На верхней боковой. Обрывок
Где ты, душа, осталась,
села в какой воронок,
покуда тело моталось
по миру, как челнок?
Покуда его носило
на скорости звуковой
в вагонах зелёно-синих
на верхней боковой?..
И вот я еду, и едут вперёд мои ноги на верхней боковой, и крутятся обрывки песни, которую не помню полностью, и песня оказывается про меня. Звоню в Саратов, что села в поезд. Пишу в Липецк, что приеду в конце недели. Пишу... куда там? Да, в Волгоград, и в Москву тоже, что грустно и страшно. Вдруг, ни с того ни с сего, то ли от усталости, то ли от слишком торопливого - поезд отправляется! - прощания показалось, что я уезжаю навсегда. От любимых людей, с которыми часто так трудно найти общий язык и с которыми столько раз за эти дни не понимали друг друга и ссорились... От... От... Плачу.
... Кто он, челнок? Недоумок,
с улыбочкой жил до ушей.
И вот десять клетчатых сумок,
привязанных насмерть к душе,
им брошены в Нижнем Тагиле
неведомо на кого.
А он лежит, как в могиле,
на верхней боковой...
Он думал про душу и поезд.
Душа, как в последний приют,
вцепившись в Каменный пояс,
тянулась - как парашют -
за ним. Поезда - это стропы.
Но он тогда - кто такой?
Мусор земной утробы
на верхней боковой...
Я обнимала Лотос, а рядом стояли ребята, Бог весть как оказавшиеся тут. Наши, братские. Случайно проезжали мимо, спросили, далеко ли до моря, подписались за Утриш и согласились пройти по нему со мной... Стоят, устали и голодны, воды в бутылке почти не осталось, им неловко и тревожно, они не понимают, как решились на такое безумие, и уже не один раз об этом пожалели. Я обещала им отдых и еду, они идут со мной, и я не понимаю, почему они идут - я бы не пошла. А потом мы соберём вещи и пойдём на берег, а они, вежливо и прохладно попрощавшись и поблагодарив за всё, пойдут обратно, наверх, и мы не оставим друг другу никаких своих координат, и я буду переживать, дошли ли... И сейчас мне неловко задерживать их, обниматься при них с можжевельником. Украдкой целую тёплую мягкую кору. Очень человеческую. Говорю, держись, брат. Стой и держись. Те не смогут. Не посмеют. Держись, брат, говорю я Утришу - и он слышит. Держись, мы с тобой теперь родня. С той ночи, когда я в одиночку шла на экопост, и Господь вёл меня за руку, и ты пропустил меня, и Витя на экопосту снял с меня рюкзак, отвёл в полевой душ и напоил чаем. И ты меня принял. Мы теперь родня, говорю, и я без тебя не смогу. Я буду молиться. И если надо будет, то буду стоять под бульдозерами. А ты - ты держись...
... О, время вспомнить о маме.
Время позвать отца.
Под потолком что в яме -
ни сердца узнать, ни лица.
Но в темноте - как будто
шарик свечи восковой -
облак поплыл. Как Будда
над верхней боковой...
Лежу и плачу. Из Саратова - будут встречать. Из Липецка - приезжай, ждём. Из Волгограда и из Москвы - успокойся, не навсегда, конечно, не навсегда. То мы были разными составами, но вместе, а теперь вот я одна - дальше уже не наш, а только мой путь...
... И ещё ему снится:
проснулся внизу сосед,
в спортивном трико проводница
идет закрывать туалет.
Может быть, в мире кроме
них - у него никого...
И место его в этом доме.
На верхней боковой.*
Я еду. Не потому что хочу ехать, не потому что скучаю. А потому что знаю, что нужно ехать. И Господь сказал мне, что нужно ехать. И появилась Сашкина командировка и машина с кондиционером до Волгограда, и последний на сегодня поезд до Саратова, билет на который купила за десять минут до отправления. Потому что родные. Потому что ждут. И больше нечего сказать, кроме - "Я здесь, веди меня, Господи!".
______
*Стихотворный текст Григория Данского. В сокращении.
села в какой воронок,
покуда тело моталось
по миру, как челнок?
Покуда его носило
на скорости звуковой
в вагонах зелёно-синих
на верхней боковой?..
И вот я еду, и едут вперёд мои ноги на верхней боковой, и крутятся обрывки песни, которую не помню полностью, и песня оказывается про меня. Звоню в Саратов, что села в поезд. Пишу в Липецк, что приеду в конце недели. Пишу... куда там? Да, в Волгоград, и в Москву тоже, что грустно и страшно. Вдруг, ни с того ни с сего, то ли от усталости, то ли от слишком торопливого - поезд отправляется! - прощания показалось, что я уезжаю навсегда. От любимых людей, с которыми часто так трудно найти общий язык и с которыми столько раз за эти дни не понимали друг друга и ссорились... От... От... Плачу.
... Кто он, челнок? Недоумок,
с улыбочкой жил до ушей.
И вот десять клетчатых сумок,
привязанных насмерть к душе,
им брошены в Нижнем Тагиле
неведомо на кого.
А он лежит, как в могиле,
на верхней боковой...
Он думал про душу и поезд.
Душа, как в последний приют,
вцепившись в Каменный пояс,
тянулась - как парашют -
за ним. Поезда - это стропы.
Но он тогда - кто такой?
Мусор земной утробы
на верхней боковой...
Я обнимала Лотос, а рядом стояли ребята, Бог весть как оказавшиеся тут. Наши, братские. Случайно проезжали мимо, спросили, далеко ли до моря, подписались за Утриш и согласились пройти по нему со мной... Стоят, устали и голодны, воды в бутылке почти не осталось, им неловко и тревожно, они не понимают, как решились на такое безумие, и уже не один раз об этом пожалели. Я обещала им отдых и еду, они идут со мной, и я не понимаю, почему они идут - я бы не пошла. А потом мы соберём вещи и пойдём на берег, а они, вежливо и прохладно попрощавшись и поблагодарив за всё, пойдут обратно, наверх, и мы не оставим друг другу никаких своих координат, и я буду переживать, дошли ли... И сейчас мне неловко задерживать их, обниматься при них с можжевельником. Украдкой целую тёплую мягкую кору. Очень человеческую. Говорю, держись, брат. Стой и держись. Те не смогут. Не посмеют. Держись, брат, говорю я Утришу - и он слышит. Держись, мы с тобой теперь родня. С той ночи, когда я в одиночку шла на экопост, и Господь вёл меня за руку, и ты пропустил меня, и Витя на экопосту снял с меня рюкзак, отвёл в полевой душ и напоил чаем. И ты меня принял. Мы теперь родня, говорю, и я без тебя не смогу. Я буду молиться. И если надо будет, то буду стоять под бульдозерами. А ты - ты держись...
... О, время вспомнить о маме.
Время позвать отца.
Под потолком что в яме -
ни сердца узнать, ни лица.
Но в темноте - как будто
шарик свечи восковой -
облак поплыл. Как Будда
над верхней боковой...
Лежу и плачу. Из Саратова - будут встречать. Из Липецка - приезжай, ждём. Из Волгограда и из Москвы - успокойся, не навсегда, конечно, не навсегда. То мы были разными составами, но вместе, а теперь вот я одна - дальше уже не наш, а только мой путь...
... И ещё ему снится:
проснулся внизу сосед,
в спортивном трико проводница
идет закрывать туалет.
Может быть, в мире кроме
них - у него никого...
И место его в этом доме.
На верхней боковой.*
Я еду. Не потому что хочу ехать, не потому что скучаю. А потому что знаю, что нужно ехать. И Господь сказал мне, что нужно ехать. И появилась Сашкина командировка и машина с кондиционером до Волгограда, и последний на сегодня поезд до Саратова, билет на который купила за десять минут до отправления. Потому что родные. Потому что ждут. И больше нечего сказать, кроме - "Я здесь, веди меня, Господи!".
______
*Стихотворный текст Григория Данского. В сокращении.