Студия художника. Портреты
Студия художника. Портреты
Hong Kong
Victoria Harbour
Sky100 International Commerce Centre
4th floor
Anthony Vancouver’s Studio
16.11.2019. 04.10 a.m.
Anthony Vancouver подает руку прекрасной китайской девушке, помогая ей сойти с подиума. Убеждается, что она удобно устраивается в кресле за столом, возвращается к мольберту, смотрит на лицо модели на портрете, не глядя вытирая кисти. С мягкой улыбкой, в которой сочетается усталость и удовлетворение, оборачивается к ней: Как же мне посчастливилось встретить вас, мадемуазель. Никогда не приходилось мне писать столь совершенные лица. Фрэнсис был прав, когда ожидал от меня «по крайней мере, еще одного Ван Дейка». О… Это настоящий Ван Дейк, не из тех, что я делаю для аукционов. Оглядывается на китаянку: Если у вас осталось хотя бы несколько дней в Гонконге, я бы хотел написать еще один ваш портрет, для себя.
Yang Guifei скромно улыбается, опустив глаза. Maestro… я бы никогда не посмела отказаться от такого предложения, но… У меня завтра… нет, уже сегодня - экзамен в том месте, где я преподаю китайскую медицину. Боюсь, этому портрету суждено остаться в одиночестве.
A. V., немного отвернувшись: Как жаль. Быстро овладевает собой. Что ж, у художника всегда остается возможность «авторского повторения». Напишу вас по памяти. С улыбкой подходит к Ян Гуйфэй, не особенно скрываясь, любуется ею.
Yang Guifei спокойно смотрит на художника, потом разливает в две крошечные чашки исинской глины жасминовый чай из исинского же чайничка с двумя носиками. Прошу вас, маэстро. После нескольких часов напряженной работы нужно поддержать силы.
A. V., тихонько вздохнув и закончив с кистями, усаживается за стол напротив Ян Гуйфэй. Немного крутит свою чашечку тонкими пальцами, испачканными краской, вдыхая деликатный жасминовый аромат. Вероятно, ввиду того что оба устали, на дворе поздняя ночь и отношения между моделью и художником после длительного сеанса избавляют их от обычных социальных условностей, молчание не тяготит обоих. Через несколько минут, пригубив своего чая и блаженно заведя глаза к потолку, продолжает: Знаете, мадемуазель, как судьба нашла меня? Мне хочется рассказать вам то, что я не рассказывал никому, пожалуй, лишь Фрэнсис знает это… потому что он, мне кажется, знает все.
Yang Guifei, серьезно: Конечно. Конечно он знает, а я нет. Расскажите, маэстро, пожалуйста.
A. V., отпив еще чаю: Мне хотелось работать во Франции. Это долгая и неинтересная история, но если вкратце, то на материке, в особенности, во Франции, я оказался бы не один. При дворе Карла у меня всегда создавалось ощущение, что если я не напишу эту… визуальную хронику его правления, неумолимо катившегося в бездну… так вот. Если не я, то никто. Лучшие портретисты тогдашней Англии были приезжими. Да и вообще, северные края - Германия, Фландрия и Нижние земли - поставляли этих лучших портретистов дворам остальной Европы, так уж сложилось. Вот ведь и Гольбейн Младший, работавший при английском дворе за век до меня, и Филипп Шампень - мой современник, подвизавшийся при дворе Людовика - отца Солнца - все были «из наших». А я - я ведь даже и женился в Лондоне под конец, хотя до последнего упорствовал в своем холостячестве… король хотел, чтобы я вошел в аристократический круг хотя бы так. Да я и сам этого хотел. Чтобы избавиться от пустого тщеславия мне пришлось умереть.
Yang Guifei внимательно слушает, аккуратно расправляя атласные рукава и складывая руки на коленях. Помолчав: Что же было дальше, маэстро?
A.V., встряхнувшись: Я не особо любил ее, мадемуазель. Дочь лорда Ратвена. Понимаю, теперь, что я любил… всегда… только свою работу. Знаете? Наша работа - это, конечно, ремесло, особенно живопись как таковая, особенно портрет, особенно портрет с натуры. Но когда только приступаешь к листу бумаги, к доске или холсту -- каждый раз как будто творишь мир. С нуля. И потом, были еще и другие портреты.
Yang Guifei, ровно: Другие, маэстро? Вы имеете в виду тот ваш воображаемый портрет дочери, который позволил… найти одну давно потерянную дочь, или те ваши тройные образы, по которым великий Бернини потом делал свои бюсты, подобно тому портрету вашего патрона - Карла?
A. V. согласно кивает: Найти. Дочь. Знаете, я пытаюсь не думать о том, как он это делает, и почему именно я, не Учитель, не великий Леонардо или Гольбейн понадобились ему для этого. А Лоренцо - да… Вот уж кто был гений. Он и мой учитель. Лоренцо изваял голову Медузы - прекрасную... они не сошлись в ее трактовке с Рубенсом. Лоренцо портретировал свою несчастную возлюбленную, ему было проще.
Но нет, я не о тех портретах. В последний раз я поехал в Париж, лелея две надежды: получить заказ на роспись Большой галереи в Лувре и написать кардинала Ришелье. Ни то, ни другое у меня не вышло. Кардинал доживал свой последний год, практически не оставался на одном месте, кашлял кровью и умирал от туберкулеза. Ему было не до портретов. Ходили странные слухи, что Шампень, придворный художник, полностью занявший ту нишу, в которую я мечтал втиснуться, создавая изображения кардинала, писал какого-то совсем другого человека. Шампень использовал и мое… как это… know-how, да? - написав для Бернини его тройной портрет. То был очень хороший портрет, но это был не тот кардинал.
Вскакивает. Откуда я это знаю? Хватает какую-то папку с кипой набросков углем, сангиной и карандашом, лихорадочно перебрасывает листы, наконец находит то, что искал. Держит перед собой лист, вглядываясь в него и, похоже, не веря своим глазам. Шепотом: Но нет же. Это невозможно. Как это может быть… откуда?
Yang Guifei протягивает руку за листом, смотрит на карандашный портрет человека, сухостью черт чем-то напоминающего кардинала, известного миру по портретам Шампеня, но узнавая в нем совсем другое лицо. Мягко: Вы же не простой художник, маэстро. Вы видите людей, которых не видели, и таким образом действительно создаете мир. Восстанавливаете его. Почему-то мне кажется, что от этой вашей способности очень многое в этом мире зависит.
Портрет не того кардинала начинает исчезать - сначала рисунок бледнеет, потом штрихи поднимаются с поверхности листа, затем линии выгорают, занимается огнем и сам лист.
Yang Guifei кидает горящий лист на пол, берет свою чашку и всматривается в поверхность воды. Видит там что-то, что заставляет ее вскрикнуть. В ужасе:
Нет.
Bits and Pieces
Дальше: Храбрых магов
Оглавление
Раньше: Шэньчжэньская резня
Hong Kong
Victoria Harbour
Sky100 International Commerce Centre
4th floor
Anthony Vancouver’s Studio
16.11.2019. 04.10 a.m.
Anthony Vancouver подает руку прекрасной китайской девушке, помогая ей сойти с подиума. Убеждается, что она удобно устраивается в кресле за столом, возвращается к мольберту, смотрит на лицо модели на портрете, не глядя вытирая кисти. С мягкой улыбкой, в которой сочетается усталость и удовлетворение, оборачивается к ней: Как же мне посчастливилось встретить вас, мадемуазель. Никогда не приходилось мне писать столь совершенные лица. Фрэнсис был прав, когда ожидал от меня «по крайней мере, еще одного Ван Дейка». О… Это настоящий Ван Дейк, не из тех, что я делаю для аукционов. Оглядывается на китаянку: Если у вас осталось хотя бы несколько дней в Гонконге, я бы хотел написать еще один ваш портрет, для себя.
Yang Guifei скромно улыбается, опустив глаза. Maestro… я бы никогда не посмела отказаться от такого предложения, но… У меня завтра… нет, уже сегодня - экзамен в том месте, где я преподаю китайскую медицину. Боюсь, этому портрету суждено остаться в одиночестве.
A. V., немного отвернувшись: Как жаль. Быстро овладевает собой. Что ж, у художника всегда остается возможность «авторского повторения». Напишу вас по памяти. С улыбкой подходит к Ян Гуйфэй, не особенно скрываясь, любуется ею.
Yang Guifei спокойно смотрит на художника, потом разливает в две крошечные чашки исинской глины жасминовый чай из исинского же чайничка с двумя носиками. Прошу вас, маэстро. После нескольких часов напряженной работы нужно поддержать силы.
A. V., тихонько вздохнув и закончив с кистями, усаживается за стол напротив Ян Гуйфэй. Немного крутит свою чашечку тонкими пальцами, испачканными краской, вдыхая деликатный жасминовый аромат. Вероятно, ввиду того что оба устали, на дворе поздняя ночь и отношения между моделью и художником после длительного сеанса избавляют их от обычных социальных условностей, молчание не тяготит обоих. Через несколько минут, пригубив своего чая и блаженно заведя глаза к потолку, продолжает: Знаете, мадемуазель, как судьба нашла меня? Мне хочется рассказать вам то, что я не рассказывал никому, пожалуй, лишь Фрэнсис знает это… потому что он, мне кажется, знает все.
Yang Guifei, серьезно: Конечно. Конечно он знает, а я нет. Расскажите, маэстро, пожалуйста.
A. V., отпив еще чаю: Мне хотелось работать во Франции. Это долгая и неинтересная история, но если вкратце, то на материке, в особенности, во Франции, я оказался бы не один. При дворе Карла у меня всегда создавалось ощущение, что если я не напишу эту… визуальную хронику его правления, неумолимо катившегося в бездну… так вот. Если не я, то никто. Лучшие портретисты тогдашней Англии были приезжими. Да и вообще, северные края - Германия, Фландрия и Нижние земли - поставляли этих лучших портретистов дворам остальной Европы, так уж сложилось. Вот ведь и Гольбейн Младший, работавший при английском дворе за век до меня, и Филипп Шампень - мой современник, подвизавшийся при дворе Людовика - отца Солнца - все были «из наших». А я - я ведь даже и женился в Лондоне под конец, хотя до последнего упорствовал в своем холостячестве… король хотел, чтобы я вошел в аристократический круг хотя бы так. Да я и сам этого хотел. Чтобы избавиться от пустого тщеславия мне пришлось умереть.
Yang Guifei внимательно слушает, аккуратно расправляя атласные рукава и складывая руки на коленях. Помолчав: Что же было дальше, маэстро?
A.V., встряхнувшись: Я не особо любил ее, мадемуазель. Дочь лорда Ратвена. Понимаю, теперь, что я любил… всегда… только свою работу. Знаете? Наша работа - это, конечно, ремесло, особенно живопись как таковая, особенно портрет, особенно портрет с натуры. Но когда только приступаешь к листу бумаги, к доске или холсту -- каждый раз как будто творишь мир. С нуля. И потом, были еще и другие портреты.
Yang Guifei, ровно: Другие, маэстро? Вы имеете в виду тот ваш воображаемый портрет дочери, который позволил… найти одну давно потерянную дочь, или те ваши тройные образы, по которым великий Бернини потом делал свои бюсты, подобно тому портрету вашего патрона - Карла?
A. V. согласно кивает: Найти. Дочь. Знаете, я пытаюсь не думать о том, как он это делает, и почему именно я, не Учитель, не великий Леонардо или Гольбейн понадобились ему для этого. А Лоренцо - да… Вот уж кто был гений. Он и мой учитель. Лоренцо изваял голову Медузы - прекрасную... они не сошлись в ее трактовке с Рубенсом. Лоренцо портретировал свою несчастную возлюбленную, ему было проще.
Но нет, я не о тех портретах. В последний раз я поехал в Париж, лелея две надежды: получить заказ на роспись Большой галереи в Лувре и написать кардинала Ришелье. Ни то, ни другое у меня не вышло. Кардинал доживал свой последний год, практически не оставался на одном месте, кашлял кровью и умирал от туберкулеза. Ему было не до портретов. Ходили странные слухи, что Шампень, придворный художник, полностью занявший ту нишу, в которую я мечтал втиснуться, создавая изображения кардинала, писал какого-то совсем другого человека. Шампень использовал и мое… как это… know-how, да? - написав для Бернини его тройной портрет. То был очень хороший портрет, но это был не тот кардинал.
Вскакивает. Откуда я это знаю? Хватает какую-то папку с кипой набросков углем, сангиной и карандашом, лихорадочно перебрасывает листы, наконец находит то, что искал. Держит перед собой лист, вглядываясь в него и, похоже, не веря своим глазам. Шепотом: Но нет же. Это невозможно. Как это может быть… откуда?
Yang Guifei протягивает руку за листом, смотрит на карандашный портрет человека, сухостью черт чем-то напоминающего кардинала, известного миру по портретам Шампеня, но узнавая в нем совсем другое лицо. Мягко: Вы же не простой художник, маэстро. Вы видите людей, которых не видели, и таким образом действительно создаете мир. Восстанавливаете его. Почему-то мне кажется, что от этой вашей способности очень многое в этом мире зависит.
Портрет не того кардинала начинает исчезать - сначала рисунок бледнеет, потом штрихи поднимаются с поверхности листа, затем линии выгорают, занимается огнем и сам лист.
Yang Guifei кидает горящий лист на пол, берет свою чашку и всматривается в поверхность воды. Видит там что-то, что заставляет ее вскрикнуть. В ужасе:
Нет.
Bits and Pieces
Click to viewДальше: Храбрых магов
Оглавление
Раньше: Шэньчжэньская резня