:: PRO АВТОРА :: 33. ГРАФОМАНИЯ ПОНЕВОЛЕ
Обычно читатель склонен доверять автору, поскольку увлечён идеей, героями или сюжетом. Да и более-менее гладкий слог легко убаюкает критика и редактора - в том числе и нашего, внутреннего. Но если сон разума рождает чудовищ, то суета плодит несуразности. Беда века: торопливое письмо так же не способствует процветанию литературы, как и торопливое чтение.
Идеальных поэтов и писателей не существует. У всех можно найти стилистические огрехи. Или то, что одни примут за стилистические огрехи, а другие - за авторскую находку. В конце концов, всё решают наши вкусовые пристрастия, начитанность и всё тот же, не раз уже упомянутый, семантический слух (гл. :: 32). Сюда же кундеровское “Художник придумывает правила сам и для себя”. Сюда же пушкинское “Как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я русской речи не люблю”.
Абсолютный семантический слух - и ценность, и редкость, и, в каком-то смысле даже проклятие. "Абсолютники", что музыкальные, что семантические, в силу своего дара, вынуждены страдать от фальши и графоманства окружающих - в жизни и в творчестве. Если переходить на личности, первые, кто мне приходят сейчас на ум, - Гоголь, Набоков, Бродский… Вот уж у кого слух на семантику и стилистику выглядит безупречным. При том, что тот же Николай Васильевич в ранних повестях упорно обзывал штукатурку щекатуркой, и никакие редактора не могли заставить его думать иначе. Хотя в самых поздних вещах, похоже, он пошёл на попятный - слово вернулось к своему нормальному написанию.
Бывают и вовсе казусы, входящие в литературоведческий обиход. Взять широко разошедшийся с лёгкой руки Довлатова литературный анекдот про “круглый стол овальной формы”. Это из Достоевского. Так Фёдор Михайлович описывал комнату старухи-процентщицы. Дословно: "Мебель, вся очень старая и из желтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем…” и т.д. Издатель "Русского вестника" Михаил Катков взялся было исправить явную описку, но Достоевский вроде как подумал и сказал: "Оставьте как есть." И значит либо Фёдор Михайлович просто заупрямился, либо знал больше издателя и ляп таковым не считал.
С тех пор этот овально-круглый стол превратился в расхожий литературный мем. И часто служит спасительным щитом для воинствующих графоманов - наряду с “я так вижу” и “вам этого не понять”. Между тем вопрос с пресловутым столом остаётся открытым.
Я, например, именно такой стол видел в детстве в одной московской коммунальной квартире. Это был круглый обеденный стол, который, в случае прихода гостей, можно было раздвигать - как раз превращая его в овальный. А недавно где-то нашёл, что в Петербурге 19 века, годах в пятидесятых, такие столы были в большой моде. А на ценниках так и писали - “Стол такой-то, круглый (овальный)”. То есть Фёдор Михайлович, как минимум, просто точно указал на вид мебели и на примету времени. А может и выделил таким образом эту вещь из перечисления, как несколько чуждую для обстановки. Всё же такие столы приобретали, конечно, для больших домов и в больших семьях, у старухи-процентщицы он вполне мог оказаться в качестве невыкупленного залога. В конце концов, описание даётся глазами Раскольникова, который и сам минутой позже отдаёт Алёне Ивановне (какое же всё-таки нежное имя для “злой и старой вдовицы”) серебряные часы - в залог. Который, как мы скоро узнаем, так же не будет выкуплен.
Но история с достоевским столом - это скорее исключение. Чаще авторские ляпы настолько однозначны, что легко собираются в подборки довольно комичных цитат.
Давайте проведём эксперимент. Ниже - образцово-показательный микс из семантических ляпов. Я специально перемешал цитаты из школьных сочинений, любовных романов и… двух классических книг. Причём одна - прошлого (в смысле - двадцатого) века, вторая и вовсе - позапрошлого. Не знаю, осилили ли вы в своё время сами книги, но авторов, уверяю, знаете. Сможете распознать (угадать) - где классика, а где ширпотреб?
"Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты".
"Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами".
"Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания".
"Её чудесно курносый нос плавно переходил в лебединую шею".
"Вскоре проехал автобус, увозя за собой пассажиров".
"Закрыв глаза, он медленно поднимался по лестнице, нежно прижимаясь к ней губами".
"Борис не пожалел для друга ни последнего куска хлеба, ни последнего патрона".
"Надев рубашку и изящные брюки с расстегнутым воротником, он стремглав вышел из комнаты".
"Одержанная над неприятелем победа осложнилась".
"С лестницы позвонили. Лара навострила уши".
Ну, достаточно. Сделаем небольшую паузу - на подумать. И ещё раз повторим тезис, что идеальных стилистов не существует. Ошибиться может каждый. Схема проста. Вы написали глупость и не заметили. Кто-то (со стороны оно всегда виднее) указал на ваш ляп. Затем у вас два варианта: сыграть в Достоевского, оставив всё как есть, или поблагодарить критика, исправив написанное. И то, и другое - ваше право и ваша же ответственность… Пауза “на подумать” закончилась. Разберёмся с цитатами.
Первые три - из Льва Николаевича (“Война и мир”, том 3, часть 1, Х и том 4, часть 4, Х). Тут, в общем, понятно. Работая с такими объёмами текста, избежать стилистических огрехов невозможно - ни автору, ни редакторам. “То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание” (там же, том 4, часть 1, VII).
Последние две цитаты - из Бориса Пастернака (“Доктор Живаго”). Здесь уже всё не так однозначно. Тот же Владимир Набоков довольно жёстко окрестил пастернаковский роман как "недалёкий и неуклюжий", т.е. двумя словами перечеркнул сразу и ЧТО, и КАК. Ну, положим, с любым ЧТО (содержанием) - можно спорить до бесконечности. Многое определяет и жизненная позиция, и всегда субъективные отношения, и опыт читателя. Что подтверждает и личность Пастернака, и Нобелевская премия, присуждённая роману. А вот с позиции КАК (изложение) “Живаго” и впрямь оставляет много вопросов. Поскольку буквально на каждой странице грешит стилистическими странностями. Вроде по-собачьи “навострившей” уши Лары (лирической героини, к слову), или победы, которая, будучи уже одержанной, вдруг “осложнилась” - задним числом.
“Юра, Миша и Тоня весной следующего года должны были закончить университет и Высшие женские курсы”.
“Живаго описывал Гордону внешний вид местности”.
“Едва касаясь земли круглой стопою и пробуждая каждым шагом свирепый скрежет снега, по всем направлениям двигались незримые ноги в валенках, а дополняющие их фигуры в башлыках и полушубках отдельно проплывали по воздуху, как кружащиеся по небесной сфере светила”.
И т.д. и т.п. Можно составить внушительный список примеров, кои с большой натяжкой удалось бы отнести к индивидуально стилистике или к счастливым авторским находкам.
В предыдущей главке мне уже довелось цитировать убийственный стих о разведчиках (гл. ::комментарии-5). Приходится мириться с тем, что эти “разведчики” написаны той же рукой, какой создавалось гениальное по своей простоте и силе “Мело, мело по всей земле во все пределы…”. Вообще, история с творчеством Бориса Пастернака выбивается из канонических представлений о семантическом слухе. И интересна нам отнюдь не желанием низвергать кумиров или выискивать блох, а творческой кухней и психологией. И психологией взаимоотношений автор-критик в том числе (гл. ::4, ::27, ::31). Примером может служить жесткая отповедь, данная журналом “Знамя” не менее жёсткому стилистическому разбору, предпринятому Владиславом Сафроновым. Для интересующихся могу дать ссылку на одну из его статей http://moloko.ruspole.info/node/1708. Сразу предупрежу - тон изложенных там претензий, увы, весьма резок. Но правомерность большинства из них сей факт (опять же - увы!) не отменяет.
Александру Генису, кажется, принадлежит замечание об иррациональной любви авторов к своим, даже самым откровенным, ляпам - чем-то они им дороги и греют душу. Возвращаясь к истории с овально-круглым столом, вспомним и о том, что цитировавший её Довлатов убедил поторопившегося с исправлениями корректора перепечатать всю страницу - в своём, авторском, варианте. И даже снабдил материал сноской: опечатка допущена с ведома и согласия автора.
Что снова подводит нас к всё к той же, уже озвученной, позиции. Человека, работающего со словом, такие истории не могут не интриговать. Интриговать - исключительно с точки зрения выработки семантического слуха и работы над собой. Посему оставим на время классикам их вольные или невольные ляпы и сосредоточимся на том, чтобы меньше допустить своих.
:: предыдущие серии ::
Идеальных поэтов и писателей не существует. У всех можно найти стилистические огрехи. Или то, что одни примут за стилистические огрехи, а другие - за авторскую находку. В конце концов, всё решают наши вкусовые пристрастия, начитанность и всё тот же, не раз уже упомянутый, семантический слух (гл. :: 32). Сюда же кундеровское “Художник придумывает правила сам и для себя”. Сюда же пушкинское “Как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я русской речи не люблю”.
Абсолютный семантический слух - и ценность, и редкость, и, в каком-то смысле даже проклятие. "Абсолютники", что музыкальные, что семантические, в силу своего дара, вынуждены страдать от фальши и графоманства окружающих - в жизни и в творчестве. Если переходить на личности, первые, кто мне приходят сейчас на ум, - Гоголь, Набоков, Бродский… Вот уж у кого слух на семантику и стилистику выглядит безупречным. При том, что тот же Николай Васильевич в ранних повестях упорно обзывал штукатурку щекатуркой, и никакие редактора не могли заставить его думать иначе. Хотя в самых поздних вещах, похоже, он пошёл на попятный - слово вернулось к своему нормальному написанию.
Бывают и вовсе казусы, входящие в литературоведческий обиход. Взять широко разошедшийся с лёгкой руки Довлатова литературный анекдот про “круглый стол овальной формы”. Это из Достоевского. Так Фёдор Михайлович описывал комнату старухи-процентщицы. Дословно: "Мебель, вся очень старая и из желтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем…” и т.д. Издатель "Русского вестника" Михаил Катков взялся было исправить явную описку, но Достоевский вроде как подумал и сказал: "Оставьте как есть." И значит либо Фёдор Михайлович просто заупрямился, либо знал больше издателя и ляп таковым не считал.
С тех пор этот овально-круглый стол превратился в расхожий литературный мем. И часто служит спасительным щитом для воинствующих графоманов - наряду с “я так вижу” и “вам этого не понять”. Между тем вопрос с пресловутым столом остаётся открытым.
Я, например, именно такой стол видел в детстве в одной московской коммунальной квартире. Это был круглый обеденный стол, который, в случае прихода гостей, можно было раздвигать - как раз превращая его в овальный. А недавно где-то нашёл, что в Петербурге 19 века, годах в пятидесятых, такие столы были в большой моде. А на ценниках так и писали - “Стол такой-то, круглый (овальный)”. То есть Фёдор Михайлович, как минимум, просто точно указал на вид мебели и на примету времени. А может и выделил таким образом эту вещь из перечисления, как несколько чуждую для обстановки. Всё же такие столы приобретали, конечно, для больших домов и в больших семьях, у старухи-процентщицы он вполне мог оказаться в качестве невыкупленного залога. В конце концов, описание даётся глазами Раскольникова, который и сам минутой позже отдаёт Алёне Ивановне (какое же всё-таки нежное имя для “злой и старой вдовицы”) серебряные часы - в залог. Который, как мы скоро узнаем, так же не будет выкуплен.
Но история с достоевским столом - это скорее исключение. Чаще авторские ляпы настолько однозначны, что легко собираются в подборки довольно комичных цитат.
Давайте проведём эксперимент. Ниже - образцово-показательный микс из семантических ляпов. Я специально перемешал цитаты из школьных сочинений, любовных романов и… двух классических книг. Причём одна - прошлого (в смысле - двадцатого) века, вторая и вовсе - позапрошлого. Не знаю, осилили ли вы в своё время сами книги, но авторов, уверяю, знаете. Сможете распознать (угадать) - где классика, а где ширпотреб?
"Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты".
"Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами".
"Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания".
"Её чудесно курносый нос плавно переходил в лебединую шею".
"Вскоре проехал автобус, увозя за собой пассажиров".
"Закрыв глаза, он медленно поднимался по лестнице, нежно прижимаясь к ней губами".
"Борис не пожалел для друга ни последнего куска хлеба, ни последнего патрона".
"Надев рубашку и изящные брюки с расстегнутым воротником, он стремглав вышел из комнаты".
"Одержанная над неприятелем победа осложнилась".
"С лестницы позвонили. Лара навострила уши".
Ну, достаточно. Сделаем небольшую паузу - на подумать. И ещё раз повторим тезис, что идеальных стилистов не существует. Ошибиться может каждый. Схема проста. Вы написали глупость и не заметили. Кто-то (со стороны оно всегда виднее) указал на ваш ляп. Затем у вас два варианта: сыграть в Достоевского, оставив всё как есть, или поблагодарить критика, исправив написанное. И то, и другое - ваше право и ваша же ответственность… Пауза “на подумать” закончилась. Разберёмся с цитатами.
Первые три - из Льва Николаевича (“Война и мир”, том 3, часть 1, Х и том 4, часть 4, Х). Тут, в общем, понятно. Работая с такими объёмами текста, избежать стилистических огрехов невозможно - ни автору, ни редакторам. “То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание” (там же, том 4, часть 1, VII).
Последние две цитаты - из Бориса Пастернака (“Доктор Живаго”). Здесь уже всё не так однозначно. Тот же Владимир Набоков довольно жёстко окрестил пастернаковский роман как "недалёкий и неуклюжий", т.е. двумя словами перечеркнул сразу и ЧТО, и КАК. Ну, положим, с любым ЧТО (содержанием) - можно спорить до бесконечности. Многое определяет и жизненная позиция, и всегда субъективные отношения, и опыт читателя. Что подтверждает и личность Пастернака, и Нобелевская премия, присуждённая роману. А вот с позиции КАК (изложение) “Живаго” и впрямь оставляет много вопросов. Поскольку буквально на каждой странице грешит стилистическими странностями. Вроде по-собачьи “навострившей” уши Лары (лирической героини, к слову), или победы, которая, будучи уже одержанной, вдруг “осложнилась” - задним числом.
“Юра, Миша и Тоня весной следующего года должны были закончить университет и Высшие женские курсы”.
“Живаго описывал Гордону внешний вид местности”.
“Едва касаясь земли круглой стопою и пробуждая каждым шагом свирепый скрежет снега, по всем направлениям двигались незримые ноги в валенках, а дополняющие их фигуры в башлыках и полушубках отдельно проплывали по воздуху, как кружащиеся по небесной сфере светила”.
И т.д. и т.п. Можно составить внушительный список примеров, кои с большой натяжкой удалось бы отнести к индивидуально стилистике или к счастливым авторским находкам.
В предыдущей главке мне уже довелось цитировать убийственный стих о разведчиках (гл. ::комментарии-5). Приходится мириться с тем, что эти “разведчики” написаны той же рукой, какой создавалось гениальное по своей простоте и силе “Мело, мело по всей земле во все пределы…”. Вообще, история с творчеством Бориса Пастернака выбивается из канонических представлений о семантическом слухе. И интересна нам отнюдь не желанием низвергать кумиров или выискивать блох, а творческой кухней и психологией. И психологией взаимоотношений автор-критик в том числе (гл. ::4, ::27, ::31). Примером может служить жесткая отповедь, данная журналом “Знамя” не менее жёсткому стилистическому разбору, предпринятому Владиславом Сафроновым. Для интересующихся могу дать ссылку на одну из его статей http://moloko.ruspole.info/node/1708. Сразу предупрежу - тон изложенных там претензий, увы, весьма резок. Но правомерность большинства из них сей факт (опять же - увы!) не отменяет.
Александру Генису, кажется, принадлежит замечание об иррациональной любви авторов к своим, даже самым откровенным, ляпам - чем-то они им дороги и греют душу. Возвращаясь к истории с овально-круглым столом, вспомним и о том, что цитировавший её Довлатов убедил поторопившегося с исправлениями корректора перепечатать всю страницу - в своём, авторском, варианте. И даже снабдил материал сноской: опечатка допущена с ведома и согласия автора.
Что снова подводит нас к всё к той же, уже озвученной, позиции. Человека, работающего со словом, такие истории не могут не интриговать. Интриговать - исключительно с точки зрения выработки семантического слуха и работы над собой. Посему оставим на время классикам их вольные или невольные ляпы и сосредоточимся на том, чтобы меньше допустить своих.
:: предыдущие серии ::