ДДТТ
Вчера съездил на девять дней.
У меня не было оправдания, как у моего отца, который перед отпуском чрезвычайно занят по работе, и хоть я и не ощущал особой необходимости ехать, я решил, что съездить будет правильнее, чем занимать этот день какой-нибудь своей обычной малозначащей фигней.
В электричке, первой после перерыва, совершенно случайно сел в тот же вагон, в котором ехали Юрий Викторович, тетя Лена и Наташка. Я их не заметил, потому что пристально наблюдал за интересной девицей в бирюзовом платке и намеревался занять стратегически верную позицию относительно нее, но после второго или третьего оклика до меня дошло, что кто-то сидящий совсем рядом зовет именно меня. Девицей пришлось пожертвовать во имя семейных уз. Все были очень тронуты тем, что я тоже приехал. И неприятно удивлены тем, что не поехал дедушка.
Наташка в переноске везла Таську, ту самую кошку, которую ненавидит Юрий Викторович. Таська, хоть и стерилизованная, требовала кота, а котов на даче вдоволь.
Сойдя с электрички, мы все впятером зашли на кладбище, но пробыли там не очень долго, а затем направились в дом. Дядя Витя махал из-за забора рукой, лаяли его собаки. Таська щемилась где-то под шкафами, но потом осмелела и начала бродить по дому и вылезать на улицу через форточку. С наружной стороны пришлось сделать для нее что-то вроде лестницы, прислонив к окну какую-то деревянную конструкцию, найденную в дальнем конце участка. Таська очень разговорчивая, и я еще раз порадовался тому, какая замечательная у меня Биссектриса и как редко, в сравнении с Таськой, она подает голос.
Застолье проходило спокойно. Юрий Викторович опять с абсолютно той же интонацией, что и в субботу, произнес какой-то тост за усопшую. Лично мне неприятно наблюдать за мужиками, говорящими с надрывом и как будто с трудом сдерживая слезы. Как-то это неестественно, некрасиво; я привык держать эмоции в более строгой узде. Впрочем, может быть, к его годам я так же размякну.
Еще у Юрия Викторовича появилась милая привычка называть всех женщин, вне зависимости от возраста и родственных связей, жопами с ручкой. Звучит очень, я считаю, интеллигентно и ласково. Надо взять на вооружение.
Позже подъехали Дима с Аней и дочерью Настей. Обстановка сразу стала напряженной. Ни до каких скандалов, конечно, не дошло, но Юрий Викторович очень упорно что-то втирал молчаливому Диме о том, как им нужно в дальнейшем выстроить свои отношения. По виду Димы был понятен весь его скепсис по поводу всего услышанного, но пинать Юрия Викторовича ногой он в этот раз не стал.
Я планировал уехать около шести, но досидел вместе со всеми до семи, и вчетвером (уже без кошки) мы сели на обратную электричку. Тетя Лена всю дорогу рассказывала что-то о Филимоне, я из вежливости делал вид, что мне интересно слушать, хотя эти истории об очередном ее непослушном и не поддающемся дрессуре эрделе меня не занимали.
Больше всего мы разговаривали с Наташкой. Я не помню, когда мы последний раз столько болтали. Наверное, много лет назад. Обычно центром внимания и беседы становится мой словоохотливый отец, но в этот раз его не было, а я все-таки сильно на него похож. Наверное, Наташка и не почувствовала большой разницы.
Когда я вкратце описал свой нынешний образ жизни, она отметила, как мало в нем изменилось с детских времен, чем еще раз подтвердила мою правоту. Спрашивала о моих матримониальных планах - у нее несколько знакомых моего возраста как раз крепко озадачились вопросом брака. Я рассказал о своей беспросветной ситуации и даже упомянул о недавнем фиаско, о печальном результате единственной вменяемой попытки хоть как-то что-то изменить к лучшему в этой сфере.
Выяснилось, что я для всех родственников по материнской линии стал человеком-загадкой, но почему - загадка для меня самого. Я поспешил развеять весь ореол таинственности вокруг моей персоны и объяснил, что все те девиации, которые они во мне наблюдают, происходят исключительно от сочетания крайнего эгоцентризма и критического восприятия мира. Я уверил Наташку, что существа, устроенного примитивней меня, среди ее знакомых нет.
Говорили также об отрезанных ногах моей прапрабабушки, физически неприятных узорах на коврах, зеленом рыцаре и еще о многих других вещах. Эксперимент с пустой пластиковой бутылкой поставить не удалось - не смог допить пепси.
Вообще надо сказать, что две ветви моего фамильного древа очень и очень разные. Если выражаться точнее, то разные в моем субъективном восприятии. Родственники по материнской линии всегда были очень многочисленными, и находиться в их обществе было гораздо интереснее, поэтому ездить на дачу в Родники я любил гораздо больше, чем в Арсаки, где вчетвером с дедушкой, бабушкой и малолетним Юркой мне было скучно. Однако эта многочисленность, эта перенаселенность нашего общего дома на даче приводила к сложным и запутанным отношениям между людьми; сложность их к тому же усугублялась по той причине, что костяк нашей общины составляли женщины, не всегда способные мыслить здраво и поддающие эмоциональным всплескам. Были совершенно дикие ссоры и скандалы по пустячным, казалось бы, поводам - просто в какой-то момент взаимные обиды, недопонимания и недовольства набирали критическую массу. К счастью, нас, младшее поколение, они редко касались.
Меня, помнится, беспокоило то, что бабушка не выдерживала сравнения со своими сестрами по части и адекватности, и различных черт характера, но подчиняться я был вынужден именно ей и вечно идущему у нее на поводу деду. Это послужило одной из причин тому, что я перестал жить на даче неделями и месяцами, как только у меня появилась свобода выбора - множество надуманных и нелепых ограничений моей свободы меня тяготило. Конечно, это был не единственный фактор - моя дачная компания распалась, а в Москве у меня появилось больше приятелей и больше различных интересных занятий.
Жить в квартире у родителей матери на Преображенке я ненавидел. Кажется, когда-то я об этом писал. Я даже сейчас, когда бываю там раз в год на дне рождения дедушки, ощущаю эту тягостную, крайне унылую атмосферу. Очень депрессивное место.
Со стороны отца - все наоборот. Родственников было гораздо меньше: только бабушка с дедушкой, отец с дядей, семья дяди. Я даже не могу вспомнить, есть или были ли у дедушки с бабушкой братья, родные или двоюродные. Даже если и были, то кажется, я никогда их не видел.
Все это относительно немногочисленное семейство жило преимущественно очень дружно; если какие-то недомолвки и случались, то всегда удавалось найти компромисс и выход из конфликтной ситуации. Разумные и адекватные люди всегда могут договориться, даже если их взгляды на что-то сильно расходятся. Не копились годами никакие обиды, не разражались громкие ссоры. В квартире на Калибровской всегда было уютно и спокойно, и я ценил эту атмосферу, пусть и бессознательно, с раннего детства.
И я склонен думать, что разница тут не только в самих людях и их характерах, но и просто в том, что с одной стороны главами семейства фактически были три женщины, три сестры, а с другой - муж и жена, прожившие в браке бесчисленное количество лет.
У меня не было оправдания, как у моего отца, который перед отпуском чрезвычайно занят по работе, и хоть я и не ощущал особой необходимости ехать, я решил, что съездить будет правильнее, чем занимать этот день какой-нибудь своей обычной малозначащей фигней.
В электричке, первой после перерыва, совершенно случайно сел в тот же вагон, в котором ехали Юрий Викторович, тетя Лена и Наташка. Я их не заметил, потому что пристально наблюдал за интересной девицей в бирюзовом платке и намеревался занять стратегически верную позицию относительно нее, но после второго или третьего оклика до меня дошло, что кто-то сидящий совсем рядом зовет именно меня. Девицей пришлось пожертвовать во имя семейных уз. Все были очень тронуты тем, что я тоже приехал. И неприятно удивлены тем, что не поехал дедушка.
Наташка в переноске везла Таську, ту самую кошку, которую ненавидит Юрий Викторович. Таська, хоть и стерилизованная, требовала кота, а котов на даче вдоволь.
Сойдя с электрички, мы все впятером зашли на кладбище, но пробыли там не очень долго, а затем направились в дом. Дядя Витя махал из-за забора рукой, лаяли его собаки. Таська щемилась где-то под шкафами, но потом осмелела и начала бродить по дому и вылезать на улицу через форточку. С наружной стороны пришлось сделать для нее что-то вроде лестницы, прислонив к окну какую-то деревянную конструкцию, найденную в дальнем конце участка. Таська очень разговорчивая, и я еще раз порадовался тому, какая замечательная у меня Биссектриса и как редко, в сравнении с Таськой, она подает голос.
Застолье проходило спокойно. Юрий Викторович опять с абсолютно той же интонацией, что и в субботу, произнес какой-то тост за усопшую. Лично мне неприятно наблюдать за мужиками, говорящими с надрывом и как будто с трудом сдерживая слезы. Как-то это неестественно, некрасиво; я привык держать эмоции в более строгой узде. Впрочем, может быть, к его годам я так же размякну.
Еще у Юрия Викторовича появилась милая привычка называть всех женщин, вне зависимости от возраста и родственных связей, жопами с ручкой. Звучит очень, я считаю, интеллигентно и ласково. Надо взять на вооружение.
Позже подъехали Дима с Аней и дочерью Настей. Обстановка сразу стала напряженной. Ни до каких скандалов, конечно, не дошло, но Юрий Викторович очень упорно что-то втирал молчаливому Диме о том, как им нужно в дальнейшем выстроить свои отношения. По виду Димы был понятен весь его скепсис по поводу всего услышанного, но пинать Юрия Викторовича ногой он в этот раз не стал.
Я планировал уехать около шести, но досидел вместе со всеми до семи, и вчетвером (уже без кошки) мы сели на обратную электричку. Тетя Лена всю дорогу рассказывала что-то о Филимоне, я из вежливости делал вид, что мне интересно слушать, хотя эти истории об очередном ее непослушном и не поддающемся дрессуре эрделе меня не занимали.
Больше всего мы разговаривали с Наташкой. Я не помню, когда мы последний раз столько болтали. Наверное, много лет назад. Обычно центром внимания и беседы становится мой словоохотливый отец, но в этот раз его не было, а я все-таки сильно на него похож. Наверное, Наташка и не почувствовала большой разницы.
Когда я вкратце описал свой нынешний образ жизни, она отметила, как мало в нем изменилось с детских времен, чем еще раз подтвердила мою правоту. Спрашивала о моих матримониальных планах - у нее несколько знакомых моего возраста как раз крепко озадачились вопросом брака. Я рассказал о своей беспросветной ситуации и даже упомянул о недавнем фиаско, о печальном результате единственной вменяемой попытки хоть как-то что-то изменить к лучшему в этой сфере.
Выяснилось, что я для всех родственников по материнской линии стал человеком-загадкой, но почему - загадка для меня самого. Я поспешил развеять весь ореол таинственности вокруг моей персоны и объяснил, что все те девиации, которые они во мне наблюдают, происходят исключительно от сочетания крайнего эгоцентризма и критического восприятия мира. Я уверил Наташку, что существа, устроенного примитивней меня, среди ее знакомых нет.
Говорили также об отрезанных ногах моей прапрабабушки, физически неприятных узорах на коврах, зеленом рыцаре и еще о многих других вещах. Эксперимент с пустой пластиковой бутылкой поставить не удалось - не смог допить пепси.
Вообще надо сказать, что две ветви моего фамильного древа очень и очень разные. Если выражаться точнее, то разные в моем субъективном восприятии. Родственники по материнской линии всегда были очень многочисленными, и находиться в их обществе было гораздо интереснее, поэтому ездить на дачу в Родники я любил гораздо больше, чем в Арсаки, где вчетвером с дедушкой, бабушкой и малолетним Юркой мне было скучно. Однако эта многочисленность, эта перенаселенность нашего общего дома на даче приводила к сложным и запутанным отношениям между людьми; сложность их к тому же усугублялась по той причине, что костяк нашей общины составляли женщины, не всегда способные мыслить здраво и поддающие эмоциональным всплескам. Были совершенно дикие ссоры и скандалы по пустячным, казалось бы, поводам - просто в какой-то момент взаимные обиды, недопонимания и недовольства набирали критическую массу. К счастью, нас, младшее поколение, они редко касались.
Меня, помнится, беспокоило то, что бабушка не выдерживала сравнения со своими сестрами по части и адекватности, и различных черт характера, но подчиняться я был вынужден именно ей и вечно идущему у нее на поводу деду. Это послужило одной из причин тому, что я перестал жить на даче неделями и месяцами, как только у меня появилась свобода выбора - множество надуманных и нелепых ограничений моей свободы меня тяготило. Конечно, это был не единственный фактор - моя дачная компания распалась, а в Москве у меня появилось больше приятелей и больше различных интересных занятий.
Жить в квартире у родителей матери на Преображенке я ненавидел. Кажется, когда-то я об этом писал. Я даже сейчас, когда бываю там раз в год на дне рождения дедушки, ощущаю эту тягостную, крайне унылую атмосферу. Очень депрессивное место.
Со стороны отца - все наоборот. Родственников было гораздо меньше: только бабушка с дедушкой, отец с дядей, семья дяди. Я даже не могу вспомнить, есть или были ли у дедушки с бабушкой братья, родные или двоюродные. Даже если и были, то кажется, я никогда их не видел.
Все это относительно немногочисленное семейство жило преимущественно очень дружно; если какие-то недомолвки и случались, то всегда удавалось найти компромисс и выход из конфликтной ситуации. Разумные и адекватные люди всегда могут договориться, даже если их взгляды на что-то сильно расходятся. Не копились годами никакие обиды, не разражались громкие ссоры. В квартире на Калибровской всегда было уютно и спокойно, и я ценил эту атмосферу, пусть и бессознательно, с раннего детства.
И я склонен думать, что разница тут не только в самих людях и их характерах, но и просто в том, что с одной стороны главами семейства фактически были три женщины, три сестры, а с другой - муж и жена, прожившие в браке бесчисленное количество лет.