БОБРОВЫЙ КОРДОН
ПЕНЬКИ
На заповедное озеро Уханское дороги не было, только «пеньки». Это даже не гать, это пунктир из склизких, погружающихся в болотную ржавь стволов и рыжих ольховых пней. С этих «пеньков», по которым мы тащили рюкзаки с резиновой лодкой и запасом еды на несколько дней, веслами отбиваясь от комаров, началась когда-то наша с Лешей (моим мужем) заповедная жизнь с водоемами ее и бобрами.
Это недра заповедника, которые трудно себе представить рядовому посетителю Брыкина Бора, фотографирующемуся под соснами «эстакады» на фоне излучины реки Пры. Водораздел, болотистая ложбина с блюдцами озер - наследием ледников. Самая ядреная Мещера юго-восточная, застойная древность которой не разбавлена динамичным духом речных пойм. У озер низкие топкие берега, и болота, протянувшие щупальца между сосновыми гривами, не благообразные сфагновые «мшары» Константина Паустовского, а настоящий «поганый олех», как тут зовут топкие черноольшаники. Это словечко «олех», мы, тогда только приехавшие из Москвы, впервые услышали от госинспектора Толи, провожавшего нас на озера. Он коренной мещеряк, потомственный «лесник», выросший в этом обходе при своем отце, среди комаров, крапивы и низинного торфа. Мы-то в раскатанных болотниках, а он идет в коротких резиновых сапогах, и ни разу не оступился. «Я на спор все эти «пеньки» бегом пробежал однажды» - говорит. «И как?» - восхищаюсь я. «Да, без проблем». Толя на ногах стоит крепко, даже если под ногами шершавое ольховое бревно и метры вязкого торфа.
Речку Черную, запруженную бобрами, переходили тогда по бревну. Черный омут с желтой кубышкой мне, тогдашней студентке-дипломнице, в самую душу глядел.
Удивительно, что ни «пеньки», ни переправа эта не смущали деревенских браконьеров, пытающихся (как правило, в пьяном виде) прорваться к заповедному озеру Уханскому, обеспечивая тем самым Толе работу. Одного такого как-то повстречали: пустые белесые глаза, через плечо автомобильная камера (плавсредство), в руке недопитая бутылка водки. Бодро покачиваясь шлепает по болоту, уворачиваясь от ольховых стволов. Крепкий мещерский народ, гибкий, как болотный ивняк, живучий, как корневище белокрыльника.
Недавно были там снова и поразились. Вместо бревна Толя организовал настоящий мост, который заканчивается покрашенным красной краской шлагбаумом, запертым на замок. Да такой шлагбаум, что пеший налегке еще как-то пролезет, а транспорт, включая даже велосипед, протащить нет никакой возможности. «Молодец, Толя» - подумали мы, перелезая шлагбаум. - «Вот что значит, настоящий хозяин». А дед тот с камерой и бутылкой пролезет, интересно? Да и жив ли он, лет пятнадцать с той поры прошло… И пеньки уже не те, что прежде.
Толя хозяйственный, как хороший бобр, его обход внушает уважение: просеки пропилены, мосты наведены, всюду разного рода шлагбаумы, а может где-то и шипы. Заехавших к нему научников из Брыкина Бора (а между нашим поселком и селом Лубяники пропасть километров в пятнадцать) он всегда привечает, старается накормить обедом и довезти на транспорте до какой-нибудь особо топкой пацины, чтобы было меньше пустого хода. Пустой ход любят только люди праздные, а на озеро Уханское ездят не гулять, а работать. Слово «пацина» я не смогла найти ни в одном словаре, но оно в ходу у наших инспекторов, и обозначает особенно топкое и мокрое место в олехе, где застревает трактор. «Лужа что ли?» - спрашиваю. «Да нет, какая лужа, пацина!». Ну ладно, пацина так пацина.
У каждого хорошего хозяина есть трактор. И у Толи есть. Как-то раз мы мудрили с логистикой, и решили забрасываться на озеро Уханское через Вещерки. Толя взялся довезти нас до «четвертой пацины». Рюкзаки сложили в ковш и поехали. Первую пацину проехали, вторую, третью… Вот и четвертая. «Проедем или не проедем?» - задумчиво произнес Толя. И прежде чем мы успели отреагировать на его вопрос, трактор ухнул в черную болотную жижу по самый ковш. «Не проехали…» Вылезать пришлось в затянутую ряской воду. Да уж, это не лужа, это именно что пацина. Болотная вода проникла в рюкзаки, пропитала спальники и хлеб. Мы с Лешей эвакуировались на один берег пацины, сухой солнечный бугор, а Толя на другой - и пошел в деревню за подмогой. Пока мы сушили вещи на бугре, долго еще слышали яростное рычание двух тракторов, тянущих из болота своего коллегу.
ТИШИНА
Нигде больше нет такой тишины, как на озере Уханском. Над водой голубоватая дремотная дымка. По берегу кольцом стоят черные ольхи с шероховатой корой, их корни уходят в черный низинный торф. К озеру подходит песчаная грива, поросшая широколиственным и сосновым лесом, там мы и ставим палатку, среди желтеющего орляка. Когда год засушливый, вода озера отступает, оставляя песчаную полосу под берегом. Там мы и разжигаем костер, на песке, на озерном дне, чтобы не беспокоить корни деревьев и не поджечь лесную подстилку. Огонь - у самой воды. Вечером дым мешается с туманом.
Такая тишина охватывает здесь, что не хочется строить планы, говорить и думать о будущем. Какое будущее может быть там, где тысячелетия напролет озеро копит в своей котловине ил и не стареет. Волны размывают берег до древнего белого песка. На отмели прорастает тростник и встает стеной, через которую не протолкнуть лодку (раньше - деревянную, нынче - резиновую). Пройдет сколько-то лет и его сменит зеленый сочный рогоз, а о тростнике напомнят почерневшие корневища в разрытом кабанами грунте. Потом на месте рогоза снова поднимется тростник, и так до бесконечности. Если и разговаривать на этом берегу - то о прошлом.
- Почему озеро называется Уханское?
- Видимо потому, что по форме похоже на ухо. Действительно - похоже. С берега не увидишь, а на карте - да.
- А почему пишется через «а» ?
- А кто его знает…
Соседнее с ним озеро, тоже ледникового происхождения, называется Татарское. Есть предположение, что здесь, на этих гривах среди малопроходимого «поганого олеха», рязанцы спасались от набегов татар. Но, скорее всего, Татарское - потому что здесь просто рыбачили татары - уже другие, мирные. Касимов - татарский город, относительно недалеко. Но это не так интересно. Рядом - через болото, через гриву песчаную - еще озера: Вещерки, Писмерки. Финно-угорские имена, до-русская темная мещерская древность.
Тишина здешняя особенная, внутренняя какая-то, ее не спугнет комариный (и даже волчий) вой, писк водяных крыс, стук дятла, верещание пойманного хищником зайца, ночной крик неясыти. Кажется, над озером Уханским даже самолеты не летают. Или летают (как не летать?), но редко. Как-то на озере нас застала буря, и тогда мы узнали, как оно - тихое - от ветра может кричать, гудеть, неистовствовать, словно мятежная человеческая толпа. До жути: вот-вот начнешь разбирать слова. Восстание? Битва? Невольно думаешь - что хранят эти древние илы, чьи кости…Обманчивая тишина истории, поросшей крапивой и черной ольхой.
Как-то раз от Уханского мы с Лешей отправились на озеро Кальное, самое таинственное и труднодоступное озеро в заповеднике. Кальное - от славянского слова «кал» в значении «грязь», «ил». Название свое оправдывает: метр бурой мутной воды и несколько метров вязкого ила, зыбкая сплавина берегов. И чей-то рваный болотный сапог на ивовом кусте - как жутковатый памятник. Шли туда впервые, искали путь по приметам, обозначенным нам госинспектором Толей. Недалеко от «просека», на суходольном бугре наткнулись вдруг на кирпичи. Один, второй кирпич, - остатки фундамента, открывшегося под пожухшим папоротником.
Такая дичь, глушь, тишина, лосями обгрызенная сосновая поросль, и вдруг - кирпичи. Какая-то туманная тайна.
Когда вернулись в цивилизацию, то есть - в заповедный поселок, узнали от одного из старожилов, что на том месте, где мы нашли кирпичи, более полвека назад стоял кордон Уханский. Его построили в 1937-м году, когда на озеро заселяли бобров.
- И дорога туда была?
- А как же! Не нынешние «пеньки». Бобров завозили на телегах, была хорошая гать. Все тогда было, что ты!
Продолжение - по ссылке
https://www.proza.ru/2019/09/07/1306
На заповедное озеро Уханское дороги не было, только «пеньки». Это даже не гать, это пунктир из склизких, погружающихся в болотную ржавь стволов и рыжих ольховых пней. С этих «пеньков», по которым мы тащили рюкзаки с резиновой лодкой и запасом еды на несколько дней, веслами отбиваясь от комаров, началась когда-то наша с Лешей (моим мужем) заповедная жизнь с водоемами ее и бобрами.
Это недра заповедника, которые трудно себе представить рядовому посетителю Брыкина Бора, фотографирующемуся под соснами «эстакады» на фоне излучины реки Пры. Водораздел, болотистая ложбина с блюдцами озер - наследием ледников. Самая ядреная Мещера юго-восточная, застойная древность которой не разбавлена динамичным духом речных пойм. У озер низкие топкие берега, и болота, протянувшие щупальца между сосновыми гривами, не благообразные сфагновые «мшары» Константина Паустовского, а настоящий «поганый олех», как тут зовут топкие черноольшаники. Это словечко «олех», мы, тогда только приехавшие из Москвы, впервые услышали от госинспектора Толи, провожавшего нас на озера. Он коренной мещеряк, потомственный «лесник», выросший в этом обходе при своем отце, среди комаров, крапивы и низинного торфа. Мы-то в раскатанных болотниках, а он идет в коротких резиновых сапогах, и ни разу не оступился. «Я на спор все эти «пеньки» бегом пробежал однажды» - говорит. «И как?» - восхищаюсь я. «Да, без проблем». Толя на ногах стоит крепко, даже если под ногами шершавое ольховое бревно и метры вязкого торфа.
Речку Черную, запруженную бобрами, переходили тогда по бревну. Черный омут с желтой кубышкой мне, тогдашней студентке-дипломнице, в самую душу глядел.
Удивительно, что ни «пеньки», ни переправа эта не смущали деревенских браконьеров, пытающихся (как правило, в пьяном виде) прорваться к заповедному озеру Уханскому, обеспечивая тем самым Толе работу. Одного такого как-то повстречали: пустые белесые глаза, через плечо автомобильная камера (плавсредство), в руке недопитая бутылка водки. Бодро покачиваясь шлепает по болоту, уворачиваясь от ольховых стволов. Крепкий мещерский народ, гибкий, как болотный ивняк, живучий, как корневище белокрыльника.
Недавно были там снова и поразились. Вместо бревна Толя организовал настоящий мост, который заканчивается покрашенным красной краской шлагбаумом, запертым на замок. Да такой шлагбаум, что пеший налегке еще как-то пролезет, а транспорт, включая даже велосипед, протащить нет никакой возможности. «Молодец, Толя» - подумали мы, перелезая шлагбаум. - «Вот что значит, настоящий хозяин». А дед тот с камерой и бутылкой пролезет, интересно? Да и жив ли он, лет пятнадцать с той поры прошло… И пеньки уже не те, что прежде.
Толя хозяйственный, как хороший бобр, его обход внушает уважение: просеки пропилены, мосты наведены, всюду разного рода шлагбаумы, а может где-то и шипы. Заехавших к нему научников из Брыкина Бора (а между нашим поселком и селом Лубяники пропасть километров в пятнадцать) он всегда привечает, старается накормить обедом и довезти на транспорте до какой-нибудь особо топкой пацины, чтобы было меньше пустого хода. Пустой ход любят только люди праздные, а на озеро Уханское ездят не гулять, а работать. Слово «пацина» я не смогла найти ни в одном словаре, но оно в ходу у наших инспекторов, и обозначает особенно топкое и мокрое место в олехе, где застревает трактор. «Лужа что ли?» - спрашиваю. «Да нет, какая лужа, пацина!». Ну ладно, пацина так пацина.
У каждого хорошего хозяина есть трактор. И у Толи есть. Как-то раз мы мудрили с логистикой, и решили забрасываться на озеро Уханское через Вещерки. Толя взялся довезти нас до «четвертой пацины». Рюкзаки сложили в ковш и поехали. Первую пацину проехали, вторую, третью… Вот и четвертая. «Проедем или не проедем?» - задумчиво произнес Толя. И прежде чем мы успели отреагировать на его вопрос, трактор ухнул в черную болотную жижу по самый ковш. «Не проехали…» Вылезать пришлось в затянутую ряской воду. Да уж, это не лужа, это именно что пацина. Болотная вода проникла в рюкзаки, пропитала спальники и хлеб. Мы с Лешей эвакуировались на один берег пацины, сухой солнечный бугор, а Толя на другой - и пошел в деревню за подмогой. Пока мы сушили вещи на бугре, долго еще слышали яростное рычание двух тракторов, тянущих из болота своего коллегу.
ТИШИНА
Нигде больше нет такой тишины, как на озере Уханском. Над водой голубоватая дремотная дымка. По берегу кольцом стоят черные ольхи с шероховатой корой, их корни уходят в черный низинный торф. К озеру подходит песчаная грива, поросшая широколиственным и сосновым лесом, там мы и ставим палатку, среди желтеющего орляка. Когда год засушливый, вода озера отступает, оставляя песчаную полосу под берегом. Там мы и разжигаем костер, на песке, на озерном дне, чтобы не беспокоить корни деревьев и не поджечь лесную подстилку. Огонь - у самой воды. Вечером дым мешается с туманом.
Такая тишина охватывает здесь, что не хочется строить планы, говорить и думать о будущем. Какое будущее может быть там, где тысячелетия напролет озеро копит в своей котловине ил и не стареет. Волны размывают берег до древнего белого песка. На отмели прорастает тростник и встает стеной, через которую не протолкнуть лодку (раньше - деревянную, нынче - резиновую). Пройдет сколько-то лет и его сменит зеленый сочный рогоз, а о тростнике напомнят почерневшие корневища в разрытом кабанами грунте. Потом на месте рогоза снова поднимется тростник, и так до бесконечности. Если и разговаривать на этом берегу - то о прошлом.
- Почему озеро называется Уханское?
- Видимо потому, что по форме похоже на ухо. Действительно - похоже. С берега не увидишь, а на карте - да.
- А почему пишется через «а» ?
- А кто его знает…
Соседнее с ним озеро, тоже ледникового происхождения, называется Татарское. Есть предположение, что здесь, на этих гривах среди малопроходимого «поганого олеха», рязанцы спасались от набегов татар. Но, скорее всего, Татарское - потому что здесь просто рыбачили татары - уже другие, мирные. Касимов - татарский город, относительно недалеко. Но это не так интересно. Рядом - через болото, через гриву песчаную - еще озера: Вещерки, Писмерки. Финно-угорские имена, до-русская темная мещерская древность.
Тишина здешняя особенная, внутренняя какая-то, ее не спугнет комариный (и даже волчий) вой, писк водяных крыс, стук дятла, верещание пойманного хищником зайца, ночной крик неясыти. Кажется, над озером Уханским даже самолеты не летают. Или летают (как не летать?), но редко. Как-то на озере нас застала буря, и тогда мы узнали, как оно - тихое - от ветра может кричать, гудеть, неистовствовать, словно мятежная человеческая толпа. До жути: вот-вот начнешь разбирать слова. Восстание? Битва? Невольно думаешь - что хранят эти древние илы, чьи кости…Обманчивая тишина истории, поросшей крапивой и черной ольхой.
Как-то раз от Уханского мы с Лешей отправились на озеро Кальное, самое таинственное и труднодоступное озеро в заповеднике. Кальное - от славянского слова «кал» в значении «грязь», «ил». Название свое оправдывает: метр бурой мутной воды и несколько метров вязкого ила, зыбкая сплавина берегов. И чей-то рваный болотный сапог на ивовом кусте - как жутковатый памятник. Шли туда впервые, искали путь по приметам, обозначенным нам госинспектором Толей. Недалеко от «просека», на суходольном бугре наткнулись вдруг на кирпичи. Один, второй кирпич, - остатки фундамента, открывшегося под пожухшим папоротником.
Такая дичь, глушь, тишина, лосями обгрызенная сосновая поросль, и вдруг - кирпичи. Какая-то туманная тайна.
Когда вернулись в цивилизацию, то есть - в заповедный поселок, узнали от одного из старожилов, что на том месте, где мы нашли кирпичи, более полвека назад стоял кордон Уханский. Его построили в 1937-м году, когда на озеро заселяли бобров.
- И дорога туда была?
- А как же! Не нынешние «пеньки». Бобров завозили на телегах, была хорошая гать. Все тогда было, что ты!
Продолжение - по ссылке
https://www.proza.ru/2019/09/07/1306