Час признания в любви (Отрывок из книги И.Кодзоева "Обвал")
Рассвет только намечался. Эльби вывел коня, чтобы навестить
пастуха на дальней овчарне. В ворота постучали. Удивленный такому раннему
посетителю, мужчина открыл калитку. И еще больше он удивился, увидев перед
собой запыхавшегося сына. Вчера вечером он отправился в гости к родственникам
по матери и намеревался пробыть там несколько суток. Выехал на коне, а вернулся
пеший. Одно понятно, что не с добрыми вестями он пришел. Но мужчина никак не
выдал себя перед сыном, спокойно спросил:
- Где твой конь?
- Дада *, людей выводят.
- Как выводят?
- В Сибирь угоняют, изгоняют из Отечества.
- Каких людей?
- Всех людей нашей крови. В горах полно солдат. Я сбежал. Солдаты гнались за мной и стреляли. Сюда тоже придут, как только утренний туман рассеется и наши башни видны станут. Солдат столько, как саранчи…
Он стоял и молчал. Потом швырнул плеть на землю, а коня привязал.
- Поди, разбуди всех домашних.
Сын пошел исполнять волю отца.
«Смотри, долго эта беда была на устах людей - теперь сбылась. Еще царь Николай, говорили, хотел нас изгнать с родных мест. Но не верилось. Вот он этот день! Что же делать?»
Долго он еще стоял посреди двора в раздумье. Начали вырисовываться из тьмы вершины гор и скалы. Мелькнули отсветы зари. Значит, где-то там, далеко-далеко, солнце уже восходит. Но до нас оно доберется не скоро. Снег на склонах белел неземной чистотой. Снизу доносился шум реки.
«О, Господи! Как отсюда уйдешь?! И что нас ждет там, на чужбине? А когда умрешь, как можно улечься в неродной земле?»
За гребнем горы виднелись верхушки солнечных могильников. Все шестнадцать поколений его предков лежат там. Эльби до сих пор считал, что и сам, когда придет его час, ляжет там, рядом с ними.
Наконец дневной свет полностью одолел тьму, и горец окинул взором родные скалы и опять произнес: «Как отсюда уйдешь?»
Размеренной походкой он направился к дому. Из дома неслись плач и стенания женщин. Сердце дрогнуло. Отпустил ручку двери и замер. Стоял с минуту. Потом надвинул шапку до самых бровей, открыл дверь и шагнул в дом.
Ему бы легче девять раз испытать муки смерти, чем сделать этот шаг. Тяжелый был этот шаг. А что творилось внутри!
- Прекратить! - сказал он резко, взял трехногий стульчик и сел у камина.
Он казался абсолютно спокойным. Поправил щипцами угли в очаге и стальным голосом произнес:
- В день, когда торжествует враг, плач ничего не дает, кроме слабости. Враг получает удовольствие. Потому-то он и враг, что радуется твоему горю. Нельзя давать ему этой радости.
Он поднял голову и взглянул на свою семью. Рядом на нарах сидела жена Хани. Три снохи утирали слезы, пытались как-то унять страдание сердец и теснились к свекрови. Напротив отца у двери - трое сыновей. Испуганные детишки присели в постели, завернувшись в одеяла.
Взоры всех были направлены на главу семьи - что он скажет, то они и исполнят.
- Этот день предсказан нашими предками. Самый тяжелый день для нашего народа. Такова воля Всевышнего. Имейте терпение. Кому Господь продлит дни жизни, тот вернется на Родину. Ничего. Женщины, поднимите быстро детей, оденьте потеплее. Соберите вещи, без которых не обойтись. Время не тратьте зря. Нужно спуститься в долину раньше, чем солдаты поднимутся сюда.
А сыновьям приказал:
- Мальчики, выводите коней и мулов, погрузите на них зерно и муку, снимите с крыши сушеное мясо. Остальное женщины соберут.
Два старших сына вышли, но младший остался, порывался что-то сказать. Отец понял, что у него на уме и резко приказал:
- Иди и ты.
Тот вышел.
Не прошло и двух часов, как животные были нагружены и подготовлены к пути.
Гнездо, свитое много столетий назад, опустеет. Клан собрался во дворе.
- Итак, слушайте меня внимательно, - Эльби положил свою сильную руку на рукоять кинжала и твердым взглядом окинул всех. - Как бы тяжело вам ни было, держитесь согласия, стойте друг за друга. Мужества не теряйте. Главное - сохраняйте детей, наше потомство. Как только станет возможно, возвращайтесь домой. Не прельщайтесь чужбиной.
- Разве ты не идешь, Дади *, с нами? - опередил всех младший сын.
- Сам я не пойду, - ответил Эльби, - я останусь здесь. Если я сегодня уйду, то никогда уже не вернусь.
- И мы не пойдем, если не пойдешь ты, - зароптали сыновья.
- Вы пойдете. Вы молоды. Вы еще успеете вернуться.
- Как мы можем уйти, оставив тебя одного?
Это была самая тяжелая минута, минута расставания с семьей. Эльби понял, что может проявить слабость, и повысил голос:
- Вы - моя семья. Ваше дело исполнять любое мое указание. Пошли! Погоняйте животных. Хай! Хай! - прикрикнул он на мула, что стоял рядом с ним. - Двинулись! Пошли!
Сыновья, с детства приученные беспрекословно слушать повеления отца, нехотя сделали первые шаги.
- Дади… - дрогнул голос старшего, - люди будут упрекать нас, что бросили отца одного, почему ты навлекаешь на нас такой позор?
- Прекратите разговоры! - закричал Эльби. - Погоняй! Погоняй!
- Где Нани *? Нани где? - подняли переполох снохи. - Подождите Нани.
Оглянулся вокруг себя Эльби, жены он во дворе не увидел. Он быстрыми шагами направился к башне. Раскрыл дверь и на пороге замер от удивления: Хани сидела у камина, словно ничего и не случилось.
- Ты что задумала? Почему задерживаешь людей? - он придал своему голосу суровый оттенок.
- Я никого не задерживаю, Эльби, - ответила она, как всегда, спокойным голосом.
- Собирайся немедленно!
- Сегодня я не послушаюсь тебя, Эльби. Мы вместе прожили сорок один год, и ни разу я не возразила тебе. Сегодня не говори мне то, чего я не смогу сделать.
- Тебя ждут сыновья.
- Я вышла замуж за тебя. Сыновья появились потом. Я с тобой, Эльби. Не пойду туда, где не будет тебя. У супругов «колыбельки врозь, а могилки рядом», - говорили древние. Мое место рядом с мужем.
- Да сгину за твои беды, Хани! - взмолился Эльби. - Дети ждут. Собирайся! Не шутки шутить остаюсь я. Поторопись. Богу не понравится, если ослушаешься меня.
- Бог простит: я подавала бедным, соблюдала пост, творила намаз и держала язык - он это учтет. И ты простишь, Эльби: я тебе родила детей, чтила твоих родных, обслуживала гостей. Ты это не можешь забыть, Эльби.
- Хани!.. - вырвалось у него. Слова застряли тугим комом в горле. - Хани, ради Бога!
- Э, Эльби, ты же мужчина! Что я вижу?! Мы же с тобой готовимся к газавату *. А вдруг кто-то из детей это увидит. Пойди, отошли их, а я уже распрощалась с ними. Держись, Эльби, крепись! Будь сильным.
Широкой ладонью он утер навернувшиеся слезы, устыдился жены, и выскочил во двор.
- Уходите, мы остаемся, - промолвил он грустно.
- И Нани остается? - спросил средний сын.
- Остается.
Сын решительно двинулся к башне. Тогда Эльби положил руку на рукоять кинжала и грозно прорычал:
- Повернись назад! Уходите!
Больше никто не возражал. Нагруженные животные двинулись со двора, за ними - женщины и дети. Сыновья, что стояли в молчании, опустили головы, надвинули глубоко на глаза шапки и тоже поплелись в след.
Этот караван по узенькой тропке поднялся на вершину перевала.
Собака, что сидела на привязи под навесом, вдруг завыла прерывистыми рыданиями. Потом заревел скот, а за ним заблеяли овцы. И это продолжалось долго.
Эльби стоял посреди двора, скрестив руки на груди. Тело сделалось каменным.
На самой вершине перевала семья остановилась и оглянулась назад. По телу мужчины прошла судорога, а из груди вырвалось рыдание, подобное звериному рычанию. Или дать волю сердцу, или сдержать - тогда лопнет сердце. Но его спасла мать его огня *. Она спросила с порога:
- Эльби, ты совершил утренний намаз?
Мужчина отрицательно мотнул головой.
- Помолись, пока есть время.
Она была в том наряде, в котором переступила этот порог невестой.
Нагрудные украшения, шапочка и шифон сверкали в лучах восходящего солнца, вроде вся она была соткана из серебра и золота. Пораженный Эльби взглянул на жену - как мало что убавилось от ее красоты за эти сорок лет! Красота мало тает там, где жизнь супругов течет спокойно, согласно. Они так и жили. И потомство учили этому.
Пока Эльби творил намаз, Хани занялась приготовлением завтрака, как в дни своей молодости, до прихода в семью снох.
Они поставили шу * у окна башни и уселись завтракать вдвоем. Давно так не было. Ели спокойно, передавая еду друг другу, слов не произносили, разговаривали взглядами.
Потом Хани стала мыть посуду, а Эльби стал собирать свое оружие. Все принес, даже старый лук. К луку прилагались стрелы - перевязанный ремешком сноп. Этим луком его сыновья охотились на горных уларов, ранней осенью, когда птицы были упитаны.
Восемь ружей и два пистолета. Целый ворох оружия. Каждое огнестрельное оружие представляло свою эпоху. Особо выделялось старинное ружье с массивным восьмигранным прикладом. Это фитильное ружье. Оно приводилось в действие от зажженного трута. Когда-то это было славное и грозное оружие. Его приобрел прапрадед Эльби. За ним осуществлялся особый уход, потому-то и вид у него был совсем свежий. С ложа на ремешке свисал медный стаканчик-мерка. Засыпали мерку пороха, забивали туго пыжи, а потом - целую горсть картечи. Зарядил и приставил к стенке у бойницы, вставил в замочек сухой фитиль из трута. Рядом поставил три заряженные кремневки.
У другого окна поставил короткие казачьи однозарядные карабины. На стульчик положил патронташи для них. Пятизарядный карабин и новенькую солдатскую винтовку поставил у главного окна. Набил барабан револьвера.
Эльби забивал пыжи в кремневый пистолет, когда Хани внесла в дом полный кудал * свежей родниковой воды. Он бросил одобрительный взгляд на жену и стал точить кинжал до такой остроты, чтобы им можно было бриться.
Всё. Теперь всё готово и всё под рукой.
- Хани, - сказал Эльби, присев у окна, - теперь мы с тобой готовы к достойной смерти.
Жена принесла стульчик и уселась рядом, бросила несколько странных взглядов на мужа, чему-то про себя улыбнулась. Что-то хотела высказать.
- Ты что-то вспомнила? Чему улыбаешься? - заинтересовался Эльби.
- А ты ответишь на мой вопрос, не посчитаешь унижением для себя?
- Отвечу, если я это знаю.
- Ты это знаешь. Как тебе этого не знать?
- Спрашивай тогда.
- Эльби, ты как это надумал жениться на мне?
- Ну, так, как и другие.
- Ты посватался ко мне, потому что просто пришло время жениться, или потому что полюбил меня и выбрал из многих?
Эльби от удивления даже откинулся назад к стенке.
- Пойми, Эльби, сегодня это очень важно для меня. До сих пор я таила это в душе, надеясь спросить тебя на одре смерти. Теперь наступил такой час.
Мужчина подумал и ответил:
- Я женился на тебе по любви. Ты стала для меня хорошей хозяйкой. Я был с тобой счастлив. Прости, если что было не так, если обидел чем…
- Я тебя простила и да простит тебя Бог. И ты меня прости.
- И я простил тебя, Хани, хоть не припомню за что…
Она придвинулась к нему, сняла с него шапку, крепко обняла за шею и поцеловала в самую макушку.
- Теперь я не боюсь всего этого керастанского * мира: главное для женщины я получила - ответ на свою любовь… Эльби, мы войдем с тобой в рай рука об руку!..
В этот миг на перевале показались солдаты. Шли спокойно, с винтовками за плечами, переговариваясь между собой. Они надеялись на свою силу, и не ожидали, что в этой глухомани кто-то окажет им сопротивление.
- Господи Всесильный! - произнес галга *, - Ты свидетель тому, что на мне нет ни капли человеческой крови, и я всю жизнь остерегался этого. Благослови наш газават! За потушенный наш очаг! За разоренное наше гнездо! За изгнание народа! Аллаху акбар *!
Патрон ушел в патронник.
Солдаты остановились около большого камня в несколько десятках шагах от башни. Один из них рассказывал что-то забавное, остальные слушали и смеялись. Потом они достали из карманов кисеты и стали сворачивать цигарки. Эльби решил, что не даст им затянуться.
«Нет, так не годится, - решил он. - Надо дать им знать. Разве я не галга!»
Он прицелился и выстрелил в синий камень, у которого стояли враги. И это был единственный его выстрел, который не настиг своей жертвы.
Перепуганные солдаты схватились за винтовки, стали озираться, желая понять, откуда был произведен выстрел. Разгадка была проста: у бойницы башни вился сизый дымок. Солдат-весельчак стоя выстрелил туда, но повторить выстрел не успел. Из башни раздался выстрел. Он всплеснул руками, и мертвый упал у камня. Второй бросился прятаться. Его смерть настигла в прыжке.
- Ты сразила его, Хани! - улыбнулся ей муж.
- Ты же знаешь, Эльби, я же из тайпа * Гурхой, - ответила жена, целясь в следующего.
Полный солдат бросался то туда, то сюда, ища место, где спрятать свое упитанное тело. Он приполз к камню, но за ним лежали другие, ему места не хватило. Он скатился в яму справа от камня, но она была неглубока, он весь туда не вмещался. Смерть преследовала его, и он это осознавал к своему ужасу. Раздался выстрел. Солдат изогнулся и свесился из своего укрытия, перевернулся на спину. Он еще был жив. Над ним висело чистое небо, без единого облачка. Горы сверкали чистотой и белизной. Но это все было чужое. Никакого сострадания к чужеземцу! Испуская дух, в этих диких горах, неизвестно от чьей руки, он произнес вместо молитвы - проклятье! Кого прокляли эти посиневшие губы? То знает один Бог.
Остальные бросились в разные стороны, спасать свои души, а многие из них падали на бегу, сраженные беспощадной рукой. Те, что побежали к перевалу, остановились, увидев новый отряд, идущий им навстречу. Склоны покрылись серыми шинелями. Те, что спаслись бегством, руками показывали на башню.
Офицер дал приказ - солдаты показывали на башню.
- Ну, Хани, держись! Не поддаваться страху!
- Твоя жена, Эльби, из тайпа Гурхой! - ответила Хани. - Гурхой умеют держать оружие!
Начался бой.
Солдатская волна вплотную подкатила к башне. Тут Эльби зажег фитиль самого старого ружья. Раскаты грома сотрясли округу, верхняя часть башни скрылась в густом черном дыму. Солдатскую волну отбросило назад. Одних сразила картечь, другие бились на земле в предсмертных судорогах.
- У них там пушка! - в ужасе крикнул какой-то солдат.
Но пожилой офицер вскочил на камень, подавая солдатам пример отваги. Он размахивал пистолетом, приказывал и кричал:
- Вы испугались дикарей, трусы! На штурм!
Эльби стало жаль убивать такого смелого человека. «Нет, - подумал он потом, - иная собака бывает такой свирепой». Офицер качнулся и скатился с камня вниз головой.
Тут показался еще один отряд, и бой больше не затихал ни на секунду. Эхом перекликались горные вершины. Шума реки не стало слышно. Даже солнце потемнело от порохового дыма.
Целый световой день продолжался этот ад. Люди щедро оросили землю своей кровью. Горели все постройки. Строили веками - сгорели за несколько часов.
Бой внезапно стих.
- Слушай, Витек, ты там был наверху, в башне?
- Только вот оттуда.
- Много их там было?
- Двое. Старик и старуха.
- Двое?! Только двое? - переспросил товарищ. - Двое, говоришь? А как же так?
Тот пожал плечами.
Они оглянулись вокруг - в наступивших сумерках на снегу чернели тела убитых солдат. Их было так много!
- Вот, зверьё! - выругался солдат.
Очаг потух навсегда.
Детеныши-птенцы ушли в изгнанье. А, выкормившие их, старый орел и орлица купались в собственной крови средь бушующего пожарища.
«Вот, звери!»
А судить будешь Ты, Господь Всесильный!
* Дада (инг.) - папа.
* Дади (инг.) - папа, дедушка.
* Нани (инг.) - мама, бабушка.
* Газават (араб.) - священная война.
* Мать огня - хозяйка дома.
* Шу (инг.) - треногий горский столик.
* Кудал (инг.) - кувшин.
* Керастанский (инг.) - христианский.
* Галга (инг.) - ингуш.
* Аллаху акбар! (араб.) - Аллах велик!
* Тайп (инг.) - род.
- Где твой конь?
- Дада *, людей выводят.
- Как выводят?
- В Сибирь угоняют, изгоняют из Отечества.
- Каких людей?
- Всех людей нашей крови. В горах полно солдат. Я сбежал. Солдаты гнались за мной и стреляли. Сюда тоже придут, как только утренний туман рассеется и наши башни видны станут. Солдат столько, как саранчи…
Он стоял и молчал. Потом швырнул плеть на землю, а коня привязал.
- Поди, разбуди всех домашних.
Сын пошел исполнять волю отца.
«Смотри, долго эта беда была на устах людей - теперь сбылась. Еще царь Николай, говорили, хотел нас изгнать с родных мест. Но не верилось. Вот он этот день! Что же делать?»
Долго он еще стоял посреди двора в раздумье. Начали вырисовываться из тьмы вершины гор и скалы. Мелькнули отсветы зари. Значит, где-то там, далеко-далеко, солнце уже восходит. Но до нас оно доберется не скоро. Снег на склонах белел неземной чистотой. Снизу доносился шум реки.
«О, Господи! Как отсюда уйдешь?! И что нас ждет там, на чужбине? А когда умрешь, как можно улечься в неродной земле?»
За гребнем горы виднелись верхушки солнечных могильников. Все шестнадцать поколений его предков лежат там. Эльби до сих пор считал, что и сам, когда придет его час, ляжет там, рядом с ними.
Наконец дневной свет полностью одолел тьму, и горец окинул взором родные скалы и опять произнес: «Как отсюда уйдешь?»
Размеренной походкой он направился к дому. Из дома неслись плач и стенания женщин. Сердце дрогнуло. Отпустил ручку двери и замер. Стоял с минуту. Потом надвинул шапку до самых бровей, открыл дверь и шагнул в дом.
Ему бы легче девять раз испытать муки смерти, чем сделать этот шаг. Тяжелый был этот шаг. А что творилось внутри!
- Прекратить! - сказал он резко, взял трехногий стульчик и сел у камина.
Он казался абсолютно спокойным. Поправил щипцами угли в очаге и стальным голосом произнес:
- В день, когда торжествует враг, плач ничего не дает, кроме слабости. Враг получает удовольствие. Потому-то он и враг, что радуется твоему горю. Нельзя давать ему этой радости.
Он поднял голову и взглянул на свою семью. Рядом на нарах сидела жена Хани. Три снохи утирали слезы, пытались как-то унять страдание сердец и теснились к свекрови. Напротив отца у двери - трое сыновей. Испуганные детишки присели в постели, завернувшись в одеяла.
Взоры всех были направлены на главу семьи - что он скажет, то они и исполнят.
- Этот день предсказан нашими предками. Самый тяжелый день для нашего народа. Такова воля Всевышнего. Имейте терпение. Кому Господь продлит дни жизни, тот вернется на Родину. Ничего. Женщины, поднимите быстро детей, оденьте потеплее. Соберите вещи, без которых не обойтись. Время не тратьте зря. Нужно спуститься в долину раньше, чем солдаты поднимутся сюда.
А сыновьям приказал:
- Мальчики, выводите коней и мулов, погрузите на них зерно и муку, снимите с крыши сушеное мясо. Остальное женщины соберут.
Два старших сына вышли, но младший остался, порывался что-то сказать. Отец понял, что у него на уме и резко приказал:
- Иди и ты.
Тот вышел.
Не прошло и двух часов, как животные были нагружены и подготовлены к пути.
Гнездо, свитое много столетий назад, опустеет. Клан собрался во дворе.
- Итак, слушайте меня внимательно, - Эльби положил свою сильную руку на рукоять кинжала и твердым взглядом окинул всех. - Как бы тяжело вам ни было, держитесь согласия, стойте друг за друга. Мужества не теряйте. Главное - сохраняйте детей, наше потомство. Как только станет возможно, возвращайтесь домой. Не прельщайтесь чужбиной.
- Разве ты не идешь, Дади *, с нами? - опередил всех младший сын.
- Сам я не пойду, - ответил Эльби, - я останусь здесь. Если я сегодня уйду, то никогда уже не вернусь.
- И мы не пойдем, если не пойдешь ты, - зароптали сыновья.
- Вы пойдете. Вы молоды. Вы еще успеете вернуться.
- Как мы можем уйти, оставив тебя одного?
Это была самая тяжелая минута, минута расставания с семьей. Эльби понял, что может проявить слабость, и повысил голос:
- Вы - моя семья. Ваше дело исполнять любое мое указание. Пошли! Погоняйте животных. Хай! Хай! - прикрикнул он на мула, что стоял рядом с ним. - Двинулись! Пошли!
Сыновья, с детства приученные беспрекословно слушать повеления отца, нехотя сделали первые шаги.
- Дади… - дрогнул голос старшего, - люди будут упрекать нас, что бросили отца одного, почему ты навлекаешь на нас такой позор?
- Прекратите разговоры! - закричал Эльби. - Погоняй! Погоняй!
- Где Нани *? Нани где? - подняли переполох снохи. - Подождите Нани.
Оглянулся вокруг себя Эльби, жены он во дворе не увидел. Он быстрыми шагами направился к башне. Раскрыл дверь и на пороге замер от удивления: Хани сидела у камина, словно ничего и не случилось.
- Ты что задумала? Почему задерживаешь людей? - он придал своему голосу суровый оттенок.
- Я никого не задерживаю, Эльби, - ответила она, как всегда, спокойным голосом.
- Собирайся немедленно!
- Сегодня я не послушаюсь тебя, Эльби. Мы вместе прожили сорок один год, и ни разу я не возразила тебе. Сегодня не говори мне то, чего я не смогу сделать.
- Тебя ждут сыновья.
- Я вышла замуж за тебя. Сыновья появились потом. Я с тобой, Эльби. Не пойду туда, где не будет тебя. У супругов «колыбельки врозь, а могилки рядом», - говорили древние. Мое место рядом с мужем.
- Да сгину за твои беды, Хани! - взмолился Эльби. - Дети ждут. Собирайся! Не шутки шутить остаюсь я. Поторопись. Богу не понравится, если ослушаешься меня.
- Бог простит: я подавала бедным, соблюдала пост, творила намаз и держала язык - он это учтет. И ты простишь, Эльби: я тебе родила детей, чтила твоих родных, обслуживала гостей. Ты это не можешь забыть, Эльби.
- Хани!.. - вырвалось у него. Слова застряли тугим комом в горле. - Хани, ради Бога!
- Э, Эльби, ты же мужчина! Что я вижу?! Мы же с тобой готовимся к газавату *. А вдруг кто-то из детей это увидит. Пойди, отошли их, а я уже распрощалась с ними. Держись, Эльби, крепись! Будь сильным.
Широкой ладонью он утер навернувшиеся слезы, устыдился жены, и выскочил во двор.
- Уходите, мы остаемся, - промолвил он грустно.
- И Нани остается? - спросил средний сын.
- Остается.
Сын решительно двинулся к башне. Тогда Эльби положил руку на рукоять кинжала и грозно прорычал:
- Повернись назад! Уходите!
Больше никто не возражал. Нагруженные животные двинулись со двора, за ними - женщины и дети. Сыновья, что стояли в молчании, опустили головы, надвинули глубоко на глаза шапки и тоже поплелись в след.
Этот караван по узенькой тропке поднялся на вершину перевала.
Собака, что сидела на привязи под навесом, вдруг завыла прерывистыми рыданиями. Потом заревел скот, а за ним заблеяли овцы. И это продолжалось долго.
Эльби стоял посреди двора, скрестив руки на груди. Тело сделалось каменным.
На самой вершине перевала семья остановилась и оглянулась назад. По телу мужчины прошла судорога, а из груди вырвалось рыдание, подобное звериному рычанию. Или дать волю сердцу, или сдержать - тогда лопнет сердце. Но его спасла мать его огня *. Она спросила с порога:
- Эльби, ты совершил утренний намаз?
Мужчина отрицательно мотнул головой.
- Помолись, пока есть время.
Она была в том наряде, в котором переступила этот порог невестой.
Нагрудные украшения, шапочка и шифон сверкали в лучах восходящего солнца, вроде вся она была соткана из серебра и золота. Пораженный Эльби взглянул на жену - как мало что убавилось от ее красоты за эти сорок лет! Красота мало тает там, где жизнь супругов течет спокойно, согласно. Они так и жили. И потомство учили этому.
Пока Эльби творил намаз, Хани занялась приготовлением завтрака, как в дни своей молодости, до прихода в семью снох.
Они поставили шу * у окна башни и уселись завтракать вдвоем. Давно так не было. Ели спокойно, передавая еду друг другу, слов не произносили, разговаривали взглядами.
Потом Хани стала мыть посуду, а Эльби стал собирать свое оружие. Все принес, даже старый лук. К луку прилагались стрелы - перевязанный ремешком сноп. Этим луком его сыновья охотились на горных уларов, ранней осенью, когда птицы были упитаны.
Восемь ружей и два пистолета. Целый ворох оружия. Каждое огнестрельное оружие представляло свою эпоху. Особо выделялось старинное ружье с массивным восьмигранным прикладом. Это фитильное ружье. Оно приводилось в действие от зажженного трута. Когда-то это было славное и грозное оружие. Его приобрел прапрадед Эльби. За ним осуществлялся особый уход, потому-то и вид у него был совсем свежий. С ложа на ремешке свисал медный стаканчик-мерка. Засыпали мерку пороха, забивали туго пыжи, а потом - целую горсть картечи. Зарядил и приставил к стенке у бойницы, вставил в замочек сухой фитиль из трута. Рядом поставил три заряженные кремневки.
У другого окна поставил короткие казачьи однозарядные карабины. На стульчик положил патронташи для них. Пятизарядный карабин и новенькую солдатскую винтовку поставил у главного окна. Набил барабан револьвера.
Эльби забивал пыжи в кремневый пистолет, когда Хани внесла в дом полный кудал * свежей родниковой воды. Он бросил одобрительный взгляд на жену и стал точить кинжал до такой остроты, чтобы им можно было бриться.
Всё. Теперь всё готово и всё под рукой.
- Хани, - сказал Эльби, присев у окна, - теперь мы с тобой готовы к достойной смерти.
Жена принесла стульчик и уселась рядом, бросила несколько странных взглядов на мужа, чему-то про себя улыбнулась. Что-то хотела высказать.
- Ты что-то вспомнила? Чему улыбаешься? - заинтересовался Эльби.
- А ты ответишь на мой вопрос, не посчитаешь унижением для себя?
- Отвечу, если я это знаю.
- Ты это знаешь. Как тебе этого не знать?
- Спрашивай тогда.
- Эльби, ты как это надумал жениться на мне?
- Ну, так, как и другие.
- Ты посватался ко мне, потому что просто пришло время жениться, или потому что полюбил меня и выбрал из многих?
Эльби от удивления даже откинулся назад к стенке.
- Пойми, Эльби, сегодня это очень важно для меня. До сих пор я таила это в душе, надеясь спросить тебя на одре смерти. Теперь наступил такой час.
Мужчина подумал и ответил:
- Я женился на тебе по любви. Ты стала для меня хорошей хозяйкой. Я был с тобой счастлив. Прости, если что было не так, если обидел чем…
- Я тебя простила и да простит тебя Бог. И ты меня прости.
- И я простил тебя, Хани, хоть не припомню за что…
Она придвинулась к нему, сняла с него шапку, крепко обняла за шею и поцеловала в самую макушку.
- Теперь я не боюсь всего этого керастанского * мира: главное для женщины я получила - ответ на свою любовь… Эльби, мы войдем с тобой в рай рука об руку!..
В этот миг на перевале показались солдаты. Шли спокойно, с винтовками за плечами, переговариваясь между собой. Они надеялись на свою силу, и не ожидали, что в этой глухомани кто-то окажет им сопротивление.
- Господи Всесильный! - произнес галга *, - Ты свидетель тому, что на мне нет ни капли человеческой крови, и я всю жизнь остерегался этого. Благослови наш газават! За потушенный наш очаг! За разоренное наше гнездо! За изгнание народа! Аллаху акбар *!
Патрон ушел в патронник.
Солдаты остановились около большого камня в несколько десятках шагах от башни. Один из них рассказывал что-то забавное, остальные слушали и смеялись. Потом они достали из карманов кисеты и стали сворачивать цигарки. Эльби решил, что не даст им затянуться.
«Нет, так не годится, - решил он. - Надо дать им знать. Разве я не галга!»
Он прицелился и выстрелил в синий камень, у которого стояли враги. И это был единственный его выстрел, который не настиг своей жертвы.
Перепуганные солдаты схватились за винтовки, стали озираться, желая понять, откуда был произведен выстрел. Разгадка была проста: у бойницы башни вился сизый дымок. Солдат-весельчак стоя выстрелил туда, но повторить выстрел не успел. Из башни раздался выстрел. Он всплеснул руками, и мертвый упал у камня. Второй бросился прятаться. Его смерть настигла в прыжке.
- Ты сразила его, Хани! - улыбнулся ей муж.
- Ты же знаешь, Эльби, я же из тайпа * Гурхой, - ответила жена, целясь в следующего.
Полный солдат бросался то туда, то сюда, ища место, где спрятать свое упитанное тело. Он приполз к камню, но за ним лежали другие, ему места не хватило. Он скатился в яму справа от камня, но она была неглубока, он весь туда не вмещался. Смерть преследовала его, и он это осознавал к своему ужасу. Раздался выстрел. Солдат изогнулся и свесился из своего укрытия, перевернулся на спину. Он еще был жив. Над ним висело чистое небо, без единого облачка. Горы сверкали чистотой и белизной. Но это все было чужое. Никакого сострадания к чужеземцу! Испуская дух, в этих диких горах, неизвестно от чьей руки, он произнес вместо молитвы - проклятье! Кого прокляли эти посиневшие губы? То знает один Бог.
Остальные бросились в разные стороны, спасать свои души, а многие из них падали на бегу, сраженные беспощадной рукой. Те, что побежали к перевалу, остановились, увидев новый отряд, идущий им навстречу. Склоны покрылись серыми шинелями. Те, что спаслись бегством, руками показывали на башню.
Офицер дал приказ - солдаты показывали на башню.
- Ну, Хани, держись! Не поддаваться страху!
- Твоя жена, Эльби, из тайпа Гурхой! - ответила Хани. - Гурхой умеют держать оружие!
Начался бой.
Солдатская волна вплотную подкатила к башне. Тут Эльби зажег фитиль самого старого ружья. Раскаты грома сотрясли округу, верхняя часть башни скрылась в густом черном дыму. Солдатскую волну отбросило назад. Одних сразила картечь, другие бились на земле в предсмертных судорогах.
- У них там пушка! - в ужасе крикнул какой-то солдат.
Но пожилой офицер вскочил на камень, подавая солдатам пример отваги. Он размахивал пистолетом, приказывал и кричал:
- Вы испугались дикарей, трусы! На штурм!
Эльби стало жаль убивать такого смелого человека. «Нет, - подумал он потом, - иная собака бывает такой свирепой». Офицер качнулся и скатился с камня вниз головой.
Тут показался еще один отряд, и бой больше не затихал ни на секунду. Эхом перекликались горные вершины. Шума реки не стало слышно. Даже солнце потемнело от порохового дыма.
Целый световой день продолжался этот ад. Люди щедро оросили землю своей кровью. Горели все постройки. Строили веками - сгорели за несколько часов.
Бой внезапно стих.
- Слушай, Витек, ты там был наверху, в башне?
- Только вот оттуда.
- Много их там было?
- Двое. Старик и старуха.
- Двое?! Только двое? - переспросил товарищ. - Двое, говоришь? А как же так?
Тот пожал плечами.
Они оглянулись вокруг - в наступивших сумерках на снегу чернели тела убитых солдат. Их было так много!
- Вот, зверьё! - выругался солдат.
Очаг потух навсегда.
Детеныши-птенцы ушли в изгнанье. А, выкормившие их, старый орел и орлица купались в собственной крови средь бушующего пожарища.
«Вот, звери!»
А судить будешь Ты, Господь Всесильный!
* Дада (инг.) - папа.
* Дади (инг.) - папа, дедушка.
* Нани (инг.) - мама, бабушка.
* Газават (араб.) - священная война.
* Мать огня - хозяйка дома.
* Шу (инг.) - треногий горский столик.
* Кудал (инг.) - кувшин.
* Керастанский (инг.) - христианский.
* Галга (инг.) - ингуш.
* Аллаху акбар! (араб.) - Аллах велик!
* Тайп (инг.) - род.