Сегодня день интеллектуального наслаждения
steblya_kam сформулировала и мои мысли гораздо лучше меня. Вот за это я и не люблю постмодернистов.
Upd:обсуждение того же поста у bbzhukov
Оригинал взят у steblya_kam в не претендую на роль Кассандры, но
пока блогосфера соревнуется в том, кто больше офигеет от казуса Кирилла Серебренникова, вынужденного доказывать, что его спектакль существует, я замечу, что нисколько не удивлена. Потому что это и есть торжество постмодернизма в действии. Объективной истины не существует, все точки зрения равноправны, есть только тексты и их интерпретации. В переводе на язык прокурора - "Написать всякое можно, этому верить мы точно не будем".
Можно и на язык Собянина перевести - "Вы мне тут бумажками о собственности не прикрывайтесь".
Вот и объяснение, почему меня терзало смутное беспокойство, когда в конце 90-х - начале нулевых в интеллектуальную прессу вдруг хлынула волна оголтелого восхваления постмодернизма в его крайней релятивистской версии. Который представал не как направление в философии и искусстве, с которым нужно познакомить читателя, а как новое идеологическое откровение. Тогда, будучи ещё зелёной студенткой, я написала статью "Ревизоры приехали?", в которой, как умела, изложила свои опасения. (Надеюсь, читатели простят мне излишнюю эмоциональность и корявость изложения - статья была написана ещё даже двумя годами раньше, чем напечатана, к тому же текст был сокращён и несколько изменён при редактуре, а полного я сейчас и не найду).
Статья произвела неожиданный скандал, совершенно не входивший в мои цели. Несколько лет потом ко мне подходили разные люди и спрашивали, не я ли та ужасная Елифёрова, которая написала ту ужасную статью. Самые мягкие обвинения, которые прозвучали - это недемократичность взглядов и желание вернуть советское тоталитарное единомыслие. Меня обвиняли даже в фашизме! Именно так, буквально. Одна интеллектуальная дева, вперив в меня ненавидящий взгляд, прошипела: "Вам надо было в "Нашем современнике" опубликоваться!"
Здесь интереснее всего прагматика высказывания, потому что она явно хотела оскорбить меня названием "Нашего современника", а значит, прекрасно понимала, что я себя с идеологией данного журнала не ассоциирую.
Звучало и другое прекрасное: "Я думал, это какая-то старая советская тётка написала, а вы же МОЛОДАЯ ДЕВУШКА!". Подразумевалось: как, мол, не стыдно "молодой девушке" быть настолько дремучей и непрогрессивной.
Я даже удостоилась за эту статью чести личного наезда со стороны Ирины Прохоровой. Которая тогда была ещё широко известным в узких кругах главредом журнала НЛО, а не медийной персоной, не светочем оппозиционного либерализма, не сестрой кандидата в президенты и даже не сестрой участника Куршевельского скандала. Познакомились мы на её научно-популярной лекции, я представилась и услышала сакраментальный вопрос, та ли я "ужасная Елифёрова". Впрочем, увидев вблизи, что я вовсе не ужасная, Прохорова выдвинула теорию, что мне просто промыл мозги мой научный руководитель, и я отражаю не свою точку зрения, а его.
Моим научным руководителем был И.О. Шайтанов. Как выяснилось, моя статья вышла в середине войны журналов "Вопросы литературы" и "НЛО" и была воспринята как выпад в адрес "НЛО". О войне журналов я не знала и ведать не ведала (краткие сведения о ней см. у Кэрил Эмерсон), о личной взаимной неприязни Шайтанова и Прохоровой тоже, к тому же Шайтанов не был моим научным руководителем на момент написания статьи. Разъяснять всё это было бы глупо. Мне не хотелось оправдываться перед людьми, которые не допускают возможности, что у меня может быть собственное мнение.
Мне уже тогда в этом агрессивном релятивизме чудилось не торжество плюрализма и демократии, а нечто вроде Министерства Правды Оруэлла, где каждый день задним числом переписывают газеты и историю. Теперь действительность превзошла самые худшие опасения, высказанные в статье. Мои страхи не шли дальше образа неонациста, который, положив ноги на стол в студии телеканала "Культура", будет вещать, что с Гитлером всё не тааак адназнааачно и что статистика жертв завышена. Ну, или включения в школьную программу Булгарина вместо Пушкина. Мне и в голову не могло прийти, что постмодернистская философия будет применяться на практике чиновниками, чтобы бесстыдно заявлять в лицо гражданам: "А я вот считаю, что вы верблюд, и ваши бумажки не имеют значения!"
При чём тут постмодернизм, возопят интеллектуалы, при чём тут наши Фуко и Деррида? А вот при чём (любопытный текстик ещё 2008 г., читать внимательно).
Всё на самом деле банально. Понятие общественного договора подразумевают некую презумпцию доверия к тексту этого договора: мы соглашаемся верить, что договор определяет наши права и обязанности в реальной жизни. Как именно должен функционировать общественный договор в условиях порхания свободных интерпретаций, постмодернизм не объясняет. Потому что французским интеллектуалам, развивавшим идеологию постмодернизма как средство критики власти, тоже не могло прийти в голову, что власть сама может стать постмодернистской, чтобы успешно подтираться всеми законами, документами и самой реальностью. Теперь мы увидели, как это бывает, спасибо.
Upd:обсуждение того же поста у bbzhukov
Оригинал взят у steblya_kam в не претендую на роль Кассандры, но
пока блогосфера соревнуется в том, кто больше офигеет от казуса Кирилла Серебренникова, вынужденного доказывать, что его спектакль существует, я замечу, что нисколько не удивлена. Потому что это и есть торжество постмодернизма в действии. Объективной истины не существует, все точки зрения равноправны, есть только тексты и их интерпретации. В переводе на язык прокурора - "Написать всякое можно, этому верить мы точно не будем".
Можно и на язык Собянина перевести - "Вы мне тут бумажками о собственности не прикрывайтесь".
Вот и объяснение, почему меня терзало смутное беспокойство, когда в конце 90-х - начале нулевых в интеллектуальную прессу вдруг хлынула волна оголтелого восхваления постмодернизма в его крайней релятивистской версии. Который представал не как направление в философии и искусстве, с которым нужно познакомить читателя, а как новое идеологическое откровение. Тогда, будучи ещё зелёной студенткой, я написала статью "Ревизоры приехали?", в которой, как умела, изложила свои опасения. (Надеюсь, читатели простят мне излишнюю эмоциональность и корявость изложения - статья была написана ещё даже двумя годами раньше, чем напечатана, к тому же текст был сокращён и несколько изменён при редактуре, а полного я сейчас и не найду).
Статья произвела неожиданный скандал, совершенно не входивший в мои цели. Несколько лет потом ко мне подходили разные люди и спрашивали, не я ли та ужасная Елифёрова, которая написала ту ужасную статью. Самые мягкие обвинения, которые прозвучали - это недемократичность взглядов и желание вернуть советское тоталитарное единомыслие. Меня обвиняли даже в фашизме! Именно так, буквально. Одна интеллектуальная дева, вперив в меня ненавидящий взгляд, прошипела: "Вам надо было в "Нашем современнике" опубликоваться!"
Здесь интереснее всего прагматика высказывания, потому что она явно хотела оскорбить меня названием "Нашего современника", а значит, прекрасно понимала, что я себя с идеологией данного журнала не ассоциирую.
Звучало и другое прекрасное: "Я думал, это какая-то старая советская тётка написала, а вы же МОЛОДАЯ ДЕВУШКА!". Подразумевалось: как, мол, не стыдно "молодой девушке" быть настолько дремучей и непрогрессивной.
Я даже удостоилась за эту статью чести личного наезда со стороны Ирины Прохоровой. Которая тогда была ещё широко известным в узких кругах главредом журнала НЛО, а не медийной персоной, не светочем оппозиционного либерализма, не сестрой кандидата в президенты и даже не сестрой участника Куршевельского скандала. Познакомились мы на её научно-популярной лекции, я представилась и услышала сакраментальный вопрос, та ли я "ужасная Елифёрова". Впрочем, увидев вблизи, что я вовсе не ужасная, Прохорова выдвинула теорию, что мне просто промыл мозги мой научный руководитель, и я отражаю не свою точку зрения, а его.
Моим научным руководителем был И.О. Шайтанов. Как выяснилось, моя статья вышла в середине войны журналов "Вопросы литературы" и "НЛО" и была воспринята как выпад в адрес "НЛО". О войне журналов я не знала и ведать не ведала (краткие сведения о ней см. у Кэрил Эмерсон), о личной взаимной неприязни Шайтанова и Прохоровой тоже, к тому же Шайтанов не был моим научным руководителем на момент написания статьи. Разъяснять всё это было бы глупо. Мне не хотелось оправдываться перед людьми, которые не допускают возможности, что у меня может быть собственное мнение.
Мне уже тогда в этом агрессивном релятивизме чудилось не торжество плюрализма и демократии, а нечто вроде Министерства Правды Оруэлла, где каждый день задним числом переписывают газеты и историю. Теперь действительность превзошла самые худшие опасения, высказанные в статье. Мои страхи не шли дальше образа неонациста, который, положив ноги на стол в студии телеканала "Культура", будет вещать, что с Гитлером всё не тааак адназнааачно и что статистика жертв завышена. Ну, или включения в школьную программу Булгарина вместо Пушкина. Мне и в голову не могло прийти, что постмодернистская философия будет применяться на практике чиновниками, чтобы бесстыдно заявлять в лицо гражданам: "А я вот считаю, что вы верблюд, и ваши бумажки не имеют значения!"
При чём тут постмодернизм, возопят интеллектуалы, при чём тут наши Фуко и Деррида? А вот при чём (любопытный текстик ещё 2008 г., читать внимательно).
Всё на самом деле банально. Понятие общественного договора подразумевают некую презумпцию доверия к тексту этого договора: мы соглашаемся верить, что договор определяет наши права и обязанности в реальной жизни. Как именно должен функционировать общественный договор в условиях порхания свободных интерпретаций, постмодернизм не объясняет. Потому что французским интеллектуалам, развивавшим идеологию постмодернизма как средство критики власти, тоже не могло прийти в голову, что власть сама может стать постмодернистской, чтобы успешно подтираться всеми законами, документами и самой реальностью. Теперь мы увидели, как это бывает, спасибо.