День Клоуна, глава 7
7
Девушка в чёрном платье и чёрном платке на голове сидит, глядя в одну точку на стене позади седого мужчины в белом халате. Между ними круглый стол-книжка, покрытый клетчатой скатертью. Каким-то образом я понимаю, что ему нечем утешить её безудержное горе. Он протягивает ей цветы, очень красивые, но совершенно без запаха. Это становится ясным, когда она погружает лицо в фиолетовые лепестки. В глазах мужчины отражается огонь камина за спиной девушки. Неожиданно пламя вырастает и рвётся из своей тюрьмы на свободу. Языки вырастают вокруг, а доктор или кто-то похожий на него исчезают вместе со старомодным столом и комнатой. Перед девушкой беговая дорожка, слышится неописуемый рёв трибун, который превращается в громовой хохот. Я судорожно шарю рукой возле себя, обнаруживая, что Серёжки нет раньше, чем понимаю, что проснулась и на улице уже утро. Но всё равно, сон-триллер ещё продолжается, только всё происходит наяву. И что-то или кто-то не даёт мне проснуться по-настоящему.
- Ну что, соня-засоня, проснулась? - голос Ульяны, как всегда, лишён всякого оттенка ехидства, но теперь мне он кажется издевательским. - На вот, держи своего космонавта - она протягивает улыбающегося малыша.
- Никогда не бери его без спросу, Уля!.. - выпаливаю я первое, что подвернулось под язык и вырываю сына из её рук. - Мне такой страшный сон снился, извини, пожалуйста...
Ульяна в недоумении перебрасывает свои роскошные светлые волосы за спину и обиженно фыркает: - Вот ещё! - потом, глядя на меня со слипшимися волосами, прижимающую к себе сына, говорит: - Ты не переживай, пойдём сегодня на шоссе и поймаем попутку до Болотова, мама, думаю, сможет расплатиться. В этом доме вам и вправду делать нечего. Не переживай, всё будет хорошо.
- Попробуй ещё раз сначала позвонить, слышишь? И этот… отчим твой… Он не будет против?
- Да ладно, он, когда выпьет, добрый, а пьёт он почти каждый вечер, а днём он на работе. Кстати, он мне не отчим, просто папа Рудольфа. - Она полезла себе под подушку за телефоном.
В соседней комнате, засыпанной строительной пылью, Андрей выключил, наконец-таки, пылесос и, отодвинув коврик, висящий вместо двери, вошёл к нам.
- Привет, Красная Голова!
- Привет, как спалось?
- Не очень. Снился такой странный сон… Странный и страшный, мания преследования у меня от всего этого, вот что. Да ещё ты тут пылесосить вздумал ни свет, ни заря…
А в самом деле, что именно мне снилось? Каким-то образом я чувствовала свою связь с этой девушкой в трауре, вроде даже это была я, но вот причём тут доктор и стадион, понять было выше моих сил. И ещё это ощущение несвободы после сна… Словно присутствие кого-то или чего-то незваного и очень нежелательного.
Мамы не было, Андрей сказал, она опять пошла в мэрию. Но если выбирать из других вариантов, что там смогли предложить в прошлый раз - ночлежный дом для всяких тёмных личностей с почти тюремными порядками - днём спать нельзя, всем на улицу, - то Музей Константина Больцмана показался бы желанной альтернативой. А мне он был уже поперёк горла.
Уля пошла варить макароны на обед, из кухни слышался шум маленькой газовой плитки, подключенной к газовому баллону, хотя лично мне первое время после ночи пожара огонь внушал почти первобытный страх. Просто чудо, что никто тогда из нас серьёзно не пострадал. Я положила Сережу на одеяльце в дурацкой трёхколёсной коляске на больших дутых колёсах и покатила её на залитый солнцем задний двор, где Андрей, стараясь не смотреть в яму, вершил похоронный обряд над погибшим щенком - во второй раз, заодно закапывая крышкой от кастрюли и каменную голову змеи с металлическими глазами. Навсегда.
Девушка в чёрном платье и чёрном платке на голове сидит, глядя в одну точку на стене позади седого мужчины в белом халате. Между ними круглый стол-книжка, покрытый клетчатой скатертью. Каким-то образом я понимаю, что ему нечем утешить её безудержное горе. Он протягивает ей цветы, очень красивые, но совершенно без запаха. Это становится ясным, когда она погружает лицо в фиолетовые лепестки. В глазах мужчины отражается огонь камина за спиной девушки. Неожиданно пламя вырастает и рвётся из своей тюрьмы на свободу. Языки вырастают вокруг, а доктор или кто-то похожий на него исчезают вместе со старомодным столом и комнатой. Перед девушкой беговая дорожка, слышится неописуемый рёв трибун, который превращается в громовой хохот. Я судорожно шарю рукой возле себя, обнаруживая, что Серёжки нет раньше, чем понимаю, что проснулась и на улице уже утро. Но всё равно, сон-триллер ещё продолжается, только всё происходит наяву. И что-то или кто-то не даёт мне проснуться по-настоящему.
- Ну что, соня-засоня, проснулась? - голос Ульяны, как всегда, лишён всякого оттенка ехидства, но теперь мне он кажется издевательским. - На вот, держи своего космонавта - она протягивает улыбающегося малыша.
- Никогда не бери его без спросу, Уля!.. - выпаливаю я первое, что подвернулось под язык и вырываю сына из её рук. - Мне такой страшный сон снился, извини, пожалуйста...
Ульяна в недоумении перебрасывает свои роскошные светлые волосы за спину и обиженно фыркает: - Вот ещё! - потом, глядя на меня со слипшимися волосами, прижимающую к себе сына, говорит: - Ты не переживай, пойдём сегодня на шоссе и поймаем попутку до Болотова, мама, думаю, сможет расплатиться. В этом доме вам и вправду делать нечего. Не переживай, всё будет хорошо.
- Попробуй ещё раз сначала позвонить, слышишь? И этот… отчим твой… Он не будет против?
- Да ладно, он, когда выпьет, добрый, а пьёт он почти каждый вечер, а днём он на работе. Кстати, он мне не отчим, просто папа Рудольфа. - Она полезла себе под подушку за телефоном.
В соседней комнате, засыпанной строительной пылью, Андрей выключил, наконец-таки, пылесос и, отодвинув коврик, висящий вместо двери, вошёл к нам.
- Привет, Красная Голова!
- Привет, как спалось?
- Не очень. Снился такой странный сон… Странный и страшный, мания преследования у меня от всего этого, вот что. Да ещё ты тут пылесосить вздумал ни свет, ни заря…
А в самом деле, что именно мне снилось? Каким-то образом я чувствовала свою связь с этой девушкой в трауре, вроде даже это была я, но вот причём тут доктор и стадион, понять было выше моих сил. И ещё это ощущение несвободы после сна… Словно присутствие кого-то или чего-то незваного и очень нежелательного.
Мамы не было, Андрей сказал, она опять пошла в мэрию. Но если выбирать из других вариантов, что там смогли предложить в прошлый раз - ночлежный дом для всяких тёмных личностей с почти тюремными порядками - днём спать нельзя, всем на улицу, - то Музей Константина Больцмана показался бы желанной альтернативой. А мне он был уже поперёк горла.
Уля пошла варить макароны на обед, из кухни слышался шум маленькой газовой плитки, подключенной к газовому баллону, хотя лично мне первое время после ночи пожара огонь внушал почти первобытный страх. Просто чудо, что никто тогда из нас серьёзно не пострадал. Я положила Сережу на одеяльце в дурацкой трёхколёсной коляске на больших дутых колёсах и покатила её на залитый солнцем задний двор, где Андрей, стараясь не смотреть в яму, вершил похоронный обряд над погибшим щенком - во второй раз, заодно закапывая крышкой от кастрюли и каменную голову змеи с металлическими глазами. Навсегда.