объединенной оппозиции" (прежде всего из-за сопротивления группы Бухарина) до пленума ЦК и ЦКК в октябре и XV партсъезда в декабре 1927 г., что также ограничивало сталинские возможности. Развязать репрессии в планируемых формах и масштабах в 1927 г. Сталину не удалось. Однако проведение репрессивными органами "массовых операций" против считающихся враждебными социальных групп, особенно в деревне, возобновились с первых же дней 1928 г. "Чрезвычайные" хлебозаготовки сопровождались, как известно, обысками, арестами и судами, не говоря уже о "перегибах", которых руководство не замечало.
Весной 1928 г. состоялся и первый показательный судебный процесс, сфабрикованный ОГПУ по сталинскому заданию и проходивший на всех стадиях под непосредственным контролем генсека, - дело о "вредительской организации" инженеров угольных шахт и правления треста "Донуголь" в г. Шахты. "Шахтинское дело" было первым открытым процессом, демонстрирующим новое направление сталинских репрессий, и поэтому нуждалось в обсуждении и принятии специального решения на пленуме ЦК в апреле 1928 г. 18, когда сопротивление Рыкова и Бухарина еще имело значение.
Следующие четыре дела о "контрреволюционном вредительстве" проводились в 1929-1931 гг.: дело "Промпартии", дело меньшевистского "Союзного бюро ЦК РСДРП", дело "Трудовой крестьянской партии" и "Академическое дело" (дело известного историка академика С.Ф.Платонова). Из них на показательные судебные процессы было вынесено рассмотрение дел "Промпартии" и "Союзного бюро". Оба других дела закончились внесудебным вынесением приговора, поскольку была совершенно очевидна несостоятельность обвинения из-за отсутствия факта преступления. Все названные "дела" целиком относились к представителям старой (дореволюционной) интеллигенции, не совершавших "измен" и "обманов", способных к самозащите на открытом суде. Не случайно и вынесение судами приговоров без расстрелов, которые были заложены в основу сталинской программы показательных процессов (см. цитированное выше письмо Сталина Менжинскому от 26 июня 1927 г.).
На показательных судебных процессах 1928-1931 гг. была фактически отработана технология будущих процессов 1936-1938 гг. Сыграли они свою роль и в ряде серьезных изменений действовавшего уголовного права. Отметим абсолютно чуждое принципам и содержанию любого уголовного права введение 8 июня 1934 г. закона об "объективном вменении", в соответствии с которым стало возможным привлечение к ответственности лиц невиновных и никоим образом не причастных к преступлению, а также усиление системы внесудебного разбирательства - особого совещания при наркоме внутренних дел с подведомственными ему "тройками" (постановления от 10 июля и 5 ноября 1934 г.).
Историко-юридические исследования еще в 50-60-х годах показали необоснованность утверждений о том, что законодательные основания для массовых репрессий стали создаваться после убийства С.М.Кирова, что первым нарушением принципов законностибыло Постановление ЦИК и СНК СССР от 1 декабря 1934 г. Этот закон, установив особый порядок расследования и рассмотрения "дел о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти", не начинал, а завершал подготовку к массовым репрессиям 19. Поэтому его осуществление не потребовало каких-либо дополнительных организационных или юридических мер, началось сразу же и повсеместно. При ограничении репрессивной политики показательными судебными процессами и объявленными приговорами коллегии ОГПУ "Большой террор" неизбежно сведется к событиям 1937-1938 гг., а все то, что было раньше, будет восприниматься всего лишь как "путь к террору". Окажутся отброшенными "массовые операции" ОГПУ в деревне при проведении раскулачивания, ликвидации "контрреволюционных организаций" и "антисоветских групп", со- противления заготовкам сельхозпродуктов и т.п. Для тех, кто занимается судьбами крестьянства, составлявшего 80% населения страны, сталинский террор начался в 1927-1929 гг. и сразу принял масштабы и характер "Большого террора".
В истории сталинского террора особое значение имела директива Политбюро от 3 октября 1929 г., обязавшая ОГПУ и Наркоматы юстиции РСФСР и Украины "принять решительные и быстрые меры репрессий, вплоть до расстрелов, против кулаков, организующих террористические нападения на совпартработников и другие контрреволюционные выступления (вроде создания повстанческих организаций кулаков и кадрового офицерства...)". Предписывалось в "случаях, когда требуется особая быстрота, карать через ГПУ", не прибегая к судебным органам 20. Речь шла о хлебозаготовках с плановыми заданиями "кулацким хозяйствам", которые при невыполнении увеличивались до пяти раз ("кратировались"), затем вели к конфискации имущества, ликвидации хозяйства и аресту главы семьи как "спекулянта", а если оказывал сопротивление, то и как "контрреволюционера".
"Кулацкий террор", ответом на который представлялись аресты за "к/р преступления", был ничтожен: 71 убийство, 62 ранения, 270 избиений, 164 покушения... Было зарегистрировано также 91 "массовое выступление крестьян", но даже в справке ОГПУ они не назывались контрреволюционными 21. Когда составлялись эти справки, до конца года оставалось еще почти два месяца, по истечении которых число арестованных в деревне достигло 47 564 человек 22. Это данные системы ОГПУ, без учета арестованных системой Наркомюста.
Несоразмерность кары с "преступлением" всегда отличало сталинские репрессии. В данном случае нужно учитьшать и начинавшуюся организацию системы концентрационных лагерей, нуждавшейся в срочном обеспечении рабочей силой, предназначенной для каторжного труда.
Основным "поставщиком" рабочей силы для ГУЛАГа на всех этапах его существования была деревня.
Присоединение к кулакам "кадрового офицерства" в директиве Политбюро от 3 сентября 1929 г. не было случайным эпизодом. Оно вошло в политику раскулачивания как основной формы массовых репрессий в деревне, обеспечивая устранение не только кулаков, как нежелательного социального слоя, но и всех тех, кто не приемлет государственного насилия, кто способен к протесту и сопротивлению. Соответственно формулировались с самого начала практические директивы по проведению раскулачивания. 11 января 1930 г. руководство ОГПУ разослало на места сообщение о постановке задачи "удара по кулаку". При этом разъяснялось, что задача не ограничивается кулаками, а включает весь ряд "организаций, группировок, одиночек", относимых к "кулацко-белогвардейско-бандитскому элементу" 23. Как видим, не были "извращениями" и "перегибами" расправы в ходе раскулачивания с лицами, не имевшими отношения ни к кулакам, ни к сельскому хозяйству.
_________________________
1См.: Бухарин Н.И. Новые задачи в области нашей крестьянской политики //
Правда. 1925. 24 апр; Он же. Избр. произв. М., 1988. С. 137-138.
2Архив Президента Российской Федерации (далее - АПРФ). Ф. 45. Оп. 1.
Д. 71. Л. 2, 4 об.
3Там же. Л. 2-3.
4В протоколе заседания Политбюро № 109 (особый № 87) оно было названо
"экстренным". См.: Российский государственный архив социально-политической
истории (далее - РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 35.
5АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 71. Л. 6; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 35.
6См.: Виноградов В.К. Зеленая лампа // Независимая газета 1994. 20 апр.
7Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и
материалы. 1927-1939. В 5 т. М., 1999. Т. 1. 1927-1929. С. 77-82.
8АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 71. Л. 22.
9АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 71. Л. 8.
10Там же. Л. 11.
11Там же. Л. 13-14.
12Там же. Л. 25.
13Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации
( ЦА ФСБ РФ). Ф. 66. Оп. 1. Д. 174. Л. 224.
14РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 63-64.
1Сталин И.В. Соч. М., 1948. Т. 9. С. 322.
1ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 383. Л. 92.
17АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 120. Л. 47.
18См.: Как ломали нэп: Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б). 1928-1929. М., 2000. Т. 1. С. 156-332, 325-332
19См.: Вопросы Советского государства и права: Сб. статей. М., 1957. С. 290; 40 лет советского права. Т. 1. С 605; Т. 2. С. 485-486, 581-583 и др.
20См.: Трагедия советской деревни... Т. 1. С. 714.
21 Там же С 742-744.
22ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 20. Л. 111-123.
23См.: Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 104.
© В.П.Данилов, 2002