(no subject)
Когда отец рассказывал мне что-то о детстве, он никогда не забывал уточнить - этого человека уже нет в живых, этот погиб, умер, скончался, пропал без вести. Не то чтоб все истории обязательно содержали в себе подобную деталь, но сам масштаб - проследить путь человека от рождения до смерти, да хоть бы и от серединки жизни, но до смерти, - он меня поражал.
Каждое лето, с ранних лет, лежа на пляже или траве и глядя в небо, я представляла как в сороковые годы над деревней летали немецкие истребители, свистели снаряды, как крыши укрывали камуфляжем, а при каждом налете люди сбегались в убежища. Бабушка меня отрезвляла - ну что ты, какие налеты, не могли тогда немцы сюда долететь, это глубокий тыл. А что ты помнишь про войну? Я спрашивала, а бабушка только и говорила, как все многочисленные прадеды нашей многочисленной родни ушли на войну и не вернулись. Потом она рассказала, что кроме родной сестры Нины у нее был еще брат, но он умер еще младенцем. Бабушка его, кричащего, однажды напоила чернилами, и он умер. То ли от чернил, то ли от чего-то еще, что заставляло его кричать. Она говорила об этом просто, как в книжках, когда старый человек, который уже успел не только нагрешить, но и искупить свои грехи, просто перечисляет произошедшее с ним в этой непростой жизни.
Это недолетающие самолеты тоже поражали мое воображение, потому что я не могла представить масштаба военных действий, эта география не помещалась в моей голове и я не уверена, что помещается теперь.
Однажды, уже после развода родителей, мои друзья, Дашка и Вадик, собирались на день рождения к отцу. Отец мне всегда ужасно нравился, в отличие от моего собственного, он был меломан, стиляга, красиво танцевал и учил нас всех это делать, разбирался в вине и женщинах. Дети запаковали ему, кажется, какую-то пластику пинк флойда, тогда только появились сиди-проигрыватели, и у отца он уже конечно же был, а у нас - нет. И я вспомнила, как он рассказывал, что однажды провкалывал целый месяц в три смены на заводе, еще лет в 18-19, и купил за бешеные деньги, не то 150, не то 200 рублей, у фарцовщиков, обалденные голубые джинсы. А когда вернулся домой, обнаружил что дед Петя, пьяный в дым, изрубил эти джинсы топором, т.к. не за это воевал.
В 1998, вроде бы, году в школу пришел дед моей одноклассницы. Через пару дней у нее должен был праздноваться день рождения, одноклассница была из очень состоятельной семьи, уже порченная всем чем только можно, и попасть на ее тусовку было весьма почетно. Уж не помню, с чего я вдруг впала в немилость, но одноклассница улучила момент, когда после дедовского рассказа "про войну" я вдруг засмеялась. Сказала мне, что людей, которые смеются над Великой Войной и ее героическим дедом, она видеть у себя на вечеринке не желает. Я пожала плечами, нет, обиделась, конечно, думала, что пропускаю ну просто дохуища, возможно, лучшую party в своей life.
А в 2004, на лекции по философии, наш уже покойный преподаватель управителев говорил, что мы можем в общем-то не заучивать все эти теории и учения. Главное - это оценить важность момента, статус любого события. Что вот это - с этими людьми, в подобных обстоятельствах - уже не повторится. Шашлыки могут повториться. Тусовка. А лекция - нет. И третий курс, вот такой, с этими вот мордами, - нет. И 19 лет тоже не повторится. И через некоторое время умер от рака. Говорили, что его семья долго готовилась к этому событию, всем своим философским прайдом, а жена его, умница и красавица, тоже читала у нас философию, и они были готовы к утрате.
Я не умею оценить ни масштаба потери, ни масштаба события.
Это что-то с глазами, ну или с мозгом.
А может просто не хочу.
С днем великой победы. Сейчас мы с Н. поедим рыбы и салата, выпьем по рюмочке трофейного австрийского травяного ликера за наших дедов и пойдем гулять.
Каждое лето, с ранних лет, лежа на пляже или траве и глядя в небо, я представляла как в сороковые годы над деревней летали немецкие истребители, свистели снаряды, как крыши укрывали камуфляжем, а при каждом налете люди сбегались в убежища. Бабушка меня отрезвляла - ну что ты, какие налеты, не могли тогда немцы сюда долететь, это глубокий тыл. А что ты помнишь про войну? Я спрашивала, а бабушка только и говорила, как все многочисленные прадеды нашей многочисленной родни ушли на войну и не вернулись. Потом она рассказала, что кроме родной сестры Нины у нее был еще брат, но он умер еще младенцем. Бабушка его, кричащего, однажды напоила чернилами, и он умер. То ли от чернил, то ли от чего-то еще, что заставляло его кричать. Она говорила об этом просто, как в книжках, когда старый человек, который уже успел не только нагрешить, но и искупить свои грехи, просто перечисляет произошедшее с ним в этой непростой жизни.
Это недолетающие самолеты тоже поражали мое воображение, потому что я не могла представить масштаба военных действий, эта география не помещалась в моей голове и я не уверена, что помещается теперь.
Однажды, уже после развода родителей, мои друзья, Дашка и Вадик, собирались на день рождения к отцу. Отец мне всегда ужасно нравился, в отличие от моего собственного, он был меломан, стиляга, красиво танцевал и учил нас всех это делать, разбирался в вине и женщинах. Дети запаковали ему, кажется, какую-то пластику пинк флойда, тогда только появились сиди-проигрыватели, и у отца он уже конечно же был, а у нас - нет. И я вспомнила, как он рассказывал, что однажды провкалывал целый месяц в три смены на заводе, еще лет в 18-19, и купил за бешеные деньги, не то 150, не то 200 рублей, у фарцовщиков, обалденные голубые джинсы. А когда вернулся домой, обнаружил что дед Петя, пьяный в дым, изрубил эти джинсы топором, т.к. не за это воевал.
В 1998, вроде бы, году в школу пришел дед моей одноклассницы. Через пару дней у нее должен был праздноваться день рождения, одноклассница была из очень состоятельной семьи, уже порченная всем чем только можно, и попасть на ее тусовку было весьма почетно. Уж не помню, с чего я вдруг впала в немилость, но одноклассница улучила момент, когда после дедовского рассказа "про войну" я вдруг засмеялась. Сказала мне, что людей, которые смеются над Великой Войной и ее героическим дедом, она видеть у себя на вечеринке не желает. Я пожала плечами, нет, обиделась, конечно, думала, что пропускаю ну просто дохуища, возможно, лучшую party в своей life.
А в 2004, на лекции по философии, наш уже покойный преподаватель управителев говорил, что мы можем в общем-то не заучивать все эти теории и учения. Главное - это оценить важность момента, статус любого события. Что вот это - с этими людьми, в подобных обстоятельствах - уже не повторится. Шашлыки могут повториться. Тусовка. А лекция - нет. И третий курс, вот такой, с этими вот мордами, - нет. И 19 лет тоже не повторится. И через некоторое время умер от рака. Говорили, что его семья долго готовилась к этому событию, всем своим философским прайдом, а жена его, умница и красавица, тоже читала у нас философию, и они были готовы к утрате.
Я не умею оценить ни масштаба потери, ни масштаба события.
Это что-то с глазами, ну или с мозгом.
А может просто не хочу.
С днем великой победы. Сейчас мы с Н. поедим рыбы и салата, выпьем по рюмочке трофейного австрийского травяного ликера за наших дедов и пойдем гулять.