Точка отсчета. 6. Жизнь, как она есть. Булка без мака.
В нашем детском саду был беспредел или всевластие воспитателей. Взирая на это "с высоты взрослого полета", я ужасаюсь тому, кто и как нами - детьми руководил, воспитывал, но тогда - не ведая альтернативы, мы верили в то, что всё, что происходит с нами в этом дошкольном учреждении - нормально и воспитательский диктат -всего лишь поражал, пугал, но не казался чем-то нестандартным и даже воспринимался, как должное.
Обеденные столы, как всегда, накрылись трудами дежурных белыми салфеточками, на них появилась дымящаяся овсяная каша, стаканчики чая и - крайне редкое лакомство, выдаваемое далеко не каждый день - булка с маком! Таким праздничным добавкам, как правило, очень радовались, потому что обычный рацион вообще с трудом можно было назвать вкусным. А уж булка - это булка и она относилось к разряду "праздничных" исключений, вливаясь в ряды других "приятных неожиданностей", таких как - бутерброд с вареной сгущенкой, вафли с варением, макароны по -флотски.
То,что сегодня Великий день, мы узнали уже сидя в кружок за столом. 22 апреля - день рождения ни кого-нибудь, а самого Владимира Ильича Ленина. По этому поводу воспитательница Зинаида Ильинична толкнула пламенную речь перед нами и всем рассевшимся 6-ти леткам, с красивого подноса, расписанного хохломой - было выдано по одной коричневой пышной беляшечке на один вожделевший рот. Есть мы должны быть с благодарностью, осознавая всю значимость 22 апреля, а так же понимая, что эта сдоба с начинкой - не иначе, как дар Великого вождя революции. Все прониклись важность момента.
Дальше случилась беда.
Моя соседка по застолью, совершенно как-то не по осчастливленному- капризно скривила губы и неожиданно захрундучала:
- Не хочууу булкуу... Я не люблю булки..и мак не люблю..
Юлька Аксёнова (так звали этого шебутного чертенка) - наш маленький неуемный "перпетуум мобиле" в масштабах всего детского сада. Она постоянно вращалась в центре событий - плохих и нет, а порой и организовывала этот центр самостоятельно. Черные хитрые ее глазки - выражали, концентрировали в себе весь ее неутомимый темперамент и всегдашнюю готовность к любой шкоде. Зубы у Юльки были ужасные - черные, говорящие о злоупотреблении всякими эмалеразрушающими конфетами "сосалками". Это не шибко лицеприятное обстоятельство нисколечко ее не смущало:
- Молочные выпадут - не стесняясь и улыбаясь во весь свой чернявый частокол, отвечала она всем, заглядывающим ей в рот:
- Зато жизнь моя сладка! Не то, что ваша, белозубые кашкоеды!
И Юльку принимали такой как есть! Зубы и правда были ерундой по сравнению со всем задором и энергией, которую она вносила в наш детский коллектив.
Воспитатели нашего восторга по поводу активного Юлькиного персонажа не разделяли. Она являлась их вечным объектом наказания и самой частой провинившейся посетительницей темных чуланов с раскладушками и прочих наказательных углов детского сада.
Когда Аксенова заныла, под ложечкой у меня засосало в предчувствии приближающегося "не хорошего"..
Уж очень речь Зинаиды была горячей и уж чрезмерно пылко преподносились булки, не иначе, как великое благо. Где-то, даже, на задворках мое сознания, засела мысль, что пек их, возможно, сам Владимир Ильич и они долгое время находились на хранении у него в мавзолее, и что честь вкусить подобную краюшку приравнивается чуть ли ни к чести взятия хлеба-соли из его собственных рук. И тут Юлька! Ну совершенно развенчала возникшие в моей голове мифы. Похоже, она не благодарно собиралась отказаться от сих милостивых даров.
- Юль. Давай я съем твою булку.. Ты только не шуми.. - запихивая последние крошки своей сдобы за щеку, я протянула под столом к ней загребущую ладошку.
Непривычно унылая Аксёнова, взяла булку с тарелки и собиралась протянуть мне ее под столом, согласившись с моим предложением.
Увы, сее движение и заговорщицкие наши лица - не остались не замеченными.
- Петракова, Аксёнова.. - углядев нашу суету, грозно двинулась к нам Ильинична..:
- что там у вас происходит??
Передача не состоялась. Коврижка нескладно выскользнула из рук, застуканной Юльки и предательским колобком покатилась по полу.
За столами повисла тяжелая пауза. Ложки, брякнув о дно тарелок, опустились в недоеденные овсянки, глаза детей провожали выкатывающююся прямо к ногам "хлебодарительницы" сдобную кругляшку.
Лицо воспитательницы приобрело багровый оттенок и мы фактически увидели, как комок гнева, просто физически, возникнув где-то в глубинах ее крепкого и жесткого тела, поднялся по всколыхнувшейся возмущением груди, сглотнулся в горле шаром, заглатываемого воздуха и выскочил потоком уничтожающего крика:
- Хлееееб!!! Хлеб-всему голова, безголовые вы мои!!! Кто кинул булку на пол?? Кто?? Всем встать!! Никто не будет есть, пока не выясним чья эта булка!
Все вскочили, как по стойке смирно.
Зинаида подлетела к нашей остолбеневшей паре..
- Чья это булка??? Повторяю-чья???
- Моя! - пришла в себя Аксёнова..
Я же очень надеялась, что на этом признании все и закончится, верила в то, что Юлька сейчас объяснит, что случайно ее уронила, ну и пару часов в углу - мера наказания для нее" без вариантов" и более чем привычная - окончательно закончат эту историю в общем-то ни о чем.
Но нет!
Юлька была Юлькой, а следственно - Че Геварой в юбке.
Сбросив первую оторопь, к ней вернулось в обычное позитивно - уверенное состояние и будто не замечая, разрываемую страстями Зинаиду, поковыривая в носу и улыбаясь во все свои черные зубные кочерыжки, достаточно нагло изрекла:
- Коврижки ваши черствые. Мак я не люблю! Он между зубов застревать хочет всегда, а у меня и так их не полный набор. ... - и так далее.. - Мол ,сами ешьте, если хотите. А я никак не хочу и не буду!!!
В этот миг мне показалось, что и без того круглые глаза Ильиничны округлились до размеров самой круглой сдобы..и вот вот, вывалившись из ее лица, покатятся очередными колобками по полу нашей столовой.
- Клааааааааааааааааа-вввввв-ааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!! - заорала она так, что стекла окон сада издали жалобное "дзынь", а тарелки на столах подпрыгнули чуть не расплескав вонючую остывающую овсянку.
Дверной проем, тут же, загородила женщина-танк или слон или холодильник.. Больше всего она была похожа, все же, на холодильник "Зил" - потому что была такая же квадратная, так же с трудом пролезала в дверной проем и была так же бела и вонюча в своем поварском колпаке и белом халате, источавшим запахи различных продуктов.
Клава - была главная по кухне. Она встречала машины с провизией, прибывавшие к черному ходу детского сада; сама же, будучи недюжей силы, перетаскивала цистерны с едой на кухню; грела на плите всю, полученную под расчет, провизию в закутке садовской кухни; разваливала и разливала ее огромным половником , как помои, по большим чанам и кастрюлям - не красиво, но заметно ,помеченных иероглифами, выведенными красной масляной краской и понятными только ей самой - "1ГР", "2ГР", "СТГР" - в расшифровке: 1 группа,вторая, старшая и т.д.
Человек она была в масштабах сада крайне важный!
Ибо от ее мощной, распаренной над конфорками руки, зависело сколько конкретно ковшей жратвы она закинет и в какой именно чан, а от этой массы пропорционально зависело и то, сколько халявной еды смогут унести после рабочей смены в нагруженных авоськах, те или иные воспитатели домой, что бы накормить своих чад и оправдать свой не шибко сильно оплачиваемый труд.
Клаву уважали, с Клавой считались, с Клавой старались дружить все сотрудники д/с.
Клава же в своем авторитете клала на всех, унося домой сумки, содержанием которых можно было бы накормить всех голодающих детей Никарагуа.
Мы же Клаву боялись за габариты и абсолютную молчаливость. Виделась она нам - этаким местным "Герасимом" в поварском колпаке и с тесаком, который может молча задушить, угробить, утопить в компоте любую "Муу-му", посмевшую не вовремя подать свой щенячий голос.
В детских рядах, про нее ходили страшные байки. Например, что ужасные кислые щи она варит из человечинки. Когда же наш детский сад покидал какой-нибудь ребенок, в поисках "лучшей жизни", мы прощались с ним навсегда!!
А потом, за обедом усиленно пытались разглядеть в крохотных ошметках мяса в гороховом супе очертания потерянного друга.
Воспитатели, видя этот трепещущей перед ней страх в наших глазах, пользовались им с выгодой для установления нормативного порядка. И в критических ситуациях не послушания, этот "кухонный агрегат" вызывался для устрашения провинившегося в группу. Действовало это "явление" почти всегда безотказно.
Описываемый случай оказался вопиющим, т.к. он касался всех святая святых:
во-первых Ленина, а во-вторых самой Клавы.
Оскорбление было нанесено обоим. Никто прежде не бастовал против детсадовской еды и уж тем более, не совершал столь аморальный поступок в день рождения вождя.
Протиснувшись наконец в помещение группы, повариха увидела круглый объект раздора НА ПОЛУ!!! Верх беспредела и не уважения. Ручищи ее уперлись в бока, придав ей более круглые формы. Немигающие глаза, воззрившиеся на булку, начали наливаться кровью, очень быстро обогнав по насыщенности цвета ее красную круглую, распаренную готовкой, физиономию. Она засопела как паровоз, брызнула слюной и, впервые за всю свою дедсадовскую историю, мы услышали на удивление тонкий и гнусавый голос вырвавшийся в одном единственном протяжном слове:
- ХХХХХтооооооооо???
Тонкий, цеплючий и лакированный красный ноготь Ильиничны злостно устремился в направлении Юльки.
Кухарка медленно перевела тяжелый взгляд с хлебного изделия на Аксёнову..и всем стало страшно..!!!!
Быки в корриде смотрят на красную тряпку с куда большей любовью, чем Клава воззрилась на черноглазую возмутительницу спокойствия.
С двух сторон белохалатницы начали надвигаться на Юльку. Я попятилась назад, дабы случайно не попасть в эти жернова четырех распахнутых "для объятий" надвигающихся рук.
Юлька, юлой завертелась ,заверещала и кинулась под стол. Дети разбежались по периметру ,в ужасе наблюдая за происходящим.
Если бы Клава знала слово -" ату", то непременно бы: "Ату ее! Ату" - комментировало бы сее действо. Обе женщины начали нарезать круги вокруг детской мебели. Юлька оказалась загнанным зверьком в центре.
Поочередно надрывая, не сгибаемые в складках жира, пупки и колени - участницы "группировки захвата" пытались поочередно влезть под достаточно широкую круглую, но необычайно низкую столешницу, что бы там все-таки зацепить за рукав или косичку, юрко уворачивающуюся от подобных выпадов Юльку. Детские стульчики с треском отлетали в сторону, освобождая штурмующим доступ к намеченной цели .
Гнуться преследовательницы утомились достаточно быстро, потому следующий этап операции по захвату малолетней террористки был развернут на полу, а именно - на коленях . Обе грузные мадамы поползли по диаметру стола, то и дело оттопыривая свои бронебойные зады в попытке поднырнуть между ножек в центр. Появились первые болельщики этого состязания:
- Юля! Юля! Держииись!! - сначала тихонечко, а потом и с усмешками, во весь голос вещала наша шестилетняя группа поддержки, в коротких штанишках.
Зрелище было незабвенное! Не было в нашем детстве цирка "Дю Солей", да и не надо было!!! Хлеба (в виде булок) и зрелищ, нам хватало с лихвой.
При очередном маневре согнутой в три погибели поварихи Клавы, ее халат задрался выше задних округлостей, обнаружив нашим взорам всю масштабность ее наетой и наворованной гордости. Дети начали давиться приступом хохота.
- Какая аппетитная - брякнул кто-то, явно не успевший перекусить: - булка...
- И кость жирная - пискнул девичий голос..
Габариты кухарки и Ильиничны - явно не предполагали повышенной лазучести, а потому их ерзания по кругу на четвереньках напоминали больше забег очень жирных поросей, рассекающих с хрюканьем периметр своего свинарника.
В одной из попыток выцепить Юльку в зону доступа, Ильинична почти ухватила девочку за плечо, но Аксёнова, четко решив не сдаваться, вцепилась своими острыми черными скалами зубов в протянутую к ней клешню воспитательницы; вгрызлась ,как бешеный волк загнанный в угол, в единственно возможном решение для своего спасения.
- УОООАААУУУУУ - вырвалось из глотки Зинаиды, моментально , с неожиданной ловкостью девочки, вынырнувшей из под стола. Из ее злых глаз забрызгали слезы, а на и без того красный ноготь потекла алая струйка крови.
Клава, застрявшая под столом, с трудом высунула свое одутловатое лицо и оценила поражение напарницы.
Пыхтя ,как Вини-пух, который не мог вылезти из норы кролика, она натужно дала заднюю и постепенно высвободила свою тушу из под покрова детской столешницы. Трапезник качнулся и все стаканы с чаем, тарелки с кашей, полетели на ковер.
Выпрямившуюся во весь рост кухарку , от зрелища этого тарарама затрясло. Холодильник "Зил" заработал с удвоенной мощью. Клава подняла в верх сжатые в кулаках руки и сотрясла ими воздух, выглядя то ли как Тарзан, то ли, как силач Бамбула, готовящийся тягать неподъемные гири. Опустивши вперед верхнюю дебелую часть тела к столу , повариха одной рукой, за самый край подняла деревяшку, как пушинку над своей головой и застыла. Вот так атланты держат небо на каменных ногах-представилось мне..
Аксёновский бастион рухнул , купол защиты разверзся, обнажив ее во всей красе и полной доступности врагам.
Предприимчивая Ильинична сразу просекла всю сложившуюся и весьма выгодную для нее рокировку, снова метнулась в сторону Юльки и крепко уцепив ее за волосы потащила визжащую зачинщицу бунта, в сторону туалета.
"Титаниха" бросила стол на исходную позицию. Затем попыталась помять себе затекшую от марш-броска ползком поясницу рукой, но нельзя объять необъятное, поясница для руки оказалась недосягаема. Плюнув на эту неудачную затею, Клава с трудом наклонилась, подобрала Юлькину злополучную сдобу с пола и заботливо сдула с нее пыль. Затем враскорячку, как морячка, проследовала следом за Зинаидой и Аксёновой.
Казалось ни разлитые чаи и каши, ни разбитая посуда, ни замаранный ковер -ни что из этого не имело такого значения, как эта злополучная булка. Когда троица скрылась за дверь туалета, все дети вздохнули с облегчением. Нет, конечно, никто не завидовал участи согруппницы, никто даже по сути и не знал , что ее там ждет за белой дверью с наклеенной картинкой писающего мальчика, все по простому радовались тому, что их миновала сея чаша, и знали, что Юльке по большой теории вероятности - скоро настанет каюк. А значит, будет новый суп с мясом.
Из туалета неслись сопротивляющиеся писки и взвизги Аксеновой, а так же слышались ее несломленные вопли:
- Не хочу!! Не буду!! Не заставите!
Но заставить, похоже, стало делом принципа, действием самоуважения, что ли, для захвативших ее в плен двух разъяренных теток.
Дверь снова приотворилась и из нее , к моему всеобъемлющему ужасу, раздалось :
- Петракова, сюда иди!!
Медлить было нельзя и я подорвалась с места, с дрожащим нутром на этот зов.
Оказавашись в туалете, я увидела следующее:
Истукан Клава держала брыкающуюся девочку за ухо одной рукой и другой пыталась впихнуть булку Юльке в рот. Все личико революционерки уже было изгвазданно в маке и крошках, но цели своей кухарке достигнуть до сих пор так и не удалось.
Ильинична захлопнувшая за мной дверь, строго посмотрела на меня и сказала:
- Ты на стреме!!
- Что? Что? На чем я? - ничего не поняв, испуганно переспросила я.
- Стой и держи дверь, дура - разъярилась уже на меня Зинаида:
- Смотри,что бы никто не вошел!
Я вцепилась в дверную ручку, как-будто от нее зависила сама жизнь, но мои глаза не отрывались от вырывающейся Юльки и потихоньку заполнялись слезами от этого зрелища.
Фигура Ильиничны приблизилась к борющимуся ребенку и поварихе и полностью загородила мне обзор. Юльку накрыла "лавина" белых халатов.
- Держи...держи ее крепче, Клав.. - вещала воспиталка:
- так, так... Вот стерва изворотливая, никак с ней не справишься!
- Держи Клаваааааааааааа..
- Ах.., ну не хочешь есть, ну и хрен с тобой! Снимай с нее трусы , Клав..
- Не можешь? Тогда держи крепче. Вот, вот тебе ! - кричала обезумевшая Зинаида , засовывая остатки раскрошившегося мякиша Юльке в трусы!!!
Я заревела. Заревела от ужаса происходящего, от Юлькиной и от своей беспомощности, от страха перед этими большими людьми, которым хотелось доверять, от непредсказуемости и жестокости жизни, которой я пока не знала, но которая неумолимо разворачивалась передо мной во всей "красе".
Все стихло. Сквозь пелену слез, я увидела две белые фигуры, спокойно моющие руки в детском умывальнике.
Одна из них криво усмехнулась и изрекла в мою сторону:
- Ну что ты вцепилась в эту ручку? Отпускай уже.. Висит, как мышь на веревке. Дай пройти.
Они, с гордым видом от проделанной работы, проплыли мимо и захлопнули за собой дверь. Я кинулась к умывальнику, смыла все соленые капли с глаз и в ожидаемом страхе заглянула за пластиковую перегородку, отделяющую умывальники от унитазов.
На толчке, со спущенными до колен трусиками сидела дрожащая Юлька. Нет не Юлька, совсем не та Юлька, которую я описывала выше. Другая! Она не плакала, лишь тихо всхлипывала, но всхлипывала бесконечно. Горе. Воздух пропитал горький привкус настоящего горя и он вторгся и в меня, а с ним терялась вера. Вера в людей и вера в то, что все в этом мире доступно, что нет смерти и ужасов, нет насилия и все страшные истории - это точно не про тебя, они где-то там далеко, но не с тобой!! Больше мы в это не верили.
Весь пол вокруг был усыпан крошками. В Юлькинах белых трусиках так же лежали куски от былой сдобы..
- Ненавижу... - зашептала Юлька: - ненавижу..
- Их? - робко осмелилась спросить я.
- Нет..себя... - зарыдала наконец Аксенова, давая выход накопившимся эмоциям:
- себя ненавижу!
Я, тоже, снова захлюпала носом. Потому что поняла ее боль; ее растоптанную маковой булкой детскую, челоческую честь; ее ненависть к себе за это, за слабость; за то, что она маленькая и у нее нет сил, что бы суметь дать отпор! Это была ненависть к своей полной беспомощности.
Проревевшись, я сняла с Юльки трусы, выкинула все их содержимое в унитаз, умыла ее, отряхнула ей платьице и как могла заплела по новой растрепанные косички. Все это время - она смотрела в пол и молчала. Молчала и я.
Надо было выходить в группу. Было боязно. Страшно - не смотря на понимание, что все самое страшное позади.
- Пойдем , Юль? Ты хорошо выглядишь, как будто ничего и не было. Вот , посмотри в зеркало? Посмотри, как я тебя причесала? Как принцессу! - заботливо расчесывая последнюю кудряшку, пыталась восстановить ее дух я.
Юлька подняла потухшие глаза на свое изображение в зеркале и отрешенно застыла.
Вдруг она оживилась, резко повернулась ко мне, прижалась как-то так горячо, горячо и умоляющее глядя в глаза взмолилась шопотом:
- Прошу! Только одно прошу, Танечка... - не рассказывай никому, что мне булку в трусы "сували"??!!!!! Умоляю!!
- Конечно нет!!!! Что ты? Буду молчать, как могила! Это будет только наша тайна- пообещала я, ото всей души.
Она мне поверила.
Спустя время, стало ясно, что о садистском поступке воспитателей действительно никто не узнал. Изуверки вполне понимали, что если этот факт вскроется, то последствия могут быть для них фатальными и молчали.
Юлька молчала, пытаясь, хоть как-то, сберечь свою честь. Я молчала запечатанная замком данного мною Юльке обещания.
Через месяц Аксёнову перевели в другой детский сад и видела я ее только изредка во дворе нашего дома. Глаза ее больше никогда не горели светом идеи, свободы и где-то в самом их краешке навсегда притаился страх.
У Ильиничны, в месте Юлькиного укуса, начался абсцесс и она долго ходила с перебинтованной рукой, источавшей тошнотворные ароматы мази Вишневского. Когда рука зажила, она решила вызвать в детский сад выездных стоматологов, что бы провести проверку состояния зубов всей группы. Видимо, она пыталась рассчитать на будущее - с кем стоит вступать в бой, а с кем нет. Хорошую улыбку с этого момента стало иметь опасно.
Булки с маком я больше не люблю.
А в тот день я решила, что когда выросту, я скуплю все булки и эклеры в магазинах Москвы и засуну их в трусы мучительницам.
Сомнений не было - размеры их труселей вместили бы, наверное, весь годовой зерновой запас нашей страны.
Мне не было их жаль, печалило меня лишь то, что при таких огромных задах, души у них оказались такие же крохотные, как песчинки мака в огромной сдобе булки.
Обеденные столы, как всегда, накрылись трудами дежурных белыми салфеточками, на них появилась дымящаяся овсяная каша, стаканчики чая и - крайне редкое лакомство, выдаваемое далеко не каждый день - булка с маком! Таким праздничным добавкам, как правило, очень радовались, потому что обычный рацион вообще с трудом можно было назвать вкусным. А уж булка - это булка и она относилось к разряду "праздничных" исключений, вливаясь в ряды других "приятных неожиданностей", таких как - бутерброд с вареной сгущенкой, вафли с варением, макароны по -флотски.
То,что сегодня Великий день, мы узнали уже сидя в кружок за столом. 22 апреля - день рождения ни кого-нибудь, а самого Владимира Ильича Ленина. По этому поводу воспитательница Зинаида Ильинична толкнула пламенную речь перед нами и всем рассевшимся 6-ти леткам, с красивого подноса, расписанного хохломой - было выдано по одной коричневой пышной беляшечке на один вожделевший рот. Есть мы должны быть с благодарностью, осознавая всю значимость 22 апреля, а так же понимая, что эта сдоба с начинкой - не иначе, как дар Великого вождя революции. Все прониклись важность момента.
Дальше случилась беда.
Моя соседка по застолью, совершенно как-то не по осчастливленному- капризно скривила губы и неожиданно захрундучала:
- Не хочууу булкуу... Я не люблю булки..и мак не люблю..
Юлька Аксёнова (так звали этого шебутного чертенка) - наш маленький неуемный "перпетуум мобиле" в масштабах всего детского сада. Она постоянно вращалась в центре событий - плохих и нет, а порой и организовывала этот центр самостоятельно. Черные хитрые ее глазки - выражали, концентрировали в себе весь ее неутомимый темперамент и всегдашнюю готовность к любой шкоде. Зубы у Юльки были ужасные - черные, говорящие о злоупотреблении всякими эмалеразрушающими конфетами "сосалками". Это не шибко лицеприятное обстоятельство нисколечко ее не смущало:
- Молочные выпадут - не стесняясь и улыбаясь во весь свой чернявый частокол, отвечала она всем, заглядывающим ей в рот:
- Зато жизнь моя сладка! Не то, что ваша, белозубые кашкоеды!
И Юльку принимали такой как есть! Зубы и правда были ерундой по сравнению со всем задором и энергией, которую она вносила в наш детский коллектив.
Воспитатели нашего восторга по поводу активного Юлькиного персонажа не разделяли. Она являлась их вечным объектом наказания и самой частой провинившейся посетительницей темных чуланов с раскладушками и прочих наказательных углов детского сада.
Когда Аксенова заныла, под ложечкой у меня засосало в предчувствии приближающегося "не хорошего"..
Уж очень речь Зинаиды была горячей и уж чрезмерно пылко преподносились булки, не иначе, как великое благо. Где-то, даже, на задворках мое сознания, засела мысль, что пек их, возможно, сам Владимир Ильич и они долгое время находились на хранении у него в мавзолее, и что честь вкусить подобную краюшку приравнивается чуть ли ни к чести взятия хлеба-соли из его собственных рук. И тут Юлька! Ну совершенно развенчала возникшие в моей голове мифы. Похоже, она не благодарно собиралась отказаться от сих милостивых даров.
- Юль. Давай я съем твою булку.. Ты только не шуми.. - запихивая последние крошки своей сдобы за щеку, я протянула под столом к ней загребущую ладошку.
Непривычно унылая Аксёнова, взяла булку с тарелки и собиралась протянуть мне ее под столом, согласившись с моим предложением.
Увы, сее движение и заговорщицкие наши лица - не остались не замеченными.
- Петракова, Аксёнова.. - углядев нашу суету, грозно двинулась к нам Ильинична..:
- что там у вас происходит??
Передача не состоялась. Коврижка нескладно выскользнула из рук, застуканной Юльки и предательским колобком покатилась по полу.
За столами повисла тяжелая пауза. Ложки, брякнув о дно тарелок, опустились в недоеденные овсянки, глаза детей провожали выкатывающююся прямо к ногам "хлебодарительницы" сдобную кругляшку.
Лицо воспитательницы приобрело багровый оттенок и мы фактически увидели, как комок гнева, просто физически, возникнув где-то в глубинах ее крепкого и жесткого тела, поднялся по всколыхнувшейся возмущением груди, сглотнулся в горле шаром, заглатываемого воздуха и выскочил потоком уничтожающего крика:
- Хлееееб!!! Хлеб-всему голова, безголовые вы мои!!! Кто кинул булку на пол?? Кто?? Всем встать!! Никто не будет есть, пока не выясним чья эта булка!
Все вскочили, как по стойке смирно.
Зинаида подлетела к нашей остолбеневшей паре..
- Чья это булка??? Повторяю-чья???
- Моя! - пришла в себя Аксёнова..
Я же очень надеялась, что на этом признании все и закончится, верила в то, что Юлька сейчас объяснит, что случайно ее уронила, ну и пару часов в углу - мера наказания для нее" без вариантов" и более чем привычная - окончательно закончат эту историю в общем-то ни о чем.
Но нет!
Юлька была Юлькой, а следственно - Че Геварой в юбке.
Сбросив первую оторопь, к ней вернулось в обычное позитивно - уверенное состояние и будто не замечая, разрываемую страстями Зинаиду, поковыривая в носу и улыбаясь во все свои черные зубные кочерыжки, достаточно нагло изрекла:
- Коврижки ваши черствые. Мак я не люблю! Он между зубов застревать хочет всегда, а у меня и так их не полный набор. ... - и так далее.. - Мол ,сами ешьте, если хотите. А я никак не хочу и не буду!!!
В этот миг мне показалось, что и без того круглые глаза Ильиничны округлились до размеров самой круглой сдобы..и вот вот, вывалившись из ее лица, покатятся очередными колобками по полу нашей столовой.
- Клааааааааааааааааа-вввввв-ааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!! - заорала она так, что стекла окон сада издали жалобное "дзынь", а тарелки на столах подпрыгнули чуть не расплескав вонючую остывающую овсянку.
Дверной проем, тут же, загородила женщина-танк или слон или холодильник.. Больше всего она была похожа, все же, на холодильник "Зил" - потому что была такая же квадратная, так же с трудом пролезала в дверной проем и была так же бела и вонюча в своем поварском колпаке и белом халате, источавшим запахи различных продуктов.
Клава - была главная по кухне. Она встречала машины с провизией, прибывавшие к черному ходу детского сада; сама же, будучи недюжей силы, перетаскивала цистерны с едой на кухню; грела на плите всю, полученную под расчет, провизию в закутке садовской кухни; разваливала и разливала ее огромным половником , как помои, по большим чанам и кастрюлям - не красиво, но заметно ,помеченных иероглифами, выведенными красной масляной краской и понятными только ей самой - "1ГР", "2ГР", "СТГР" - в расшифровке: 1 группа,вторая, старшая и т.д.
Человек она была в масштабах сада крайне важный!
Ибо от ее мощной, распаренной над конфорками руки, зависело сколько конкретно ковшей жратвы она закинет и в какой именно чан, а от этой массы пропорционально зависело и то, сколько халявной еды смогут унести после рабочей смены в нагруженных авоськах, те или иные воспитатели домой, что бы накормить своих чад и оправдать свой не шибко сильно оплачиваемый труд.
Клаву уважали, с Клавой считались, с Клавой старались дружить все сотрудники д/с.
Клава же в своем авторитете клала на всех, унося домой сумки, содержанием которых можно было бы накормить всех голодающих детей Никарагуа.
Мы же Клаву боялись за габариты и абсолютную молчаливость. Виделась она нам - этаким местным "Герасимом" в поварском колпаке и с тесаком, который может молча задушить, угробить, утопить в компоте любую "Муу-му", посмевшую не вовремя подать свой щенячий голос.
В детских рядах, про нее ходили страшные байки. Например, что ужасные кислые щи она варит из человечинки. Когда же наш детский сад покидал какой-нибудь ребенок, в поисках "лучшей жизни", мы прощались с ним навсегда!!
А потом, за обедом усиленно пытались разглядеть в крохотных ошметках мяса в гороховом супе очертания потерянного друга.
Воспитатели, видя этот трепещущей перед ней страх в наших глазах, пользовались им с выгодой для установления нормативного порядка. И в критических ситуациях не послушания, этот "кухонный агрегат" вызывался для устрашения провинившегося в группу. Действовало это "явление" почти всегда безотказно.
Описываемый случай оказался вопиющим, т.к. он касался всех святая святых:
во-первых Ленина, а во-вторых самой Клавы.
Оскорбление было нанесено обоим. Никто прежде не бастовал против детсадовской еды и уж тем более, не совершал столь аморальный поступок в день рождения вождя.
Протиснувшись наконец в помещение группы, повариха увидела круглый объект раздора НА ПОЛУ!!! Верх беспредела и не уважения. Ручищи ее уперлись в бока, придав ей более круглые формы. Немигающие глаза, воззрившиеся на булку, начали наливаться кровью, очень быстро обогнав по насыщенности цвета ее красную круглую, распаренную готовкой, физиономию. Она засопела как паровоз, брызнула слюной и, впервые за всю свою дедсадовскую историю, мы услышали на удивление тонкий и гнусавый голос вырвавшийся в одном единственном протяжном слове:
- ХХХХХтооооооооо???
Тонкий, цеплючий и лакированный красный ноготь Ильиничны злостно устремился в направлении Юльки.
Кухарка медленно перевела тяжелый взгляд с хлебного изделия на Аксёнову..и всем стало страшно..!!!!
Быки в корриде смотрят на красную тряпку с куда большей любовью, чем Клава воззрилась на черноглазую возмутительницу спокойствия.
С двух сторон белохалатницы начали надвигаться на Юльку. Я попятилась назад, дабы случайно не попасть в эти жернова четырех распахнутых "для объятий" надвигающихся рук.
Юлька, юлой завертелась ,заверещала и кинулась под стол. Дети разбежались по периметру ,в ужасе наблюдая за происходящим.
Если бы Клава знала слово -" ату", то непременно бы: "Ату ее! Ату" - комментировало бы сее действо. Обе женщины начали нарезать круги вокруг детской мебели. Юлька оказалась загнанным зверьком в центре.
Поочередно надрывая, не сгибаемые в складках жира, пупки и колени - участницы "группировки захвата" пытались поочередно влезть под достаточно широкую круглую, но необычайно низкую столешницу, что бы там все-таки зацепить за рукав или косичку, юрко уворачивающуюся от подобных выпадов Юльку. Детские стульчики с треском отлетали в сторону, освобождая штурмующим доступ к намеченной цели .
Гнуться преследовательницы утомились достаточно быстро, потому следующий этап операции по захвату малолетней террористки был развернут на полу, а именно - на коленях . Обе грузные мадамы поползли по диаметру стола, то и дело оттопыривая свои бронебойные зады в попытке поднырнуть между ножек в центр. Появились первые болельщики этого состязания:
- Юля! Юля! Держииись!! - сначала тихонечко, а потом и с усмешками, во весь голос вещала наша шестилетняя группа поддержки, в коротких штанишках.
Зрелище было незабвенное! Не было в нашем детстве цирка "Дю Солей", да и не надо было!!! Хлеба (в виде булок) и зрелищ, нам хватало с лихвой.
При очередном маневре согнутой в три погибели поварихи Клавы, ее халат задрался выше задних округлостей, обнаружив нашим взорам всю масштабность ее наетой и наворованной гордости. Дети начали давиться приступом хохота.
- Какая аппетитная - брякнул кто-то, явно не успевший перекусить: - булка...
- И кость жирная - пискнул девичий голос..
Габариты кухарки и Ильиничны - явно не предполагали повышенной лазучести, а потому их ерзания по кругу на четвереньках напоминали больше забег очень жирных поросей, рассекающих с хрюканьем периметр своего свинарника.
В одной из попыток выцепить Юльку в зону доступа, Ильинична почти ухватила девочку за плечо, но Аксёнова, четко решив не сдаваться, вцепилась своими острыми черными скалами зубов в протянутую к ней клешню воспитательницы; вгрызлась ,как бешеный волк загнанный в угол, в единственно возможном решение для своего спасения.
- УОООАААУУУУУ - вырвалось из глотки Зинаиды, моментально , с неожиданной ловкостью девочки, вынырнувшей из под стола. Из ее злых глаз забрызгали слезы, а на и без того красный ноготь потекла алая струйка крови.
Клава, застрявшая под столом, с трудом высунула свое одутловатое лицо и оценила поражение напарницы.
Пыхтя ,как Вини-пух, который не мог вылезти из норы кролика, она натужно дала заднюю и постепенно высвободила свою тушу из под покрова детской столешницы. Трапезник качнулся и все стаканы с чаем, тарелки с кашей, полетели на ковер.
Выпрямившуюся во весь рост кухарку , от зрелища этого тарарама затрясло. Холодильник "Зил" заработал с удвоенной мощью. Клава подняла в верх сжатые в кулаках руки и сотрясла ими воздух, выглядя то ли как Тарзан, то ли, как силач Бамбула, готовящийся тягать неподъемные гири. Опустивши вперед верхнюю дебелую часть тела к столу , повариха одной рукой, за самый край подняла деревяшку, как пушинку над своей головой и застыла. Вот так атланты держат небо на каменных ногах-представилось мне..
Аксёновский бастион рухнул , купол защиты разверзся, обнажив ее во всей красе и полной доступности врагам.
Предприимчивая Ильинична сразу просекла всю сложившуюся и весьма выгодную для нее рокировку, снова метнулась в сторону Юльки и крепко уцепив ее за волосы потащила визжащую зачинщицу бунта, в сторону туалета.
"Титаниха" бросила стол на исходную позицию. Затем попыталась помять себе затекшую от марш-броска ползком поясницу рукой, но нельзя объять необъятное, поясница для руки оказалась недосягаема. Плюнув на эту неудачную затею, Клава с трудом наклонилась, подобрала Юлькину злополучную сдобу с пола и заботливо сдула с нее пыль. Затем враскорячку, как морячка, проследовала следом за Зинаидой и Аксёновой.
Казалось ни разлитые чаи и каши, ни разбитая посуда, ни замаранный ковер -ни что из этого не имело такого значения, как эта злополучная булка. Когда троица скрылась за дверь туалета, все дети вздохнули с облегчением. Нет, конечно, никто не завидовал участи согруппницы, никто даже по сути и не знал , что ее там ждет за белой дверью с наклеенной картинкой писающего мальчика, все по простому радовались тому, что их миновала сея чаша, и знали, что Юльке по большой теории вероятности - скоро настанет каюк. А значит, будет новый суп с мясом.
Из туалета неслись сопротивляющиеся писки и взвизги Аксеновой, а так же слышались ее несломленные вопли:
- Не хочу!! Не буду!! Не заставите!
Но заставить, похоже, стало делом принципа, действием самоуважения, что ли, для захвативших ее в плен двух разъяренных теток.
Дверь снова приотворилась и из нее , к моему всеобъемлющему ужасу, раздалось :
- Петракова, сюда иди!!
Медлить было нельзя и я подорвалась с места, с дрожащим нутром на этот зов.
Оказавашись в туалете, я увидела следующее:
Истукан Клава держала брыкающуюся девочку за ухо одной рукой и другой пыталась впихнуть булку Юльке в рот. Все личико революционерки уже было изгвазданно в маке и крошках, но цели своей кухарке достигнуть до сих пор так и не удалось.
Ильинична захлопнувшая за мной дверь, строго посмотрела на меня и сказала:
- Ты на стреме!!
- Что? Что? На чем я? - ничего не поняв, испуганно переспросила я.
- Стой и держи дверь, дура - разъярилась уже на меня Зинаида:
- Смотри,что бы никто не вошел!
Я вцепилась в дверную ручку, как-будто от нее зависила сама жизнь, но мои глаза не отрывались от вырывающейся Юльки и потихоньку заполнялись слезами от этого зрелища.
Фигура Ильиничны приблизилась к борющимуся ребенку и поварихе и полностью загородила мне обзор. Юльку накрыла "лавина" белых халатов.
- Держи...держи ее крепче, Клав.. - вещала воспиталка:
- так, так... Вот стерва изворотливая, никак с ней не справишься!
- Держи Клаваааааааааааа..
- Ах.., ну не хочешь есть, ну и хрен с тобой! Снимай с нее трусы , Клав..
- Не можешь? Тогда держи крепче. Вот, вот тебе ! - кричала обезумевшая Зинаида , засовывая остатки раскрошившегося мякиша Юльке в трусы!!!
Я заревела. Заревела от ужаса происходящего, от Юлькиной и от своей беспомощности, от страха перед этими большими людьми, которым хотелось доверять, от непредсказуемости и жестокости жизни, которой я пока не знала, но которая неумолимо разворачивалась передо мной во всей "красе".
Все стихло. Сквозь пелену слез, я увидела две белые фигуры, спокойно моющие руки в детском умывальнике.
Одна из них криво усмехнулась и изрекла в мою сторону:
- Ну что ты вцепилась в эту ручку? Отпускай уже.. Висит, как мышь на веревке. Дай пройти.
Они, с гордым видом от проделанной работы, проплыли мимо и захлопнули за собой дверь. Я кинулась к умывальнику, смыла все соленые капли с глаз и в ожидаемом страхе заглянула за пластиковую перегородку, отделяющую умывальники от унитазов.
На толчке, со спущенными до колен трусиками сидела дрожащая Юлька. Нет не Юлька, совсем не та Юлька, которую я описывала выше. Другая! Она не плакала, лишь тихо всхлипывала, но всхлипывала бесконечно. Горе. Воздух пропитал горький привкус настоящего горя и он вторгся и в меня, а с ним терялась вера. Вера в людей и вера в то, что все в этом мире доступно, что нет смерти и ужасов, нет насилия и все страшные истории - это точно не про тебя, они где-то там далеко, но не с тобой!! Больше мы в это не верили.
Весь пол вокруг был усыпан крошками. В Юлькинах белых трусиках так же лежали куски от былой сдобы..
- Ненавижу... - зашептала Юлька: - ненавижу..
- Их? - робко осмелилась спросить я.
- Нет..себя... - зарыдала наконец Аксенова, давая выход накопившимся эмоциям:
- себя ненавижу!
Я, тоже, снова захлюпала носом. Потому что поняла ее боль; ее растоптанную маковой булкой детскую, челоческую честь; ее ненависть к себе за это, за слабость; за то, что она маленькая и у нее нет сил, что бы суметь дать отпор! Это была ненависть к своей полной беспомощности.
Проревевшись, я сняла с Юльки трусы, выкинула все их содержимое в унитаз, умыла ее, отряхнула ей платьице и как могла заплела по новой растрепанные косички. Все это время - она смотрела в пол и молчала. Молчала и я.
Надо было выходить в группу. Было боязно. Страшно - не смотря на понимание, что все самое страшное позади.
- Пойдем , Юль? Ты хорошо выглядишь, как будто ничего и не было. Вот , посмотри в зеркало? Посмотри, как я тебя причесала? Как принцессу! - заботливо расчесывая последнюю кудряшку, пыталась восстановить ее дух я.
Юлька подняла потухшие глаза на свое изображение в зеркале и отрешенно застыла.
Вдруг она оживилась, резко повернулась ко мне, прижалась как-то так горячо, горячо и умоляющее глядя в глаза взмолилась шопотом:
- Прошу! Только одно прошу, Танечка... - не рассказывай никому, что мне булку в трусы "сували"??!!!!! Умоляю!!
- Конечно нет!!!! Что ты? Буду молчать, как могила! Это будет только наша тайна- пообещала я, ото всей души.
Она мне поверила.
Спустя время, стало ясно, что о садистском поступке воспитателей действительно никто не узнал. Изуверки вполне понимали, что если этот факт вскроется, то последствия могут быть для них фатальными и молчали.
Юлька молчала, пытаясь, хоть как-то, сберечь свою честь. Я молчала запечатанная замком данного мною Юльке обещания.
Через месяц Аксёнову перевели в другой детский сад и видела я ее только изредка во дворе нашего дома. Глаза ее больше никогда не горели светом идеи, свободы и где-то в самом их краешке навсегда притаился страх.
У Ильиничны, в месте Юлькиного укуса, начался абсцесс и она долго ходила с перебинтованной рукой, источавшей тошнотворные ароматы мази Вишневского. Когда рука зажила, она решила вызвать в детский сад выездных стоматологов, что бы провести проверку состояния зубов всей группы. Видимо, она пыталась рассчитать на будущее - с кем стоит вступать в бой, а с кем нет. Хорошую улыбку с этого момента стало иметь опасно.
Булки с маком я больше не люблю.
А в тот день я решила, что когда выросту, я скуплю все булки и эклеры в магазинах Москвы и засуну их в трусы мучительницам.
Сомнений не было - размеры их труселей вместили бы, наверное, весь годовой зерновой запас нашей страны.
Мне не было их жаль, печалило меня лишь то, что при таких огромных задах, души у них оказались такие же крохотные, как песчинки мака в огромной сдобе булки.