Вальтер Беньямин, Московский дневник
Вальтер Беньямин, как сообщает нам википедия, «немецкий философ еврейского происхождения, теоретик культуры, эстетик, литературный критик, эссеист и переводчик». Ничего о нем не знаю, кроме только что прочитанного «Московского дневника»: реальный дневник двух месяцев жизни иностранца в пост-революционной России зимой 1926-27 годов, мемуары напополам с описанием окружающего быта. Ненаучная документалистика, полная «примет времени», мелочей, от осознания которых я стала гораздо глубже понимать преемственность сложностей и проблем, с которыми приходится иметь дело до сих пор. Расслабленная, flow, документалистика, самое то чтобы отдохнуть, познакомиться с дневником как жанром, и узнать чуть больше о Москве, к тому же есть несколько интересных наблюдений про городское устройство и культуру в целом.
Вальтер Беньямин, Московский дневник
Место по-настоящему знаешь только тогда когда пройдешь его в как можно большем количестве направлений. На какую-нибудь площадь нужно вступить со всех четырех сторон света, чтобы она стала твоей, да и покинуть ее во все стороны тоже. Иначе она три, четыре раза перебежит вам дорогу, когда вы совсем не ожидаете встречи с ней.
Замечено, что люди ходят по улице лавируя. Это естественное следствие перенаселенности узких тротуаров. Эти тротуары придают Москве нечто от провинциального города или, вернее, характер импровизированной метрополии, роль которой на нее свалилась совершенно внезапно.
У этих улиц есть одна странность: в них прячется русская деревня. Если пройти в одну из подворотен - часто у них есть кованые ворота, но я еще ни разу не видел, чтобы они были закрыты, - то оказываешься на околице обширного поселка, раскинувшегося часто так широко и привольно, словно место в этом городе не стоит ничего. Так приближаешься к поместью или деревне. Почва неровная, дети катаются на санках, роют лопатками снег, сарайчики для дров, инвентаря или угля заполняют углы, кругом деревья, примитивные деревянные крылечки или пристройки придают дворовой части домов, которые с фасада выглядят очень городскими, внешность русского крестьянского дома. Так у улицы появляется еще одно, сельское измерение.
Только теперь я смог оценить, насколько некоторые части пригорода были похожи на портовые улицы Неаполя. Я видел и большую московскую радиобашню, отличающуюся от всех башен такого рода, которые мне приходилось видеть. Справа от шоссе, по которому шел трамвай, попадались дворянские дома, слева были редкие сараи и домишки, чаще же - чистое поле. Деревенская сущность Москвы неожиданно открывается в пригородных улицах со всей откровенностью, ясно и безусловно. Возможно, нет другого такого города, в котором огромные площади оказываются по-деревенски бесформенными и словно размытыми после непогоды растаявшим снегом или дождем. На такой площади, уже не городской, но и едва ли деревенской, перед каким-то там трактиром, заканчивался маршрут трамвая.
Вальтер Беньямин, Московский дневник
Место по-настоящему знаешь только тогда когда пройдешь его в как можно большем количестве направлений. На какую-нибудь площадь нужно вступить со всех четырех сторон света, чтобы она стала твоей, да и покинуть ее во все стороны тоже. Иначе она три, четыре раза перебежит вам дорогу, когда вы совсем не ожидаете встречи с ней.
Замечено, что люди ходят по улице лавируя. Это естественное следствие перенаселенности узких тротуаров. Эти тротуары придают Москве нечто от провинциального города или, вернее, характер импровизированной метрополии, роль которой на нее свалилась совершенно внезапно.
У этих улиц есть одна странность: в них прячется русская деревня. Если пройти в одну из подворотен - часто у них есть кованые ворота, но я еще ни разу не видел, чтобы они были закрыты, - то оказываешься на околице обширного поселка, раскинувшегося часто так широко и привольно, словно место в этом городе не стоит ничего. Так приближаешься к поместью или деревне. Почва неровная, дети катаются на санках, роют лопатками снег, сарайчики для дров, инвентаря или угля заполняют углы, кругом деревья, примитивные деревянные крылечки или пристройки придают дворовой части домов, которые с фасада выглядят очень городскими, внешность русского крестьянского дома. Так у улицы появляется еще одно, сельское измерение.
Только теперь я смог оценить, насколько некоторые части пригорода были похожи на портовые улицы Неаполя. Я видел и большую московскую радиобашню, отличающуюся от всех башен такого рода, которые мне приходилось видеть. Справа от шоссе, по которому шел трамвай, попадались дворянские дома, слева были редкие сараи и домишки, чаще же - чистое поле. Деревенская сущность Москвы неожиданно открывается в пригородных улицах со всей откровенностью, ясно и безусловно. Возможно, нет другого такого города, в котором огромные площади оказываются по-деревенски бесформенными и словно размытыми после непогоды растаявшим снегом или дождем. На такой площади, уже не городской, но и едва ли деревенской, перед каким-то там трактиром, заканчивался маршрут трамвая.