О сложности и простоте
В направленности нашей мысли на понимание сути вещей, как представляется, есть две противоположные тенденции, или два подхода, принципа: простоты (увидеть ясное целое, сосредоточиться на главном, едином) и сложности (за тем, что кажется простым и ясным, разглядеть оттенки, детали и ракурсы). "За деревьями леса не видеть" - это упрёк простоты в адрес сложности. "Дьявол кроется в деталях", - парирует сложность.
Эта дилемма известна как минимум со времён древнегреческих философов. Когда Фалес говорит, что начало всего - вода, это как раз о целом и простом. По Аристотелю, "мудрый, насколько это возможно, знает всё, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в отдельности". Но когда Сократ допытывается у своих собеседников, что такое мужество или мудрость, и оказывается, что ни одно определение не годится, - это уже про сложность.
В наши дни в популярной культуре тему сложности активно разрабатывают западные телесериалы ( "Игра престолов", "Родина", "Во все тяжкие" и др.) Например, в "Игре престолов" один не самый приятный персонаж, которого обвиняют в предательстве, в том, что он нарушил клятву (а там все друг друга обвиняют в предательстве), говорит: послушайте, человек даёт столько клятв, которые друг другу противоречат, что как ни поступи, всё равно кого-то предашь - или своего короля, или свою семью, или своего друга, или возлюбленную, или ещё кого-нибудь. И мы как зрители видим разные ситуации, которые, на первый взгляд, можно назвать предательством, но чем понятнее нам становятся мотивы "предателей", чем больше мы разделяем их чувства, тем менее ясным оказывается само понятие "предательства" и тем менее простым - отношение к нему. Из недавних полнометражных фильмов, где тема сложности занимает важное место, можно вспомнить, скажем, «Три билборда».
Тенденция к простоте обнаруживает себя скорее в публицистике, где воздействие на читателя или зрителя требует чёткой и недвусмысленной авторской позиции. Всякая неопределённость здесь смущает, вызывает подозрения в неискренности и сакраментальный вопрос: "За кого топишь?", - а затем удовлетворённый возглас: «Расчехлился!» (ещё сейчас в моде глагол «переобулся» - это когда сменил позицию на противоположную). Публицистический пафос часто направлен как раз против сложности, облекаясь в формулы типа: «истина не находится посередине», при этом автор, разумеется, точно указывает нам место, где находится истина. Вот интересный пример на тему пафоса простоты: в статье о вводе советских войск в Чехословакию в 1968-м Пётр Вайль пишет, что в молодости был «большим релятивистом», пытался понять позицию тех, «которые в Кремле», а «повзрослев, понял, что мантра «у всех своя правда» - ложь: одна - правда, другая - притворяется. И другая мантра «чума на оба ваших дома» - враньё. Так не бывает: какой-то из домов всегда заслуживает больше чумы. Виноватых поровну - нет». Те же ноты звучат в лекции Ольги Седаковой о "дружбе со злом".
Грешно было бы не вспомнить здесь и «топившего» за простоту Пастернака:
В родстве со всем, что есть, уверясь
И знаясь с будущим в быту,
Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
В неслыханную простоту.
Но мы пощажены не будем,
Когда её не утаим.
Она всего нужнее людям,
Но сложное понятней им.
Проблема всё же, думается, не в том, чтобы решить, какой из этих принципов единственно правильный, и остановиться на нём, отвергнув второй и заклеймив его для верности эпитетом "мнимый" (мнимая простота, мнимая сложность). Возможно, истина - в простом и целом, но, во-первых, простое и целое являет себя через частное и сложное, и именно через сложное нам дано видеть простое. Во-вторых, даже увидев простое и единое, мы не можем выразить его в слове, поскольку язык сам сложен и расчленён (Пастернак, чтобы сказать о простоте, написал длинное и не больно-то простое стихотворение). В-третьих, мы сами выбираем, на что настраивать свой взгляд каждый раз: на вещь в её простоте и единстве, на сущность вещи, или на те частности, которые могут помочь отличить одну вещь от другой, но могут и, наоборот, только обмануть и увести в сторону от главного. И из того, что мы сами выбираем фокусировку своего ума, возникает соблазн подыгрывать себе, своим уже сложившимся убеждениям и пристрастиям, выбирать более «выгодное» или «удобное» направление мысли.
Например (примеры - это, конечно, тоже проявление множественного, поэтому они небезопасны), Иван Грозный как историческая и культурная фигура мне совершенно не нравится, и хочется видеть в нём простой и цельный феномен - тирана, скажем. Но есть те, кто говорят: постойте, но ведь это сложное явление - при Грозном увеличилась территория и население государства, построены новые города, проведены реформы, он вообще талантливый человек был, писал стихиры и тропари, богобоязненный был, в общем, Казань брал, а Шпака не брал. Да, говорят они, были минусы, но были и плюсы. Допустим, я с ними не соглашусь и остановлюсь на том, что - да, есть какие-то детали, и их надо иметь в виду, чтобы отличать Грозного от Наполеона или Путина, но это не отменяет того, что я вижу "в простоте", - тирана то бишь. Хорошо, но вот мы берём другую фигуру, собеседника того же Грозного по знаменитой переписке - Андрея Курбского. Мне говорят: разумеется, он предатель, а как ещё можно назвать человека, который мало того, что бежит от своего царя в стан противника, так ещё и воюет против своей же страны? Мне Курбский, естественно, симпатичнее Грозного, и тут уже я начинаю апеллировать к сложности, что с таким царём он, понятно, боялся за свою жизнь, и кем он ещё мог "устроиться на работу" в то время, если не военачальником, и что важно, как он сам внутренне переживал эту ситуацию и т. д.
Если быть честным с самим собой, то нетрудно усмотреть в своём ходе мысли проявление двойных стандартов. А если ещё ко всему довесить вопросы о том, кто такой, собственно, «тиран» и кто такой «предатель», то можно вообще не выпутаться. Собственно, пример с Грозным и Курбским - это не слишком ловкий, может быть, мысленный эксперимент в попытке проверить тезис, что ни один из принципов не является единственно верным. Но если это так, то остаётся стараться видеть вещи одновременно (или попеременно) и в сложности, и в простоте, избегая крайностей как релятивизма, так и схематизма. Легче сказать, чем сделать, но всё же хоть какой-то ориентир, чтобы (простите, Борис Леонидыч) не впасть ни в ту, ни в иную «ересь».