Забота о ветеранах: как это делалось в XVIII веке
Источник и автор:
Культпривет.История.Религия.Искусство.Леонид Яровой/История/10 мая 2013
Отзвуки больших и малых войн, которые вела Россия в XVIII столетии, доносились до Центральной России вместе с возвращавшимися из армии солдатами-инвалидами, которым некуда было идти и нечем жить дальше.
При Петре Великом вызовы, связанные с рождением регулярной армии и рекрутчины, потребовали создания первых в истории страны форм социальной защиты отставных военных.
Попечение о ветеранах войн было поручено крупным монастырям, в том числе Борисоглебскому монастырю в Торжке.
Никогда до этого в России проблема устройства солдат, лишившихся возможности служить, не стояла так остро, как в 1720-х годах.
Только что завершилась тяжелая война, в ходе которой возникла огромная армия, набиравшаяся на совершенно иной основе, нежели допетровское войско.
Новобранец, взятый из деревни молодым парнем, покидал службу только нетрудоспособным калекой и был обречен на нищенство и голодную смерть.
Центральная Россия переживала наплыв этих несчастных людей. О масштабах бедствия говорит прошение царю от тверского епископа Варлаама, в котором тот просил «о построении странноприимницы ради перехожих солдат, из которых многие умирают по улицам».
В 1723 г. Петр Великий предписал помещать отставных солдат в монастыри с обеспечением за монастырский счет, причем запретил постригать новых иноков, чтобы по мере убыли монахов их места заполнялись военными инвалидами, а монастыри постепенно превращались в богадельни.
Затем запрет на постриги был смягчен, но отставные солдаты так и остались при монастырях.
Жили они зачастую прямо в кельях бок о бок с монашествующими, но священных обетов не давали и иноческих обязательств не несли, становясь для монастырских насельников постоянным источником беспокойства.
Ведь при всем сочувствии к ранам, заслугам и искалеченным судьбам петровских ветеранов их нравы, воспитанные войной и казармой, были далеки от монастырских стандартов поведения.
Но зато светские власти, не имея средств на создание специальных инвалидных домов, считали вопрос с ветеранами решенным.
Ветеранов распределяли по обителям крупным, способным взвалить на себя очередную обузу, которых у монастырей, переобремененных различными поборами, и без того было достаточно.
В каждой епархии стандарты состоятельности были свои.
Никому не по силам было тягаться с богатыми подмосковными монастырями, из которых одна только Троице-Сергиева лавра содержала несколько сотен ветеранов, отстроив для них слободку подальше от монастырских стен.
В Новгородской епархии, в которую тогда входил Торжок, существовала экономическая основа для размещения не сотен, а разве что десятков человек.
Но и для такой ноши пригодными были сочтены немногие, и среди них Новоторжский Борисоглебский монастырь, на истинное место которого в кругу других местных обителей наглядно указывало уже то, что в нем существовала архимандрия.
То был высший ранг тогдашнего монастыря, знак особого его духовного авторитета и материальной состоятельности: из 76 монастырей Новгородской епархии архимандрическими было всего 12.
Высокий статус обернулся для обители повышенной социальной нагрузкой. К настоятелю Макарию прибыли первые солдаты Афанасий Карпов, Григорий Алексеев и Иван Рогожин, которым следовало «давать хлеб отсыпной и деньги против обретающихся в том монастыре служебников».
Синод рекомендовал использовать их в хозяйстве, «определить в такую службу, какую исправить они могут», но практика показала, что заставлять их трудиться бессмысленно - делать инвалиды ничего не могли, да, наверное, и не хотели.
В ответ на попытку ограничить им содержание последовали их жалоба в Синод и строгое внушение архимандриту из Петербурга - выдавать рацион «непременно без всякого удержания».
Инвалиды продолжали прибывать. Судьба одного из них, капрала Выборгского драгунского полка Никифора Охотникова, поселенного в Борисоглебский монастырь в 1728 г. - характерная биография тогдашнего солдата, который, будучи изъят государством из обычной жизни, практически навсегда лишался шанса когда-нибудь к ней вернуться.
История, по тем временам, самая обычная: был взят в кавалерию в 1705 году, прослужил 23 года в условиях почти непрестанной войны, и, наконец, «за старостью и ранами отставлен».
Охотников просил «дать ему отпуск в природное его место, в село Озерецкое, понеже он о родственниках своих, живы ль были, неведом; и когда он был отпущен и пришел в то село, родственников своих никого живых не застал, и квартиры себе где сыскать, и чем пропитаться, не имел».
Пришлось кланяться новгородскому архиерею, «дабы определил его для пропитания епархии Его Преосвященства в который пристойный монастырь, чтоб ему, скитаясь меж дворы, гладом не помереть». Архиепископ, знаменитый сподвижник Петра Великого Феофан Прокопович, отправил капрала на попечение борисоглебского архимандрита Варсонофия.
Постепенно проблема несколько рассосалась, волна бесприютных участников петровских войн схлынула. Но, как оказалось, не навсегда.
С началом Семилетней войны количество калек, отчисляемых из армии, опять резко выросло, и императрица Елизавета Петровна, вспомнив отцовский опыт, подтвердила обязанность монашества заботиться о военных инвалидах.
Но времена были несколько другие: если при Петре из армии отторгался лишь совершенно выработанный, более ни на что не годный человеческий материал, то теперь среди военных, претендовавших на монастырский рацион, попадались вполне бодрые и сравнительно молодые, среди которых было немало офицеров.
Зачастую они не были одиноки и ехали в назначенные монастыри с женами и детьми, как в собственное имение. Жительство они старались получить в Москве или в теплых изобильных черноземных губерниях. В монастырях Новгородской епархии им было отведено немного мест - около 150.
Борисоглебскому монастырю в Торжке достались семеро - поручик, прапорщик, 2 гвардейских и 2 армейских унтер-офицера и рядовой гвардии - которые прибыли сюда в 1757 г., по итогам первого для России года войны.
Судя по времени их появления в монастыре, среди них вполне могли оказаться и участники первой крупной победы России в той кампании - битвы при Гросс-Егерсдорфе, кровопролитной резни, о которой противники-пруссаки с уважением писали, что «русские сражались, как черти».
Правивший в Борисоглебском монастыре архимандрит Наркис, будучи и сам человеком отнюдь не смиренным, способным даже пустить в ход кулаки, если защита интересов обители того требовала, нашел этим людям, пребывавшем в героическом ореоле, оптимальное применение.
Под рукой у настоятеля оказалась, по сути, собственная воинская команда из опытных, бывавших в переделках недавних фронтовиков.
Из них получились хорошие сборщики податей, принимавшие с крестьян и доставлявшие в монастырь оброки и деньги за пользование монастырскими мельницами.
Двое из них известны по именам: прапорщик Алексей Толстой из известного дворянского рода и кирасир Дементий Злоказов. Последний везде, даже в хозяйственных документах, к которым имел отношение, гордо рекомендовался не иначе как кирасиром - не по воинскому званию, а по роду войск - и был, несомненно, фигурой колоритной.
Для тяжелой кавалерии, в которой ему довелось служить, отбирали самых высоких и физически могучих рекрутов. Поэтому нетрудно представить себе рослого силача, недавнего победителя пруссаков, с руками, обагренными кровью врагов - с таким не поспоришь, и думается, что сбор денег шел у Злоказова с особенной эффективностью.
Страница в истории монастыря, связанная с отставными военными, была бесповоротно перевернута, когда Екатерина II провела секуляризацию монастырских земель и попутно сняла с монашества нагрузку в виде заботы о ветеранах, которая отныне становилась исключительной прерогативой государства.
Культпривет.История.Религия.Искусство.Леонид Яровой/История/10 мая 2013
Отзвуки больших и малых войн, которые вела Россия в XVIII столетии, доносились до Центральной России вместе с возвращавшимися из армии солдатами-инвалидами, которым некуда было идти и нечем жить дальше.
При Петре Великом вызовы, связанные с рождением регулярной армии и рекрутчины, потребовали создания первых в истории страны форм социальной защиты отставных военных.
Попечение о ветеранах войн было поручено крупным монастырям, в том числе Борисоглебскому монастырю в Торжке.
Никогда до этого в России проблема устройства солдат, лишившихся возможности служить, не стояла так остро, как в 1720-х годах.
Только что завершилась тяжелая война, в ходе которой возникла огромная армия, набиравшаяся на совершенно иной основе, нежели допетровское войско.
Новобранец, взятый из деревни молодым парнем, покидал службу только нетрудоспособным калекой и был обречен на нищенство и голодную смерть.
Центральная Россия переживала наплыв этих несчастных людей. О масштабах бедствия говорит прошение царю от тверского епископа Варлаама, в котором тот просил «о построении странноприимницы ради перехожих солдат, из которых многие умирают по улицам».
В 1723 г. Петр Великий предписал помещать отставных солдат в монастыри с обеспечением за монастырский счет, причем запретил постригать новых иноков, чтобы по мере убыли монахов их места заполнялись военными инвалидами, а монастыри постепенно превращались в богадельни.
Затем запрет на постриги был смягчен, но отставные солдаты так и остались при монастырях.
Жили они зачастую прямо в кельях бок о бок с монашествующими, но священных обетов не давали и иноческих обязательств не несли, становясь для монастырских насельников постоянным источником беспокойства.
Ведь при всем сочувствии к ранам, заслугам и искалеченным судьбам петровских ветеранов их нравы, воспитанные войной и казармой, были далеки от монастырских стандартов поведения.
Но зато светские власти, не имея средств на создание специальных инвалидных домов, считали вопрос с ветеранами решенным.
Ветеранов распределяли по обителям крупным, способным взвалить на себя очередную обузу, которых у монастырей, переобремененных различными поборами, и без того было достаточно.
В каждой епархии стандарты состоятельности были свои.
Никому не по силам было тягаться с богатыми подмосковными монастырями, из которых одна только Троице-Сергиева лавра содержала несколько сотен ветеранов, отстроив для них слободку подальше от монастырских стен.
В Новгородской епархии, в которую тогда входил Торжок, существовала экономическая основа для размещения не сотен, а разве что десятков человек.
Но и для такой ноши пригодными были сочтены немногие, и среди них Новоторжский Борисоглебский монастырь, на истинное место которого в кругу других местных обителей наглядно указывало уже то, что в нем существовала архимандрия.
То был высший ранг тогдашнего монастыря, знак особого его духовного авторитета и материальной состоятельности: из 76 монастырей Новгородской епархии архимандрическими было всего 12.
Высокий статус обернулся для обители повышенной социальной нагрузкой. К настоятелю Макарию прибыли первые солдаты Афанасий Карпов, Григорий Алексеев и Иван Рогожин, которым следовало «давать хлеб отсыпной и деньги против обретающихся в том монастыре служебников».
Синод рекомендовал использовать их в хозяйстве, «определить в такую службу, какую исправить они могут», но практика показала, что заставлять их трудиться бессмысленно - делать инвалиды ничего не могли, да, наверное, и не хотели.
В ответ на попытку ограничить им содержание последовали их жалоба в Синод и строгое внушение архимандриту из Петербурга - выдавать рацион «непременно без всякого удержания».
Инвалиды продолжали прибывать. Судьба одного из них, капрала Выборгского драгунского полка Никифора Охотникова, поселенного в Борисоглебский монастырь в 1728 г. - характерная биография тогдашнего солдата, который, будучи изъят государством из обычной жизни, практически навсегда лишался шанса когда-нибудь к ней вернуться.
История, по тем временам, самая обычная: был взят в кавалерию в 1705 году, прослужил 23 года в условиях почти непрестанной войны, и, наконец, «за старостью и ранами отставлен».
Охотников просил «дать ему отпуск в природное его место, в село Озерецкое, понеже он о родственниках своих, живы ль были, неведом; и когда он был отпущен и пришел в то село, родственников своих никого живых не застал, и квартиры себе где сыскать, и чем пропитаться, не имел».
Пришлось кланяться новгородскому архиерею, «дабы определил его для пропитания епархии Его Преосвященства в который пристойный монастырь, чтоб ему, скитаясь меж дворы, гладом не помереть». Архиепископ, знаменитый сподвижник Петра Великого Феофан Прокопович, отправил капрала на попечение борисоглебского архимандрита Варсонофия.
Постепенно проблема несколько рассосалась, волна бесприютных участников петровских войн схлынула. Но, как оказалось, не навсегда.
С началом Семилетней войны количество калек, отчисляемых из армии, опять резко выросло, и императрица Елизавета Петровна, вспомнив отцовский опыт, подтвердила обязанность монашества заботиться о военных инвалидах.
Но времена были несколько другие: если при Петре из армии отторгался лишь совершенно выработанный, более ни на что не годный человеческий материал, то теперь среди военных, претендовавших на монастырский рацион, попадались вполне бодрые и сравнительно молодые, среди которых было немало офицеров.
Зачастую они не были одиноки и ехали в назначенные монастыри с женами и детьми, как в собственное имение. Жительство они старались получить в Москве или в теплых изобильных черноземных губерниях. В монастырях Новгородской епархии им было отведено немного мест - около 150.
Борисоглебскому монастырю в Торжке достались семеро - поручик, прапорщик, 2 гвардейских и 2 армейских унтер-офицера и рядовой гвардии - которые прибыли сюда в 1757 г., по итогам первого для России года войны.
Судя по времени их появления в монастыре, среди них вполне могли оказаться и участники первой крупной победы России в той кампании - битвы при Гросс-Егерсдорфе, кровопролитной резни, о которой противники-пруссаки с уважением писали, что «русские сражались, как черти».
Правивший в Борисоглебском монастыре архимандрит Наркис, будучи и сам человеком отнюдь не смиренным, способным даже пустить в ход кулаки, если защита интересов обители того требовала, нашел этим людям, пребывавшем в героическом ореоле, оптимальное применение.
Под рукой у настоятеля оказалась, по сути, собственная воинская команда из опытных, бывавших в переделках недавних фронтовиков.
Из них получились хорошие сборщики податей, принимавшие с крестьян и доставлявшие в монастырь оброки и деньги за пользование монастырскими мельницами.
Двое из них известны по именам: прапорщик Алексей Толстой из известного дворянского рода и кирасир Дементий Злоказов. Последний везде, даже в хозяйственных документах, к которым имел отношение, гордо рекомендовался не иначе как кирасиром - не по воинскому званию, а по роду войск - и был, несомненно, фигурой колоритной.
Для тяжелой кавалерии, в которой ему довелось служить, отбирали самых высоких и физически могучих рекрутов. Поэтому нетрудно представить себе рослого силача, недавнего победителя пруссаков, с руками, обагренными кровью врагов - с таким не поспоришь, и думается, что сбор денег шел у Злоказова с особенной эффективностью.
Страница в истории монастыря, связанная с отставными военными, была бесповоротно перевернута, когда Екатерина II провела секуляризацию монастырских земель и попутно сняла с монашества нагрузку в виде заботы о ветеранах, которая отныне становилась исключительной прерогативой государства.