"Золотая метель"
А жене твоей скажем, что ты был в лесу. Один в лесу охотился на белок, выслеживал их по царапинкам на стволах и ветках молодых сосен и ёлок.
Скажем, что закат быль столь прекрасен, что невозможным казалось оставить его в самом расцвете красок и отправиться по немой тропинке к монотонным разметкам дорог прочь от него.
А ночью в лесу лучше не перемещаться, а оставаться на том лишь-месте, которое тебе отвела тьма, то есть на том, с которым ты успел обменяться запасами дневного тепла и света.
Бесполезны попытки отыскать в хитрых тенях ночного леса тропу обратно.
Нет, ночью, в лесу, одному, тебе не было страшно. (В это время ты читаешь мне Зинаиду Гиппиус, читаешь так, что мне кажется, я слышу не человеческий голос, а шёпот платья под скользящей ладонью, бисерный и жемчужный плеск длинных нитей женских бус...).
И не было одиноко, ведь мохнатые шапки одуванчиков щекотали запястья - тебе казалось, что это потерявшиеся реки находят свои русла. Обесцвеченные «листья травы» шуршали и выговаривали то, что забудется утром, но заполнит интервалы между ударами сердца, навсегда изменит цвет твоих глаз. (Тонко укрыты простынёй, мы практически не защищены, всё равно что - раскрыты. В беспорядке складок точно угадываю очертания твоего тела: любоваться, когда нет красок и холста).
Ты проснулся поздно. Солнце уже путалось в макушках самых высоких сосен.
Память удерживала обрывки удивительного сна - тебя искупало в пыльном свете растроганное любовью солнце.
Вечер. Ночь. Ты был один. Мы скажем это вдвоём.
(22-23.06.09)
Скажем, что закат быль столь прекрасен, что невозможным казалось оставить его в самом расцвете красок и отправиться по немой тропинке к монотонным разметкам дорог прочь от него.
А ночью в лесу лучше не перемещаться, а оставаться на том лишь-месте, которое тебе отвела тьма, то есть на том, с которым ты успел обменяться запасами дневного тепла и света.
Бесполезны попытки отыскать в хитрых тенях ночного леса тропу обратно.
Нет, ночью, в лесу, одному, тебе не было страшно. (В это время ты читаешь мне Зинаиду Гиппиус, читаешь так, что мне кажется, я слышу не человеческий голос, а шёпот платья под скользящей ладонью, бисерный и жемчужный плеск длинных нитей женских бус...).
И не было одиноко, ведь мохнатые шапки одуванчиков щекотали запястья - тебе казалось, что это потерявшиеся реки находят свои русла. Обесцвеченные «листья травы» шуршали и выговаривали то, что забудется утром, но заполнит интервалы между ударами сердца, навсегда изменит цвет твоих глаз. (Тонко укрыты простынёй, мы практически не защищены, всё равно что - раскрыты. В беспорядке складок точно угадываю очертания твоего тела: любоваться, когда нет красок и холста).
Ты проснулся поздно. Солнце уже путалось в макушках самых высоких сосен.
Память удерживала обрывки удивительного сна - тебя искупало в пыльном свете растроганное любовью солнце.
Вечер. Ночь. Ты был один. Мы скажем это вдвоём.
(22-23.06.09)