Эпоха полыни-5
Глава 5. Что ж вы натворили-то…
Полёт в Киев из Внуково - дело недолгое. Успели только рассесться - похоронные и одновременно торжественные лица, - переговорить в полголоса, а уже пора готовиться к посадке.
Валерий Алексеевич обменялся мыслями прежде всего с Мешковым АлексанГригорьичем. Начальником, можно сказать, а главное - бывшим директором знаменитого подземного Горно-химического комбината. И успел поговорить с Виктором Алексеевичем Сидоренко, первым зампредом Госатомнадзора.
Оба были сейчас для Легасова важнее всех других - предстояла громадная, бешеная работа, по итогам которой он должен вырваться на самый верх. Но для этого прежде всего надо было понять все тонкости и слабые места РБМК. Таковые напрямую переводили стрелки аварии на Александрова.
Мешков эти реакторы прекрасно знал, ибо сам запускал у себя в Красноярске-26 их промышленные предтечи, АД и АДЭ. И Сидоренко их тоже знал, хотя в основном занимался ВВЭРами. Причём именно Сидоренко очень чётко и наглядно описал, как устроен РБМК и на что обратить особое внимание.
Дураком Легасова не назвал бы никто. Так что не только основное в конструкции, но и детали он ухватил достаточно быстро. Но сразу же понял: одному не потянуть даже теоретические вопросы. Значит, после первого осмотра реактора нужно обратиться к Александрову с просьбой об отправке в Чернобыль научной группы экспертов-курчатовцев.
Долетели до Киева как рассчитывали, но там дело застопорилось. Украинские товарищи пребывали в совсем подавленном состоянии. Подавленность сочеталась с наигранным оптимизмом. Присутствовала и суетливость, каким-то образом даже гармонировавшая с пассивным ожиданием руководящих указаний. Спокойствие - опять же наигранное - высокого партийного начальства зримо контрастировало с нервным возбуждением представителей исполнительных органов.
На совещании в местном ЦК удалось узнать лишь то, что в принципе было уже известно. Разве что всплыли некоторые подробности, которые ничего не добавляли к выяснению причин аварии и ничего не давали для выработки мер по устранению последствий.
Со ссылкой на первые доклады директора ЧАЭС Брюханова картину нарисовали следующую.
Снижать мощность реактора начали ещё в 01:00 25 апреля - ради того, чтобы провести тест турбонагнетателя реактора в четвёртом блоке. Планировалось провести эксперимент по определению, как долго будет давать энергию турбина после отключения реактора.
Затем снижали мощность в течение ночи и дня, пока не довели до 1600 МВт, то есть до 50 процентов. Работа проходила под контролем диспетчерской Киевского энергетического округа. После достижения половинной мощности в 23:00 25 апреля оператор «Киевэнерго» дал запрет на дальнейшее снижение мощности. Но уже через десять минут запрет был снят. Пока неясно, кто именно распорядился, и по чьему приказу.
В полночь новая смена приняла реактор и продолжила снижение мощности. Довели до 700 МВт. Дальше по непонятной причине мощность реактора снизилась до 500 МВт, а потом и вовсе до 30 МВт.
Чтобы повысить мощность, оператор стал поднимать стержни. Реактор повысился до 200 МВт. Что случилось дальше, не вполне ясно. Нормально, полноценно опросить - или допросить - персонал станции пока не удалось. По мнению киевских энергетиков, ночная смена заблокировала автоматику системы безопасности - иначе поведение реактора ничем не объяснить.
Сидоренко выразительно поглядел на Легасова. И без того жёстко вырезанное лицо Мешкова окаменело. Майорец потемнел. Щербак из КГБ что-то быстро строчил.
Развитие реакции привело к перегреву топлива (Сидоренко кивнул чуть ли не удовлетворённо) и затем к первому взрыву в 01:23:47.
Через три секунды последовал второй.
Понятно теперь, о каких «хлопках» доложили в Москву.
Второй взрыв, собственно, и разрушил реакторное помещение и вскрыл реактор.
Начался пожар. Пожарный расчёт выдвинулся на ЧАЭС немедленно, приступил к тушению. Из Припяти выехала дополнительная пожарная смена.
Попытки атомщиков запустить системы охлаждения реактора видимых результатов не давали.
Около 02:00 огонь удалось частично локализовать. При этом у пожарных началась рвота, обгорание кожных покровов, стала нарастать слабость. Но они делали своё дело стойко и мужественно, пока некоторые не начали валиться с ног. Их заменяли люди из быстро подъезжавших расчётов из Чернобыля, Полесья и Киева. Всего вызвано и задействовано было 188 человек.
К 03:00 огонь удалось блокировать, не допустив к 3-му энергоблоку, с которым у 4-го единая крыша. К 06:00 пожар был полностью потушен.
Что творилось в это время с реактором, сколько выбросов произошло, непонятно. То есть измерения ещё идут, показания и отчёты с людей снимаются. Но судя по тому, что уровень радиоактивности в медсанчасти очень быстро поднялся до угрожающего уровня, пожарные нахватались очень много. В семь утра тех, чьё состояние ухудшалось на глазах, эвакуировали в Москву, в 6-ю радиологическую больницу. Каково их состояние там, в Киеве не знают.
Ожидается полная картина от военных, которые проводят радиологическое замеры. Тогда будет ясно, что делать дальше - прежде всего, эвакуировать ли людей из города Припять.
В целом, о непосредственных действиях персонала и пожарных местное руководство знало относительно хорошо. Что же до состояния реактора и вообще масштаба аварии - тут оно очевидно «плавало». Надо ехать на место и смотреть своими глазами.
Такое решение Борис Евдокимович Щербина и принял.
* * *
Контраст был велик. Между обычной - в голову упало слово «мирной» - жизнью и тем, что произошло в Припяти.
Пока ехали по ещё беззаботной, по субботнему разнежившейся местности, Валерий Алексеевич с чувством какой-то дотоле неведомой острой тоски смотрел на кипящие бело-розовым сады, на аккуратные милые домики, на работающих на приусадебных участках спокойных людей. Это был последний день их спокойствия. Пусть Легасов и не реакторщик, но услышанного в Киеве достаточно, чтобы понимать: вскрытый взрывом котёл - это приговор. Приговор всей прежней жизни, всей прежней атомной энергетике, даже прежним отношениям в мире.
Вскрытый реактор - это непременное выделение продуктов деления в атмосферу. Это радиоактивные осадки - вот на эти поля, на эти сады, на эти дома. На этих людей. И Бог весть, куда ещё эти облака радиоактивной пыли и аэрозоли разнесут ветра, где они прольются дождями на ничего не подозревающих граждан и ничего не подозревающую землю…
А ведь к бабке не ходи - засекретят всё! Засекретили же историю с «Маяком» - и сколько людей заболели потом из-за того, что элементарно не знали, что нельзя ловить рыбу в реке Теча! Двадцать миллионов кюри в атмосферу попало, почти 300 тысяч человек под радиоактивным следом оказались, - а в газетах радиационное свечение северным сиянием изобразили!
Здесь, по дороге, выделенные местными властями дозиметристы дважды замеряли фон. Он был повышен, но не катастрофично. Возможно, всё не так плохо, и выброса топлива из реактора, о чём как о главной опасности говорил Сидоренко, не произошло? Ох, как хочется надеяться…
Кстати, в Киеве их снабдили дозиметрами-карандашами. Новенькими, толстыми и блестящими. Вот только как пользоваться ими, никто второпях не спросил. А дозиметры оказались не заряжены.
В Припяти уже чувствовалась взвинченность атмосферы. Люди ещё ничего не знали - это было подчёркнуто во время совещания, - но тем не менее улицы выглядели для субботы пустовато. А на лицах тех, кого можно было здесь увидеть, висела мрачная озабоченность.
Ну да, слухи не могли не распространиться…
Подъехали к горкому. Тут народу было много, и нервная обстановка уже не просто угадывалась - была зримой. Плакала какая-то женщина.
В горкоме добавили к услышанному в Киеве немногое. Рассказали только, что ночью над станцией было видно зарево, которое потом опало. С утра над блоком отмечалось небольшое парение, которое продолжается и по сию пору.
Радиационный фон на улице около 300 микрорентген в секунду. Легасов подсчитал автоматически - немного больше одного рентгена в час. Опасной считается доза уже в 100 рентген. То есть четверо суток - и всё, серьёзный риск лучевой болезни. Сколько ж тогда пожарные хватанули на крыше энергоблока?
В любом случае - людей надо немедленно убирать с улиц. И как можно скорее. Надо эвакуировать весь город! Иначе через две недели у людей начнут выпадать волосы и ногти. А дальше…
Лишь около восьми вечера смогли выехать непосредственно к станции. При виде её в автобусе наступило подавленное - словно бетонной плитой накрыло - молчание.
Картина была ужасающей. При ближнем, метров со ста, рассмотрении, с бронетранспортёра, - просто апокалиптической. 286
Половины энергоблока не было. Развалины, словно на войне. На месте реакторного зала - кратер. Поверхность рядом с блоком завалена обломками, рваниной изуродованных труб, рёбрами строительной арматуры. Наверху голые внутренности барабана-сепаратора. Свисают чёрные лохмотья тепловой защиты. У стен блока, как определил Сидоренко, разбросаны куски графита. Вместе с остатками труб технологических каналов, в которых ещё находились куски ТВЭЛов. Это означало, что взрыв был такой силы, что из шахты реактора повылетали графитовые блоки!
Присоединившийся к комиссии Константин Полушкин из 8-го отдела НИКИЭТ доложил, что при взгляде сверху видно, что схема «Е» верхней защиты реактора вышла из шахты. Но легла сверху так, что теперь держится на частоколе стальных огарков труб каналов. Внизу видно красное пятно - скорее всего, продолжается горение топлива, не выброшенного из реактора. Но дыма и пара в шахте нет. 283
Да, понятно. Имеем взрыв реактора с выбросом радиоактивного вещества, а затем пожар с выбросом радиоактивных продуктов горения. Все четыре кода, как на ладони. Так и надо будет доложить Александрову. Пока тот его начальник.
И попросить отправить сюда людей, специалистов из института. Одному явно не справиться. Ночка предстоит ещё та - встречаться с людьми, причастными к событию, опрашивать их, изучать документацию - которую ещё надо извлечь из блока. Изучить докладные записки операторов. Если те существуют, а операторы не лежат в больнице с лучевой болезнью…
И срочно решать, что делать прямо сейчас. К чему готовиться? Главное - не будет ли цепной реакции? Как погасить этот проклятый горящий и выбрасывающий в воздух сотни кюри графит? Как вообще закрыть этот открытый и фонящий реактор?
А ещё - сразу возникло единое мнение с Мешковым и Сидоренко - имеется реальная опасность плавления и разрушения схемы «ОР». То есть нижней биологической защиты, на которой лежит - лежала - графитовая кладка и часть конструкций активной зоны. Раз топливо продолжает плавиться там, в шахте, и с огромной температурой, то оно может проплавить и бетонную плиту. А под ней - бассейн-барботёр, полный воды. Резервуар, куда сбрасываются излишки пара из системы охлаждения реактора, и пар там конденсируется. Если туда обрушатся расплавленные остатки реактора вместе с раскалённой активной зоной, последствия парового взрыва с выбросом огромного количества радиоактивного материала станут катастрофой для половины континента.
Что с этим делать? Может, как-то жидким азотом стенки поливать? Или слить воду? А как? Это ж кому-то надо лезть под плавящийся реактор. На верную смерть… Значит, всё же жидкий азот? А как?
Ладно, приедут от Александрова специалисты, пусть они разбираются, дают рекомендации. А пока нет важнее задачи, чем остановить выброс радиации.
Потом придёт черёд думать над дальнейшими задачами. Только бы не дожди… Вода, пропитанная радиацией, потечёт в Припять, а из неё - в Днепр. А там - Киев, третий город СССР по численности населения.
А как изолировать воду, что служила теплоносителем, чтобы не попала в воды грунтовые?
Но всё же первым делом - эвакуировать людей из Припяти. Немедленно! Щербина, кажется, это и сам понимает. Надо помочь ему настоять на этом решении перед партийным руководством в Киеве. И в Москве.
Господи, голова кругом!
Но растерянности он, Валерий Легасов, не поддастся. Он спасёт людей! И он станет ведущим, если не единственным в мире авторитетом по ликвидации крупных радиоактивных аварий. Его имя навсегда останется в мировой науке и даже в мировой истории…
Полёт в Киев из Внуково - дело недолгое. Успели только рассесться - похоронные и одновременно торжественные лица, - переговорить в полголоса, а уже пора готовиться к посадке.
Валерий Алексеевич обменялся мыслями прежде всего с Мешковым АлексанГригорьичем. Начальником, можно сказать, а главное - бывшим директором знаменитого подземного Горно-химического комбината. И успел поговорить с Виктором Алексеевичем Сидоренко, первым зампредом Госатомнадзора.
Оба были сейчас для Легасова важнее всех других - предстояла громадная, бешеная работа, по итогам которой он должен вырваться на самый верх. Но для этого прежде всего надо было понять все тонкости и слабые места РБМК. Таковые напрямую переводили стрелки аварии на Александрова.
Мешков эти реакторы прекрасно знал, ибо сам запускал у себя в Красноярске-26 их промышленные предтечи, АД и АДЭ. И Сидоренко их тоже знал, хотя в основном занимался ВВЭРами. Причём именно Сидоренко очень чётко и наглядно описал, как устроен РБМК и на что обратить особое внимание.
Дураком Легасова не назвал бы никто. Так что не только основное в конструкции, но и детали он ухватил достаточно быстро. Но сразу же понял: одному не потянуть даже теоретические вопросы. Значит, после первого осмотра реактора нужно обратиться к Александрову с просьбой об отправке в Чернобыль научной группы экспертов-курчатовцев.
Долетели до Киева как рассчитывали, но там дело застопорилось. Украинские товарищи пребывали в совсем подавленном состоянии. Подавленность сочеталась с наигранным оптимизмом. Присутствовала и суетливость, каким-то образом даже гармонировавшая с пассивным ожиданием руководящих указаний. Спокойствие - опять же наигранное - высокого партийного начальства зримо контрастировало с нервным возбуждением представителей исполнительных органов.
На совещании в местном ЦК удалось узнать лишь то, что в принципе было уже известно. Разве что всплыли некоторые подробности, которые ничего не добавляли к выяснению причин аварии и ничего не давали для выработки мер по устранению последствий.
Со ссылкой на первые доклады директора ЧАЭС Брюханова картину нарисовали следующую.
Снижать мощность реактора начали ещё в 01:00 25 апреля - ради того, чтобы провести тест турбонагнетателя реактора в четвёртом блоке. Планировалось провести эксперимент по определению, как долго будет давать энергию турбина после отключения реактора.
Затем снижали мощность в течение ночи и дня, пока не довели до 1600 МВт, то есть до 50 процентов. Работа проходила под контролем диспетчерской Киевского энергетического округа. После достижения половинной мощности в 23:00 25 апреля оператор «Киевэнерго» дал запрет на дальнейшее снижение мощности. Но уже через десять минут запрет был снят. Пока неясно, кто именно распорядился, и по чьему приказу.
В полночь новая смена приняла реактор и продолжила снижение мощности. Довели до 700 МВт. Дальше по непонятной причине мощность реактора снизилась до 500 МВт, а потом и вовсе до 30 МВт.
Чтобы повысить мощность, оператор стал поднимать стержни. Реактор повысился до 200 МВт. Что случилось дальше, не вполне ясно. Нормально, полноценно опросить - или допросить - персонал станции пока не удалось. По мнению киевских энергетиков, ночная смена заблокировала автоматику системы безопасности - иначе поведение реактора ничем не объяснить.
Сидоренко выразительно поглядел на Легасова. И без того жёстко вырезанное лицо Мешкова окаменело. Майорец потемнел. Щербак из КГБ что-то быстро строчил.
Развитие реакции привело к перегреву топлива (Сидоренко кивнул чуть ли не удовлетворённо) и затем к первому взрыву в 01:23:47.
Через три секунды последовал второй.
Понятно теперь, о каких «хлопках» доложили в Москву.
Второй взрыв, собственно, и разрушил реакторное помещение и вскрыл реактор.
Начался пожар. Пожарный расчёт выдвинулся на ЧАЭС немедленно, приступил к тушению. Из Припяти выехала дополнительная пожарная смена.
Попытки атомщиков запустить системы охлаждения реактора видимых результатов не давали.
Около 02:00 огонь удалось частично локализовать. При этом у пожарных началась рвота, обгорание кожных покровов, стала нарастать слабость. Но они делали своё дело стойко и мужественно, пока некоторые не начали валиться с ног. Их заменяли люди из быстро подъезжавших расчётов из Чернобыля, Полесья и Киева. Всего вызвано и задействовано было 188 человек.
К 03:00 огонь удалось блокировать, не допустив к 3-му энергоблоку, с которым у 4-го единая крыша. К 06:00 пожар был полностью потушен.
Что творилось в это время с реактором, сколько выбросов произошло, непонятно. То есть измерения ещё идут, показания и отчёты с людей снимаются. Но судя по тому, что уровень радиоактивности в медсанчасти очень быстро поднялся до угрожающего уровня, пожарные нахватались очень много. В семь утра тех, чьё состояние ухудшалось на глазах, эвакуировали в Москву, в 6-ю радиологическую больницу. Каково их состояние там, в Киеве не знают.
Ожидается полная картина от военных, которые проводят радиологическое замеры. Тогда будет ясно, что делать дальше - прежде всего, эвакуировать ли людей из города Припять.
В целом, о непосредственных действиях персонала и пожарных местное руководство знало относительно хорошо. Что же до состояния реактора и вообще масштаба аварии - тут оно очевидно «плавало». Надо ехать на место и смотреть своими глазами.
Такое решение Борис Евдокимович Щербина и принял.
* * *
Контраст был велик. Между обычной - в голову упало слово «мирной» - жизнью и тем, что произошло в Припяти.
Пока ехали по ещё беззаботной, по субботнему разнежившейся местности, Валерий Алексеевич с чувством какой-то дотоле неведомой острой тоски смотрел на кипящие бело-розовым сады, на аккуратные милые домики, на работающих на приусадебных участках спокойных людей. Это был последний день их спокойствия. Пусть Легасов и не реакторщик, но услышанного в Киеве достаточно, чтобы понимать: вскрытый взрывом котёл - это приговор. Приговор всей прежней жизни, всей прежней атомной энергетике, даже прежним отношениям в мире.
Вскрытый реактор - это непременное выделение продуктов деления в атмосферу. Это радиоактивные осадки - вот на эти поля, на эти сады, на эти дома. На этих людей. И Бог весть, куда ещё эти облака радиоактивной пыли и аэрозоли разнесут ветра, где они прольются дождями на ничего не подозревающих граждан и ничего не подозревающую землю…
А ведь к бабке не ходи - засекретят всё! Засекретили же историю с «Маяком» - и сколько людей заболели потом из-за того, что элементарно не знали, что нельзя ловить рыбу в реке Теча! Двадцать миллионов кюри в атмосферу попало, почти 300 тысяч человек под радиоактивным следом оказались, - а в газетах радиационное свечение северным сиянием изобразили!
Здесь, по дороге, выделенные местными властями дозиметристы дважды замеряли фон. Он был повышен, но не катастрофично. Возможно, всё не так плохо, и выброса топлива из реактора, о чём как о главной опасности говорил Сидоренко, не произошло? Ох, как хочется надеяться…
Кстати, в Киеве их снабдили дозиметрами-карандашами. Новенькими, толстыми и блестящими. Вот только как пользоваться ими, никто второпях не спросил. А дозиметры оказались не заряжены.
В Припяти уже чувствовалась взвинченность атмосферы. Люди ещё ничего не знали - это было подчёркнуто во время совещания, - но тем не менее улицы выглядели для субботы пустовато. А на лицах тех, кого можно было здесь увидеть, висела мрачная озабоченность.
Ну да, слухи не могли не распространиться…
Подъехали к горкому. Тут народу было много, и нервная обстановка уже не просто угадывалась - была зримой. Плакала какая-то женщина.
В горкоме добавили к услышанному в Киеве немногое. Рассказали только, что ночью над станцией было видно зарево, которое потом опало. С утра над блоком отмечалось небольшое парение, которое продолжается и по сию пору.
Радиационный фон на улице около 300 микрорентген в секунду. Легасов подсчитал автоматически - немного больше одного рентгена в час. Опасной считается доза уже в 100 рентген. То есть четверо суток - и всё, серьёзный риск лучевой болезни. Сколько ж тогда пожарные хватанули на крыше энергоблока?
В любом случае - людей надо немедленно убирать с улиц. И как можно скорее. Надо эвакуировать весь город! Иначе через две недели у людей начнут выпадать волосы и ногти. А дальше…
Лишь около восьми вечера смогли выехать непосредственно к станции. При виде её в автобусе наступило подавленное - словно бетонной плитой накрыло - молчание.
Картина была ужасающей. При ближнем, метров со ста, рассмотрении, с бронетранспортёра, - просто апокалиптической. 286
Половины энергоблока не было. Развалины, словно на войне. На месте реакторного зала - кратер. Поверхность рядом с блоком завалена обломками, рваниной изуродованных труб, рёбрами строительной арматуры. Наверху голые внутренности барабана-сепаратора. Свисают чёрные лохмотья тепловой защиты. У стен блока, как определил Сидоренко, разбросаны куски графита. Вместе с остатками труб технологических каналов, в которых ещё находились куски ТВЭЛов. Это означало, что взрыв был такой силы, что из шахты реактора повылетали графитовые блоки!
Присоединившийся к комиссии Константин Полушкин из 8-го отдела НИКИЭТ доложил, что при взгляде сверху видно, что схема «Е» верхней защиты реактора вышла из шахты. Но легла сверху так, что теперь держится на частоколе стальных огарков труб каналов. Внизу видно красное пятно - скорее всего, продолжается горение топлива, не выброшенного из реактора. Но дыма и пара в шахте нет. 283
Да, понятно. Имеем взрыв реактора с выбросом радиоактивного вещества, а затем пожар с выбросом радиоактивных продуктов горения. Все четыре кода, как на ладони. Так и надо будет доложить Александрову. Пока тот его начальник.
И попросить отправить сюда людей, специалистов из института. Одному явно не справиться. Ночка предстоит ещё та - встречаться с людьми, причастными к событию, опрашивать их, изучать документацию - которую ещё надо извлечь из блока. Изучить докладные записки операторов. Если те существуют, а операторы не лежат в больнице с лучевой болезнью…
И срочно решать, что делать прямо сейчас. К чему готовиться? Главное - не будет ли цепной реакции? Как погасить этот проклятый горящий и выбрасывающий в воздух сотни кюри графит? Как вообще закрыть этот открытый и фонящий реактор?
А ещё - сразу возникло единое мнение с Мешковым и Сидоренко - имеется реальная опасность плавления и разрушения схемы «ОР». То есть нижней биологической защиты, на которой лежит - лежала - графитовая кладка и часть конструкций активной зоны. Раз топливо продолжает плавиться там, в шахте, и с огромной температурой, то оно может проплавить и бетонную плиту. А под ней - бассейн-барботёр, полный воды. Резервуар, куда сбрасываются излишки пара из системы охлаждения реактора, и пар там конденсируется. Если туда обрушатся расплавленные остатки реактора вместе с раскалённой активной зоной, последствия парового взрыва с выбросом огромного количества радиоактивного материала станут катастрофой для половины континента.
Что с этим делать? Может, как-то жидким азотом стенки поливать? Или слить воду? А как? Это ж кому-то надо лезть под плавящийся реактор. На верную смерть… Значит, всё же жидкий азот? А как?
Ладно, приедут от Александрова специалисты, пусть они разбираются, дают рекомендации. А пока нет важнее задачи, чем остановить выброс радиации.
Потом придёт черёд думать над дальнейшими задачами. Только бы не дожди… Вода, пропитанная радиацией, потечёт в Припять, а из неё - в Днепр. А там - Киев, третий город СССР по численности населения.
А как изолировать воду, что служила теплоносителем, чтобы не попала в воды грунтовые?
Но всё же первым делом - эвакуировать людей из Припяти. Немедленно! Щербина, кажется, это и сам понимает. Надо помочь ему настоять на этом решении перед партийным руководством в Киеве. И в Москве.
Господи, голова кругом!
Но растерянности он, Валерий Легасов, не поддастся. Он спасёт людей! И он станет ведущим, если не единственным в мире авторитетом по ликвидации крупных радиоактивных аварий. Его имя навсегда останется в мировой науке и даже в мировой истории…