Неоплатоническое зачатие Оперы
Некоторые сонеты Микеланджело, написанные в 1530-40 годы и посвященные Томмазо Кавальери, получившему от него немало высоких похвал за успехи в искусстве и известному как отец Эмилио Кавальери, создателя первой оперы в истории музыки.
34
Скажи, Любовь, воистину ли взору
Желанная предстала красота,
Иль то моя творящая мечта
Случайный лик взяла себе в опору?
Тебе ль не знать? - Ведь с ним по уговору
Ты сна меня лишила. Пусть! Уста
Лелеют каждый вздох, и залита
Душа огнем, не знающим отпору.
- Ты истинную видишь красоту,
Но блеск ее горит, все разрастаясь,
Когда сквозь взор к душе восходит он;
Там обретает Божью чистоту,
Бессмертному Творцу уподобляясь, -
Вот почему твой взгляд заворожен.
35
Высокий дух, чей образ отражает
В прекрасных членах тела своего,
Что могут сделать Бог и естество,
Когда их труд свой лучший дар являет.
Прелестный дух, чей облик предвещает
Достоинства пленительней всего:
Любовь, терпенье, жалость, - чем его
Единственная красота сияет!
Любовью взят я, связан красотой,
Но жалость нежным взором мне терпенье
И верную надежду подает.
Где тот устав иль где закон такой,
Чье спешное иль косное решенье
От совершенства смерть не отведет?
36
Скорбит и стонет разум надо мной,
Как мог в любви я счастьем обольститься!
И доводом и притчею живой
Меня корит и молит вразумиться:
"Что черпаешь в стихии огневой?
Не только ль смерть? Ведь ты же не жар-птица?"
Но я молчу: нельзя чужой рукой
Спасти того, кто к смерти сам стремится.
Мне ведом путь и блага и страстей,
Но втайне мной другое сердце правит;
Его насилье слаб я побороть.
Мой властелин живет меж двух смертей:
Одна - страшна, другая же - лукавит,
И вот томлюсь, и чахнут дух и плоть.
44
Будь чист огонь, будь милосерден дух,
Будь одинаков жребий двух влюбленных,
Будь равен гнет судеб неблагосклонных,
Будь равносильно мужество у двух,
Будь на одних крылах в небесный круг
Восхищена душа двух тел плененных,
Будь пронзено двух грудей воспаленных
Единою стрелою сердце вдруг,
Будь каждый каждому такой опорой,
Чтоб, избавляя друга от обуз,
К одной мете идти двойною волей,
Будь тьмы соблазнов только сотой долей
Вот этих верных и любовных уз, -
Ужель разрушить их случайной ссорой?
48
Будь у огня равенство с красотой,
Являющей исток свой в ваших взорах,
Не знал бы мир тех льдистых стран, в которых,
Как огнемет, не запылал бы зной.
Но небо страждет нашей маетой
И вашу прелесть держит на запорах,
Чтоб нам не пасть из-за нее в раздорах
И в скорбной жизни обрести покой.
Так не равны краса и пламень силой,
И лишь пред тем любовью мы горим,
Что нам доступно прелестью своею.
Таков и я в свой век, Синьор мой милый:
Горю и гибну, но огонь незрим,
Затем что въявь пылать я не умею.
50
Вот так же, как чернила, карандаш
Таят стиль низкий, средний и высокий,
А мрамор - образ мощный иль убогий,
Под стать тому, что может гений наш, -
Так, мой Синьор, покров сердечный ваш
Скрывает, рядом с гордостью, истоки
Участливости нежной, хоть дороги
Мне к ней еще не открывает страж.
Заклятья, камни, звери и растенья,
Враги недугов, - будь язык у них -
О вас сказали б то же в подтвержденье;
И, может быть, я впрямь от бед моих
У вас найду защиту и целенье.
69
Жжет издали меня холодный лик,
Но в нем самом растет оледененье;
В двух стройных дланях - сила без движенья,
Хоть каждый груз им был бы не велик.
Редчайший дух, чью суть лишь я постиг,
Нетленный сам, но разносящий тленье,
Не полоня, ввергает в заточенье
И весел тем, что горестно я сник.
Но Боже, как столь чудный облик может
Во мне такой обратный дать итог?
Как одарять, достатка не имея!
Не так же ль он во мне беспечность гложет,
Как солнце жжет, - не будь к сравненью строг! -
Вселенную, все больше леденея?
70
Лишь вашим взором вижу сладкий свет,
Которого своим, слепым, не вижу;
Лишь вашими стопами цель приближу,
К которой мне пути, хромому, нет.
Бескрылый сам, на ваших крыльях, вслед
За вашей думой, ввысь себя я движу;
Послушен вам - люблю и ненавижу,
И зябну в зной, и в холоде согрет.
Своею волей весь я в вашей воле,
И ваше сердце мысль мою живит,
И речь моя - часть вашего дыханья.
Я - как луна, что на небесном поле
Невидима, пока не отразит
В ней солнце отблеск своего сиянья.
71
Кто сотворил, из ничего создав,
Бег времени, не бывшего дотоле, -
Двоя одно, дал солнце первой доле,
Второй луну, соседку нашу, дав.
Судьбы, удачи, случая устав
Был порожден в единый миг оттоле, -
И мне пришлось прийти на свет не в холе,
Но темный жребий на себя приняв.
И вот как тот, кто сам собой томится,
Как, подвигаясь, ночь густеет мглой, -
Так я за грех казню себя все злее;
Но я утешен тем, что стал светлее
Мой мрак от солнца, что дано судьбой
Вам в спутники, чтоб в этот мир явиться.
84
Лишь на огне кузнец чекан дарит
Куску железа, мудрый труд свершая;
И, золота огнем не расплавляя,
Высоких форм художник не творит;
И если Феникс прежде не сгорит,
То не воскреснет, - так вот, умирая,
Я льщусь мечтой ожить меж духов рая,
Кому ни смерть, ни время не вредит.
От действия огня, что на потребу
Мне в благо дан, чтоб воскресить меня, -
Я стал почти уж тенью гробовою;
Но если он влеком природой к небу,
Я ж сделался частицею огня, -
Что ж не берет меня он ввысь с собою?
85
Верните вы, ручьи и реки, взорам
Поток не ваших и соленых вод,
Чей быстрый бег сильней меня несет,
Чем вы своим медлительным напором.
И ты, туман, верни глазам, которым
От слез невидим звездный небосвод,
Их скорбь, и пусть твой хмурый лик блеснет
В мой жадный зрак яснеющим простором.
Верни, земля, следы моим стопам,
Чтоб встать в траве, примятой мной сурово,
И ты, глухое эхо, - рокот мой;
И взгляды, вы, - святой огонь очам,
Чтоб новой красоте я отдал снова
Мою любовь, не взятую тобой.
89
Я стал себе дороже, чем бывало,
С тех пор, как ты - здесь, на сердце моем;
Так мрамор, обработанный резцом,
Ценней куска, что дал ему начало.
Лист, где искусство образ начертало,
Неравночтим с тряпицей иль клочком.
Так и моя мишень твоим челом
Означена, - и горд я тем немало.
Я прохожу бестрепетно везде,
Как тот, кого в пути вооруженье
Иль талисман от напастей хранит;
Я неподвластен памяти, воде, -
Твоим гербом слепцам дарую зренье,
Своей слюной уничтожаю яд.
90
Стремясь назад, в тот край, откуда он,
Извечный дух, в теснины заточенья
Сошел к тебе, как ангел всепрощенья,
И мир им горд, и ум им просветлен.
Вот чем горю и вот чем полонен,
А не челом, не знающим волненья:
Любовь, избыв былые заблужденья,
Верна добру, приятому в закон.
Здесь - путь всему, что высоко и ново,
Чем живо естество: и сам Господь
Вспоможествует этому немало.
Здесь предстает величье Всеблагого
Полней, чем там, где лишь красива плоть, -
И любо мне глядеть в его зерцало!
Микеланджело
(перевод А. Эфроса)
К сожалению, не все произведения из цикла стихов, посвященных Кавальери, были переведены. Между тем, среди непереведенных есть, в частности, сонет, дающий расшифровку известной детали фрески "Страшный Суд", где Микеланджело изобразил себя в виде кожи, снятой со св. Варфоломея:
Жалостливое к другому, безжалостное к самому себе, рождается ничтожное насекомое,
которое с трудом, мучительно освобождается от своего кокона,
чтобы одеть руку другого;
и только в час смерти может сказать о своем счастливом рождении!
Да возжелает моя судьба,
чтобы я своей мертвой оболочкой одел моего повелителя
и чтобы я смог изменить состояние своей смертью,
как змея на камне в момент линьки.
О, если бы моя грубая кожа с перепутанными волосами
могла стать одеждой,
которая с радостью обтянула бы твою прекрасную грудь,
Я был бы с тобой по меньшей мере весь день.
И больше, если бы был сандаловой опорой для колонн
и таким образом поддерживал бы две прекрасные белоснежные ноги.
34
Скажи, Любовь, воистину ли взору
Желанная предстала красота,
Иль то моя творящая мечта
Случайный лик взяла себе в опору?
Тебе ль не знать? - Ведь с ним по уговору
Ты сна меня лишила. Пусть! Уста
Лелеют каждый вздох, и залита
Душа огнем, не знающим отпору.
- Ты истинную видишь красоту,
Но блеск ее горит, все разрастаясь,
Когда сквозь взор к душе восходит он;
Там обретает Божью чистоту,
Бессмертному Творцу уподобляясь, -
Вот почему твой взгляд заворожен.
35
Высокий дух, чей образ отражает
В прекрасных членах тела своего,
Что могут сделать Бог и естество,
Когда их труд свой лучший дар являет.
Прелестный дух, чей облик предвещает
Достоинства пленительней всего:
Любовь, терпенье, жалость, - чем его
Единственная красота сияет!
Любовью взят я, связан красотой,
Но жалость нежным взором мне терпенье
И верную надежду подает.
Где тот устав иль где закон такой,
Чье спешное иль косное решенье
От совершенства смерть не отведет?
36
Скорбит и стонет разум надо мной,
Как мог в любви я счастьем обольститься!
И доводом и притчею живой
Меня корит и молит вразумиться:
"Что черпаешь в стихии огневой?
Не только ль смерть? Ведь ты же не жар-птица?"
Но я молчу: нельзя чужой рукой
Спасти того, кто к смерти сам стремится.
Мне ведом путь и блага и страстей,
Но втайне мной другое сердце правит;
Его насилье слаб я побороть.
Мой властелин живет меж двух смертей:
Одна - страшна, другая же - лукавит,
И вот томлюсь, и чахнут дух и плоть.
44
Будь чист огонь, будь милосерден дух,
Будь одинаков жребий двух влюбленных,
Будь равен гнет судеб неблагосклонных,
Будь равносильно мужество у двух,
Будь на одних крылах в небесный круг
Восхищена душа двух тел плененных,
Будь пронзено двух грудей воспаленных
Единою стрелою сердце вдруг,
Будь каждый каждому такой опорой,
Чтоб, избавляя друга от обуз,
К одной мете идти двойною волей,
Будь тьмы соблазнов только сотой долей
Вот этих верных и любовных уз, -
Ужель разрушить их случайной ссорой?
48
Будь у огня равенство с красотой,
Являющей исток свой в ваших взорах,
Не знал бы мир тех льдистых стран, в которых,
Как огнемет, не запылал бы зной.
Но небо страждет нашей маетой
И вашу прелесть держит на запорах,
Чтоб нам не пасть из-за нее в раздорах
И в скорбной жизни обрести покой.
Так не равны краса и пламень силой,
И лишь пред тем любовью мы горим,
Что нам доступно прелестью своею.
Таков и я в свой век, Синьор мой милый:
Горю и гибну, но огонь незрим,
Затем что въявь пылать я не умею.
50
Вот так же, как чернила, карандаш
Таят стиль низкий, средний и высокий,
А мрамор - образ мощный иль убогий,
Под стать тому, что может гений наш, -
Так, мой Синьор, покров сердечный ваш
Скрывает, рядом с гордостью, истоки
Участливости нежной, хоть дороги
Мне к ней еще не открывает страж.
Заклятья, камни, звери и растенья,
Враги недугов, - будь язык у них -
О вас сказали б то же в подтвержденье;
И, может быть, я впрямь от бед моих
У вас найду защиту и целенье.
69
Жжет издали меня холодный лик,
Но в нем самом растет оледененье;
В двух стройных дланях - сила без движенья,
Хоть каждый груз им был бы не велик.
Редчайший дух, чью суть лишь я постиг,
Нетленный сам, но разносящий тленье,
Не полоня, ввергает в заточенье
И весел тем, что горестно я сник.
Но Боже, как столь чудный облик может
Во мне такой обратный дать итог?
Как одарять, достатка не имея!
Не так же ль он во мне беспечность гложет,
Как солнце жжет, - не будь к сравненью строг! -
Вселенную, все больше леденея?
70
Лишь вашим взором вижу сладкий свет,
Которого своим, слепым, не вижу;
Лишь вашими стопами цель приближу,
К которой мне пути, хромому, нет.
Бескрылый сам, на ваших крыльях, вслед
За вашей думой, ввысь себя я движу;
Послушен вам - люблю и ненавижу,
И зябну в зной, и в холоде согрет.
Своею волей весь я в вашей воле,
И ваше сердце мысль мою живит,
И речь моя - часть вашего дыханья.
Я - как луна, что на небесном поле
Невидима, пока не отразит
В ней солнце отблеск своего сиянья.
71
Кто сотворил, из ничего создав,
Бег времени, не бывшего дотоле, -
Двоя одно, дал солнце первой доле,
Второй луну, соседку нашу, дав.
Судьбы, удачи, случая устав
Был порожден в единый миг оттоле, -
И мне пришлось прийти на свет не в холе,
Но темный жребий на себя приняв.
И вот как тот, кто сам собой томится,
Как, подвигаясь, ночь густеет мглой, -
Так я за грех казню себя все злее;
Но я утешен тем, что стал светлее
Мой мрак от солнца, что дано судьбой
Вам в спутники, чтоб в этот мир явиться.
84
Лишь на огне кузнец чекан дарит
Куску железа, мудрый труд свершая;
И, золота огнем не расплавляя,
Высоких форм художник не творит;
И если Феникс прежде не сгорит,
То не воскреснет, - так вот, умирая,
Я льщусь мечтой ожить меж духов рая,
Кому ни смерть, ни время не вредит.
От действия огня, что на потребу
Мне в благо дан, чтоб воскресить меня, -
Я стал почти уж тенью гробовою;
Но если он влеком природой к небу,
Я ж сделался частицею огня, -
Что ж не берет меня он ввысь с собою?
85
Верните вы, ручьи и реки, взорам
Поток не ваших и соленых вод,
Чей быстрый бег сильней меня несет,
Чем вы своим медлительным напором.
И ты, туман, верни глазам, которым
От слез невидим звездный небосвод,
Их скорбь, и пусть твой хмурый лик блеснет
В мой жадный зрак яснеющим простором.
Верни, земля, следы моим стопам,
Чтоб встать в траве, примятой мной сурово,
И ты, глухое эхо, - рокот мой;
И взгляды, вы, - святой огонь очам,
Чтоб новой красоте я отдал снова
Мою любовь, не взятую тобой.
89
Я стал себе дороже, чем бывало,
С тех пор, как ты - здесь, на сердце моем;
Так мрамор, обработанный резцом,
Ценней куска, что дал ему начало.
Лист, где искусство образ начертало,
Неравночтим с тряпицей иль клочком.
Так и моя мишень твоим челом
Означена, - и горд я тем немало.
Я прохожу бестрепетно везде,
Как тот, кого в пути вооруженье
Иль талисман от напастей хранит;
Я неподвластен памяти, воде, -
Твоим гербом слепцам дарую зренье,
Своей слюной уничтожаю яд.
90
Стремясь назад, в тот край, откуда он,
Извечный дух, в теснины заточенья
Сошел к тебе, как ангел всепрощенья,
И мир им горд, и ум им просветлен.
Вот чем горю и вот чем полонен,
А не челом, не знающим волненья:
Любовь, избыв былые заблужденья,
Верна добру, приятому в закон.
Здесь - путь всему, что высоко и ново,
Чем живо естество: и сам Господь
Вспоможествует этому немало.
Здесь предстает величье Всеблагого
Полней, чем там, где лишь красива плоть, -
И любо мне глядеть в его зерцало!
Микеланджело
(перевод А. Эфроса)
К сожалению, не все произведения из цикла стихов, посвященных Кавальери, были переведены. Между тем, среди непереведенных есть, в частности, сонет, дающий расшифровку известной детали фрески "Страшный Суд", где Микеланджело изобразил себя в виде кожи, снятой со св. Варфоломея:
Жалостливое к другому, безжалостное к самому себе, рождается ничтожное насекомое,
которое с трудом, мучительно освобождается от своего кокона,
чтобы одеть руку другого;
и только в час смерти может сказать о своем счастливом рождении!
Да возжелает моя судьба,
чтобы я своей мертвой оболочкой одел моего повелителя
и чтобы я смог изменить состояние своей смертью,
как змея на камне в момент линьки.
О, если бы моя грубая кожа с перепутанными волосами
могла стать одеждой,
которая с радостью обтянула бы твою прекрасную грудь,
Я был бы с тобой по меньшей мере весь день.
И больше, если бы был сандаловой опорой для колонн
и таким образом поддерживал бы две прекрасные белоснежные ноги.