Выступление греческого президента Иоанниса Метаксаса перед журналистами 30 октября 1940 года, на третий день войны с Италией.
Господа,
У меня есть право цензуры, и я могу вас заставить написать всё, что мне будет угодно. Однако в этот час мне нужно не только ваше перо. Мне нужны также ваши сердца. Поэтому сегодня я созвал вас, чтобы поговорить с вами открыто. Я скажу вам всё. Я расскажу вам о своих политических секретах. Я хочу, чтобы вы узнали всё, что касается наших национальных событий, и написали об этом не в соответствии с моими приказами, но вдохновленные знанием положения вещей.
Я запрещаю вам сообщать что бы то ни было кому бы то ни было. Абсолютно, и под каким бы то ни было предлогом. Любое нарушение этого моего приказа будет иметь для виновного - а уж будьте уверены, мы найдем виновного - такие последствия, которые предполагает, в обстоятельствах, когда нация воюет не жизнь, а на смерть, разглашение государственной тайны, даже если это произойдет по наивности, без всякого злого умысла. Разумеется, вы мне даете ваше слово...
Не думайте, что решение сказать НЕТ было принято просто, в один миг. Не воображайте, что мы вступили в войну внезапно. Или что не было сделано всё возможное, чтобы ее избежать. Со времени капитуляции Албании на Пасху прошлого года, дело назревало. С прошлого мая я говорил господину Грацци (посол Италии в Греции) предельно ясно, что если наши национальные государственные интересы будут нарушены, то мы будем защищаться любой ценой и любыми средствами. В то же время мне приходила отовсюду -- из Рима, из Будапешта, из Тираны - противоречивая информация.
15 августа был потоплен торпедой наш крейсер «Элли». Вы знаете о том, что сразу же выяснилось: преступление было совершено итальянцами. Однако мы не допустили, чтобы стало известно, что у нас есть и материальные доказательства национальности преступников. В то же время я приказал выделить противоторпедные катера для сопровождения судов, перевозивших паломников с острова Тинос после этого события, чтобы в случае нападения с самолетов катера сразу применили оружие. Я открою вам сейчас секрет: в ту пору я распорядился прозондировать мнение Берлина. Мне передали совет Гитлера воздержаться от любых мер, которые Италия могла бы расценить как провокацию. Я сделал всё возможное, чтобы у итальянцев не появилось ни малейшего предлога для жалобы на нас, хотя я сразу понял, чтó в действительности означала эта туманная рекомендация Берлина. Вы как никто другой знаете, чтó было сделано мною для того, чтобы не дать итальянцам никакого повода обвинить нас. В силу своей профессии вы могли проследить во всех подробностях бесконечные провокации итальянцев, как в прессе, так и иные, и то христианское терпение, которое мы проявили, притворяясь, будто ничего не понимаем, ограничиваясь лишь газетными опровержениями тех обвинений, которые предъявляли нам итальянцы.
Признаюсь, что в виду огромной ответственности, которая легла бы на меня за вовлечение Греции в такую войну, я рассудил, что мне следует сделать всё возможное, чтобы предохранить от этого страну, любым способом - но таким, который бы согласовался с общими интересами нации. В результате моего зондирования относительно намерений стран Оси, мне ясно дали понять, что единственным решением было бы добровольное вхождение Греции в «Новый порядок». Вхождение, которое было бы с радостью воспринято Гитлером - «поклонником эллинского духа».
Одновременно мне дали, однако, понять и то, что присоединение к «Новому порядку» предполагает предварительное снятие всех территориальных разногласий с нашими соседями, за счет, конечно, некоторых жертв со стороны Греции, но эти жертвы должны рассматриваться нами как «совершенно незначительные» в сравнении с «экономическими и прочими» преимуществами, которые предоставит Греции «Новый порядок» в Европе и на Балканах. Естественно, со всеми предосторожностями и неофициально, я попытался узнать, какими конкретно будут те жертвы, которыми Греция должна оплатить бесчестие свого согласия подчиниться по собственной воле «Новому порядку».
В явной попытке уйти от определенного ответа, мне дали понять, что любовь Гитлера к грекам является гарантией того, что эти жертвы будут ограничены «насколько возможно». Поскольку я настаивал на том, чтобы мне сказали, наконец, каким может быть это «насколько возможно», нам объяснили, что оно состоит в удовлетворении притязаний Италии на западе до Превезы, и, возможно, Болгарии на востоке до Александруполя. То есть, чтобы избежать войны, мы должны добровольно отдать себя в рабство и заплатить эту цену: протянуть нашу правую руку, чтобы ее отрезала Италия, и левую - чтобы ее отхватила Болгария. Естественно, было нетрудно предвидеть, что в таком случае англичане отрубят у Греции и ноги. И будут правы.
Хозяева морей, они не замедлят, стоя на страже своих интересов, сразу вслед за тем, как Греция предаст себя в рабство их врагам, занять по меньшей мере Крит и другие наши острова. Такое заключение было нами сделано не только чисто логически, но и на основании достоверной и потдвержденной информации, полученной из Египта, согласно которой англичане уже предвидели и рассчитали свои действия в отношении греческих островов в случае доброльного или вынужденного сотрудничества Греции со странами Оси, чтобы помешать странам Оси этими островами воспользоваться.
Я не могу поэтому не согласиться с тем, что правда в подобном случае была бы не на стороне афинского правительства, и не признать, что такой народ как английский, защищая свою жизнь, был бы полностью вправе осуществить сказанное выше. Но тогда греческий народ справедливо бы восстал против правительства, которое для того, чтобы уберечь его от войны, обрекло его на добровольное рабство и потерю территорий. Это якобы спасение осуществилось бы за счет будущего греческого народа и оказалось бы по своим последствиям хуже любой войны. Правда была бы не на стороне афинского правительства, если бы оно согласилось с требованиями Берлина, о которых я говорил. Правда была бы на стороне греческого народа, который бы осудил правительство, и на стороне англичан, которые приняли бы предусмотренные меры защиты, прислушиваясь также и к справедливым требованиям греков.
Возникло бы даже не две, как в 1916 году, а три Греции. Первая, официальная афинская, оказалась бы в чрезвычайно затруднительном положении из-за того что согласилась избежать войны, отдав себя добровольно в неволю и платя притом назначенную цену, согласившись на трагическое лишение территорий, отдавая в рабство чисто греческое население, причем, я бы сказал, самое греческое из всех греков. Второй была бы настоящая Греция. То есть, единогласное выражение общего мнения народа, который никогда бы не принял добровольного порабощения с неприемлемой отдачей территорий, не смирился бы с бесчестием и грядущим уничтожением греческого мира как идеи и как личности. Народ никогда не простил бы королю (Георгий II) и «национальному правительству 4 августа» (правительство Метаксаса) такой политики.
Возникла бы, наконец, и третья Греция, та, которую не преминут создать - естественно, под демократическими лозунгами - греки-демократы под прикрытием британской армии на Крите и других островах. Эта третья, «демократическая» Греция будет иметь, несомненно, на своей стороне не только безоговорочную поддержку Англии, которой она даст право защищать наши острова, будучи сама защищена в Северной Африке, но и народную правоту. Ее моральная сила неизбежно бы поглотила роковым образом официальную Грецию, ибо эта третья Греция располагала бы безграничной поддержкой неофициальной «второй Греции», единодушного национального общественного мнения.
Мне пришлось пережить, господа, времена национального раскола, произошедшего в 1916 году, когда из-за сложившегося тогда положения возникли две Греции - одна в Афинах, другая в Салониках. Опасность нынешнего раскола Греции является следствием Второй Мировой войны, как раскол 1916 года явился следствием Первой, но нынешний раскол будет более трагичным, так как он будет не надвое, а натрое, и мне он кажется, господа, более опасным для нации, чем война, итогом которой может оказаться временное порабощение Греции. Я говорю: временное, ибо я непоколебимо верю в то, что победа будет, в конце концов, за нами.
Потому что немцы не победят. Они не могут победить. Для этого есть множество причин.
Греция полна решимости никого не провоцировать, но и ни перед кем не смиряться. Прежде всего, она полна решимости защитить свою землю, не страшась гибели. Такова ее решимость и такова ее политика. Такая политика сохранила в народе абсолютное душевное и национальное единство.
Сегодня имеются и другие предпосылки для нашей победы. Турция не является, как это было в 1916 году, союзницей немцев - она теперь союзница англичан. Болгария, конечно, как и тогда, готовится напасть на нас, но - по крайней мере, на настоящий день - не решается. Время работает не на страны Оси. Оно работает на их противников. Наконец, для Германии, в любом случае, победа возможна только в случае ее мирового господства.
Но мировое господство Германии стало окончательно невозможным после Дюнкерка. Война для стран Оси оказалась проигранной в тот момент, когда Англия заявила: «Мы будем сражаться даже в одиночку, на нашем острове и за морями, мы будем сражаться до победы».
Но и мы, греки, должны сознавать, что мы сражаемся не только для победы, но и для славы.
Итак, господа, давайте посоветуемся. До нынешнего дня я проводил политику короля Константина, то есть политику строгого нейтралитета. Я делал всё, чтобы Греция оставалась в стороне от схватки гигантов.
Теперь же, после вероломного нападения Италии, политика, которой я следую - это политика Венизелоса. Это политика, в которой судьбы Греции связаны с судьбами державы, для которой, как и для Греции, море - не препятствие, а водный путь, связывающий страны. Конечно, в новейшей нашей истории у нас были поводы не только для признательности в отношении Англии, политика которой в межвоенный период была политикой великих исторических обязательств. И сейчас Англия берет на себя обязанность, со всей гордой решительностью великого народа, спасти свободу мира и цивилизации. Поэтому для Греции Англия является естественным союзником, и она во все времена была для нас защитницей, а иногда и не только защитницей. И победа будет - не может не быть - только на ее стороне. Это будет победа англосаксонского мира, против которого Германия обречена проиграть. Впредь горизонт не будет безоблачным для стран Оси, в том числе и на востоке. Восток всегда загадочен. Всегда был, а сейчас как никогда более он полон загадочности и непредсказуемости. Значит, в конце концов, мы победим. И я хочу, чтобы вы, уходя из этого зала, унесли с собой мою абсолютную уверенность в том, что мы победим. Однако я должен повторить вам то, что я торжественно объявил сразу: Греция сражается не за победу. Она сражается для славы. Она сражается за наше достоинство. У нее есть долг перед самой собой оставаться достойной своей Истории.
Италия - великая держава. Когда позавчера был первый авианалет, я признаюсь, узнал с изумлением, что все самолеты были только итальянскими. Это вам дает понять, с какими представлениями я вступил в войну.
Но есть моменты, когда любой народ обязан, если он хочет остаться великим, быть способным сражаться без всякой надежды на победу. Просто потому что нужно. Я знаю, что греческий народ на иное не согласен в эту минуту. Потому что он свободен и непреклонен в своей природной прямоте и гордости, его суждения не замутнены уличным шумом и бестолковыми вылазками. Мы сделали всё возможное, чтобы не допустить ни малейшей несправедливости. И мы будем придерживаться этой тактики до конца. У меня есть для вас на моем столе некоторые записи. Это всё доказательства того, что итальянская агрессия является преднамеренной. Когда я закончу, вы сможете их посмотреть. Не нужно ничего записывать. Они будут вкратце опубликованы в «Белой книге», которую я распорядился издать как можно скорее.
Не скрою от вас, господа: положение исключительно тяжелое. Нас ожидают большие испытания. Чтобы не дать повода для клеветы на нас, мне пришлось принять очень серьезное решение: не проводить мобилизацию, в то время как от меня этого постоянно требовал штаб.
Итальянская армия, таким образом, встретила довольно слабые войска, по крайней мере, в столкновениях первых дней. Ваша роль сейчас будет очень важной. Не теряйте присутствия духа, что бы ни произошло. Иначе вам будет невозможно показать себя достойными вашего народа и исполнить ваш долг, который заключается в том, чтобы поддерживать священное пламя греческого народа, помогать действующей армии, сотрудничать с правительством, что бы вы о нем ни думали. Вы должны верить сами, чтобы передавать веру обществу, хотя в этот раз мы все должны черпать это в греческом народе, в его неописуемом мужестве.
Хочу сказать вам еще кое-что. Я знаю, какие страшные испытания Греция должна будет вынести. Но я знаю также, что она выйдет из них не только со славой, но и с величием. Обратите внимание на телеграмму господина Черчилля, которая будет опубликована сегодня в газетах, как нам сообщает министерство иностранных дел. Хочу подчеркнуть вот что: тот, кто не видит в этой телеграмме подтверждения негласного соглашения о Додеканесских островах, не умеет читать между строк. И вот что еще. Додеканесские острова предполагается… (на этом заканчивается опубликованная стенограмма выступления Иоанниса Метаксаса).
Перевод с новогреческого (К) Анатолия Величко.
Перевод выполнен с незначительными сокращениями по изданию: Ιωάννης Μεταξάς, Το Προσωπικό του Ημερολόγιο. Τόμος Τέταρτος, Αθήνα, 1960, σ. 520-526