Майсы от Абраши. 55. РАВВИНЫ МОСКВЫ: РАВ ОЛЕВСКИЙ
Эта и некоторые другие фотографии - из архива Иркутской еврейской общины.
Говорят, что раввин оказывает влияние на общину так же, как учитель на своих учеников. А Натан Израилевич Олевский, благословенной памяти, которого называли "Иркутскер ров", двадцать два года (с 1944-го по 1966-й) прослужил раввином синагоги в Марьиной Роще. Тогда мы, воспитанники этой синагоги, несем на себе отпечаток рава Олевского, хоть и не застали его. Старики, бывшие долгое время, по сути, учениками реб Носона-Ноты - стали моими воспитателями.
Кроме того, этот великий человек является, наверное, самым известным и уважаемым алахическим авторитетом мирового уровня, жившим в советское время в советской столице. Он рос, учился,работал, растил детей, писал книги и служил Вс-вышнему в четырёх разных странах, ни разу не пересекая государственных границ. Говорил и писал на нескольких языках, не участь на языковых курсах.
Носон-Нота Олевский родился в местечке Словечно (ныне Овручского района Житомирской области) в 1873 году в раввинской семье. Отец его реб Исроэль был шойхетом и равом, дед в течении 30 лет возглавлял раввинский суд в Овруче.
В детстве Носон-Нота учился у деда, а позже отправился в знаменитую ешиву «Ремайлес» в Вильно. Был там одним из лучших учеников, получил раввинскую смиху (диплом) и был приглашён раввином в одну из синагог Вильно.
Синагога в Иркутске
Однако, реб Носон был вынужден помогать родителям, у которых было много детей, и потому нанялся шойхетом, моэлем, равом и даяном (судьёй раввинского суда) в Усть-Уду и Черемхово в Восточной Сибири (Иркутская обл.), до 1913 года был раввином, шойхетом и моэлем Усть-Кута. Позже стал раввином Иркутска.
Еврейские общины в Восточной Сибири (Иркутске, Черемхово, Усть-Уде, Усть-Куте) существовали уже более 50 лет и состояли в основном из отставных солдат (бывших кантонистов) и их потомков, купцов, ссыльных, бывших каторжан и потомков колонистов. Выходцы из солдат были особенно религиозны, поскольку очень многое претерпели за веру в казармах.
Рав Носон-Нота надеялся вскоре вернуться в Вильно и посвятить себя целиком изучению и распространению Торы, но в 1914 году началась война, помешавшая его планам.
Живя и работая в Иркутске, рав Олевский вступил в оживлённую переписку с крупнейшими раввинскими авторитетами эпохи: «Рогачёвским гаоном» равом Йосефом Розиным, раввином Двинска, жившим во время войны в Минске, равом Абой-Довидом Гольдфайном, зятем «Рогачёвера», оказавшимся в Москве, а также лидером литовского еврейства равом Хаимом-Ойзером Гродзинским в Вильно. С реб Абой-Довидом они стали ближайшими друзьями.
Переписка касалась важнейших алахических вопросов: законов миквы, гитин, агунойс, халицы и других. Рава Олевского, ставшего крупным специалистом в этих областях, называли «матир агунойс [1]» - освободитель связанных- освободитель связанных, ведь проблема «соломенных вдов» была очень остра во время Первой Мировой войны и последующих погромных лет. И по сей день рав Носон-Нота - важный авторитет в законах устройства миквы.
Эта переписка дала начало и помогла изданию первого фундаментального труда раввина Олевского - сборника респонса «Хайей Ойлом Нота», ведь издать такую книгу в Советской России было невозможно. Каждая из её многочисленных глав пересылалась равом или его женой постранично в письмах различным получателям в Литве и Латвии, а также родственникам четы Олевских в Вильно, тщательно собирались ими и передавались издателю.
Поэтому издание книги растянулось на несколько лет. «Хайей Ойлом Нота» вышла в свет в Вильно в 1931 году с аскомами (рекомендациями) Рогачёвского гаона рабби Йосефа Розина и рабби Хаима-Ойзера Гродзинского, автора «Ахиэзера» и главы Совета ешив. А когда книга была напечатана, раву Олевскому был послан всего один экземпляр, без обложки и первых листов, чтобы не было понятно при перлюстрации или обыске, что он - автор.
В конце 20-х годов в Советской России усилились гонения на еврейскую религию, повсеместно закрывались синагоги, миквы и хейдеры, арестовывались раввины, шойхеты, меламеды. В Иркутске запрещают шхиту (ритуальный забой скота и птицы), община переходит на нелегальное положение, а в 1932-м году раввин с женой переезжают в Москву, где живет их сын Мойше (1906 г.р.), доцент кафедры высшей математики Моисей Натанович Олевский и братья жены раввина.
Вспоминает рав Реувен Зайчик [1]:
В 1928-1929 гг., в конце НЭПа, началась новая волна арестов владельцев патентов (нэпманов). Многие из них бьши высланы в Сибирь, в основном в Новосибирск. Людей туда перевозили этапом в течение месяца, некоторые умирали по дороге. В Новосибирске люди были уже практически свободными, но оставались без имушества, без жилья, без средств к существованию. И там «Джойнт» организовал большую кампанию помощи. Проводил ее Шмаръягу Зельвинский. Он ежедневно приходил на вокзал, встречал высланных евреев, забирал их домой, давал им возможность привести себя в порядок (помыться, постричься), а затем после отдыха в течение нескольких дней, иногда недель эти люди с помощью Зельвинского находили работу и жилье. Ему активно помогал в этом Шолом Певзнер, который бьш казенным раввином Новосибирска, и раввин Нотэ Олевский. Так люди, благодаря «Джойнт», nолучали возможность существовать в ссылке в мало-мальски сносных условиях (срок ссылки был 3-5 лет). Через два года, в 1931 или 1932 г., все трое организаторов помощи переехали в Москву. Ш. Зельвинский стал резником, моэлем, кантором в селе Алексеевском (один из районов Москвы), умер он в 50-х гг. , похоронен на Востряковском кладбище. Н. Олевский стал раввином синагоги в Марьиной Роще, умер в 1966 г. , похоронен в Малаховке. Ш. Певзнер занял место раввина Я. Мазе. Каждую субботу или через субботу он выступал в Хоральной синагоге с пламенными и мудрыми речами. Говорил он по-русски, продолжал и в этом лучшие традиции С. Минора и Я. Мазе. В 1 945 г. Певзнер был арестован, погиб в сталинских застенках.
[1] «Вестник еврейского университета в Москве» №3 за 1993 г.
И реб Носон, и его реббицин, как семья «служителя культа» считались «лишенцами», то есть были не только лишены избирательных и гражданских прав (а их по закону были лишены и их дети старше 18 лет), но и карточек на продукты питания и товары первой необходимости, и бесплатной медицинской помощи.
В Москве реб Носон сближается с Абой-Довидом Гольдфайном, зятем «Рогачёвского Гаона». Каждую неделю они встречаются в доме Гольдфайнов и по многу часов занимаются изучением Торы. Эта «хевруса» продолжается в течение шести лет, до самой смерти реб Абы-Довида в 1936 году. Надо сказать, что рав Гольдфайн скончался всего две недели после смерти своего тестя. Рав Олевский произносил «эспед» на похоронах рава Абы-Довида, а также в дни «шиво» и «шлойшим».
В годы войны рав Носон-Нота, его жена и их старший сын Мойше были в эвакуации в Казахстане. Писчую бумагу, так необходимую раввину для написания книг, было невозможно достать. Дети в школах вместо тетрадей использовали газеты. Когда реб Носон уже исписал поля привезенных с собой книг, Мойше сообщил, что в двадцати километрах от города на военном полигоне красноармейцы после стрельб из винтовок выбрасывают бумажные мишени. Рав Олевский отправился туда ночью пешком, пробрался на полигон и стал собирать листы. Значительная часть рукописи его труда «Меойройс Носон» была написана на этих мишенях.
Надо сказать, что при жизни рава была издана только одна его книга «Хайей Ойлом Нота». Пять других рукописей были вывезены его сыном Мойше в Израиль после смерти отца. Четыре («Меойройс Носан», «Бейрах Мойше», «Нета Реваи» и «Меир Эйней Исроэль») были напечатаны в Иерусалиме, а пятая «Дрошойс ОРАН» (דרשות הר"ן) ещё ждёт своего часа.
Младший сын Олевских Борух, как написано в предисловии к книге «Хайей Ойлом Нота», пропал без вести в годы войны. Только сегодня мне удалось найти сведения, что Борис Натанович Олевский 1915 года рождения, проживавший в Ленинграде по ул. Некрасова, 58/3 кв. 7 умер от голода в январе 1942 и захоронен на Серафимовском кладбище.
Внук Александр Моисеевич был профессором МГУ, ныне профессор Тель-авивского университета.
В 1944 году семья Олевских возвращается в Москву, где рав Носон-Нота принимает приглашение общины «Бейс Тфило» в Марьиной Роще стать их раввином. Это была единственная синагога, построенная и открытая при советской власти.
Летом 1945 года он вместе с двумя другими раввинами получил благодарность от Иосифа Сталина за сбор денежных средств среди прихожан на восстановление страны после страшной разрухи.
Из донесения старшего оперуполномоченного НКГБ Фукса П.А. от 30.11.45 [1]:
«За неделю до хасидского праздника в месяце кислев Левертов [2] уже готовил грандиозные гуляния, собирая деньги на водку и еду. Он даже обратился к гр. Кушину, администратору синагоги и нашему осведомителю, с просьбой внести свою долю. Левертов организовал все мероприятие. Он вел ритуальную трапезу после молитвы в течение почти двух часов в присутствии многих хасидов и раввина Олевского. Также присутствовали осведомитель и его брат.
Никаких официальных речей не разрешалось, но Левертов сказал: «Мы должны защищать святую душу цадика». Когда кто-то предложил, чтобы раввин Олевский сказал несколько слов, Левертов категорически запретил это. «Сегодня хасидский праздник, - возражал он, - наш праздник. Это не место для нехасидов говорить о своём».
[1] https://www.chabad.org/library/article_cdo/aid/312441/jewish/Appendix-I-The-NKVD-Files.htm
[2] Речь идёт об известном хасиде Берке Шейловиче Левертове (1885-1949) по прозвищу «Берл Кобелякер».
Раввин Олевский обладал таким весом среди алахических авторитетов, что к нему обращаются с вопросами и за консультацией известные раввины со всего мира. Среди них:
Рав Меир Сталевич (Себеж),
Рав Яков Якобсон (Омск),
Рав Шломо-Залман Аксельрод (Полоцк),
Рав Борух-Бенцион Раппопорт (Чоповичи),
Рав Йегуда-Меир Левин (Краков),
Рав Мойше-Арон Киселёв (Харбин),
Рав Арье-Шломо Раппопорт (Радомышль),
Рав Ицхок-Айзик Красильщиков, комментатор Иерусалимского Талмуда (Малаховка),
Рав Яков Клеменс (Москва),
Рав Шломо Шлифер (Москва),
Рав Йегуда-Лейб Левин (Москва).
После смерти рава Шломо Шлифера [2] в 1957 году рав Олевский становится Главным Раввином. Но пробыл он им недолго, всего 30 дней. Согласно биографии в предисловии к книге «Хайей Ойлом Нота», увидев, что эта позиция накладывает на него определённые ограничения в вынесении непредвзятых раввинских постановлений, он отказался от должности и вернулся к работе в синагоге «Бейс Тфило» в Марьиной Роще. В кулуарах, говорят, он объяснял свой поступок проще: «Не могу читать за них молитву [3]».
В мартовском выпуске журнала «The USSR» за 1964 год помещена статья, озаглавленная «Rabbi Honored in Moscow». В ней рассказывается о праздновании 35-летнего юбилея Марьинорощинской синагоги и 90-летия её раввина. В статье, в частности, говорится о присутствии на церемонии раввинов других столичных общин р. Йегуды-Лейба Левина [4], р. Элийогу Сандлера и р. Аврома Тверского [5], о том, что в Рош-а-Шоно и Йом-Кипур в синагоге молится более трёх тысяч человек (это напечатано в советском журнале!), о сыновьях рава Олевского Борухе, математике, погибшем защищая Ленинград, и Моисее, профессоре университета, а также о 26-летнем внуке Александре, кандидате математических наук.
Раввином синагоги «Бейс Тфило» в Марьиной Роще рав Носон-Нота Олевский пробыл до самой своей смерти 16 Кислева 5727 года (1966).
Покоится раввин Олевский в склепе на еврейском кладбище в Малаховке. Рядом с ним похоронена его жена реббицин Хая-Сора (Сара Меировна) Олевская (1885-1973).
Завещание рава - интереснейший документ, показывающий шкалу его приоритетов. В нём сразу после распоряжений о погребении говорится об издании в будущем его восьми книг. Семь из них по-прежнему в рукописях, причём некоторые написаны из-за недостатка бумаги на полях многочисленных фолиантов его библиотеки. Все помогающие изданию удостоятся заступничества рава перед Вс-вышним. Дальше идёт обращение к сыну о помощи в издании книг, о заботе о матери, реббицин Хае-Соре. И, наконец, обращение к членам общины Марьиной Рощи - в первую очередь - о мире между ними!
В предисловии издателя к одной из книг раввина говорится, что многие его рукописи (написанные на полях святых книг) хранились в синагоге и сгорели во время пожара 1993 года.
Надо сказать, что московские старики (как в Марьиной Роще, так и в центральной синагоге) с большим пиететом говорили о раве Олевском, гордились своим, к тому времени давно умершем, раввином.
Помню, однажды во время кидуша и трапезы в пятницу вечером (а собирались мы на втором этаже молодёжной компанией, к которой присоединялись двое-трое стариков) я вышел в соседнюю комнату и нашел в шкафу раввинскую капоту [6]. Надев ее, я вернулся к столу. Это - покойного раввина Олевского, сказали мне ребята. Я тут же снял капоту и вернул ее в шкаф, но был очень горд, что примерил на себя одежду мудреца Торы.
Третью субботнюю трапезу в Марьиной Роще устраивали прямо в молельном зале. Меню было постоянным: круглые булочки-ситники по 10 копеек, консервные банки с сельдью «Иваси» и газированый напиток «Буратино». Через пять минут после начала трапезы старики запевали традиционный «Бней-Эйхоло», а сразу затем пели песню, которую они называли «нигун рава Олевского» или «воложинский нигун». Она начиналась со слов «Борух Элойкейну шеброну лихвойдой». https://www.youtube.com/watch?v=rrI7NL5zC0Y&t=89s
[1] АГУНА́ (עֲגוּנָה, буквально: `связанная`), замужняя женщина, которая по какой-либо причине разъединена с мужем и не имеет права выйти замуж вторично - либо потому, что муж не дает ей развод, либо потому, что неизвестно, жив ли он.
[2] Р. Шлойме Михелевич Шлифер (1889-1957) - с 1943 г. раввин Московской хоральной синагоги, Главный раввин.
[3] Речь идет о «Молитве за Правительство СССР», которую должен бы произносить официальный раввин.
[4] Р. Йегуда-Лейб Левин (Лейб Ильевич) (1894-1971) - с 1957 г. Главный раввин, раввин Московской хоральной синагоги.
[5] Рабби Авром-Йеошуа-Гешель Тверский(1895-1987) глава хасидской династии из Махновки, небольшого еврейского местечка возле Бердичева. С начала 1930‑х годов жил в подмосковном Черкизове. С 1963‑го в Земле Израиля.
[6] Капота (от французского capote) - длинный фрак, сюртук.