Про цифровой эксперимент над нашими детьми, согласия на который нас не спросили-2
Click to viewС 1:01:15 - Ольга Зеленцова, филолог, мама шестерых детей.
Я не буду повторять то, что уже до меня сказали выступающие - не имеет смысла. Я принципиально новые моменты обозначу, которые еще, к сожалению, почему-то никто не заметил и не обратил внимания. Если мы говорим о понятии эксперимента, то, во-первых, я хочу сказать, что у нас в юриспруденции условных понятий не существует. Именно потому что это наука, и вводить такие понятия как «условные понятия» у нас никто не правомочен. Почему? Я объясню почему. Потому что у нас именно закон, как в советском фильме сказали, точность любит. На миллиметр отступил от нее - чью-то жизнь покалечил. Если мы будем вкладывать в любое понятие тот смысл, который нам выгоден, то закона по сути вообще не существует. Таким образом, нам нужно придерживаться строгих дефиниций, которые существуют в настоящий момент в толковых словарях. Больше других понятий и дефиниций, особенно юридических у нас нет. У нас нет условных понятий «убийства», «усыновления», «кражи», «грабежа», «субъекта права», «объекта права», и так далее. Поэтому мы продолжаем говорить об эксперименте с точки зрения существующих дефиниций и правовых норм русского языка, нашего государства и нашей Конституции. Так вот.
Проведение эксперимента - на это никто не обратил внимания - предполагает обязательное наличие двух групп: экспериментальной группы и традиционной группы. Вспоминаем советскую энциклопедию по биологии - все вы, думаю, ее помните - мышку под колпачком. Под одним колпачком есть растение зеленое, под другим - нет. Все другие факторы одинаковы. Только в этом случае можно говорить о том, что проверяя какой-то один фактор, мы можем делать выводы в конце о подтверждении либо об опровержении гипотезы. Любой эксперимент, как говорит нам советский энциклопедический словарь, - это проверка гипотезы. То есть, либо мы опровергаем ее в конце, либо мы ее подтверждаем. Либо его можно считать успешным, либо его можно считать провальным на основе этих факторов. Как у нас в постановлении обозначено - причем, целью обозначено - в Постановлении 20-40, у нас цель какая? Внедрение ЦОС на всей территории. Для чего? Для того, чтобы обеспечить передачу образования в полном объеме всем участникам образовательного процесса независимо от места их нахождения. Это очень красиво, но это гипотеза. Мы пока не можем сказать, будет это так либо это будет не так. Более того, у нас есть факты, которые подтверждают, что это будет не так, и мы можем об этом говорить, потому что у нас есть опыт весеннего и осеннего дистантов. И я имею право об этом говорить. Исследования есть. Исследования, как уже перечислили, именно экспертов. Для меня эксперты - это академик Кучма, господин Григорьев, эксперт в области эпидемиологии Игорь Гундаров, эксперт в области вирусологии Александр Полетаев, эксперты в области у нас педагогики - это Макаренко, Сухомлинский, и так далее. Вот это для меня эксперты. Давайте других людей, которые переиначили понятие как хотят, называть не экспертами, а должность, фамилия, имя, отчество. Я не видела их дипломов, я не видела их степеней академических, и так далее, чтоб называть их экспертами.
Так вот. Идем дальше. Соответственно. В данном случае, если мы проводим эксперимент по внедрению цифровой образовательной среды, значит, у нас должно быть две группы - внимание, это важно! - в условиях одной школы, одного класса, чтобы прочие все факторы у детей были одинаковые. Правильно? Одни преподаватели. Не гимназию потом сравнивать с какой-нибудь средней сельской школой. Да? Берем гимназию, ну, любую школу, которая у нас участвует в эксперименте, информируем родителей сначала на что они соглашаются и спрашиваем: «А кто хочет участвовать в эксперименте?», потому что добровольное у нас участие и информированное. И здесь встает очень важный вопрос: а о чем информировать? А информировать мы можем только о двух фактах, которые явствуют из этого документа: что участники эксперимента - это вы, ваши дети, родители и учителя, и цель - внедрение на всей территории Российской Федерации цифровой образовательной среды.Больше из этого документа неясно ничего. Я вам тоже объясню это со своей точки зрения как лингвист и специалист в этой области, что все слова-то, которые в этом документе представлены: «образовательные сервисы», «информационно-коммуникационная образовательная платформа», «поставщики контента и образовательных сервисов», «цифровые образовательные контенты», и так далее, «геймеризация», которую мы сейчас все широко используем, «компетенции», «навыки софт-скиллз» - это неологизмы. Что значит неологизмы? Это термины,которые в настоящее время в русском языке дефиниций не имеют. Это просто транслитерации с английского языка. А что это значит? Какие следствия правовые, юридические это влечет? А в них можно заложить какой угодно смысл. А точно что они значат мы не знаем! Мы с Сергеем проанализировали, кстати, на видео любое из определений этого термина. Оно очень красивое, оно так красиво звучит, как тоже в одном фильме сказали: «Какой умный человек! Как красиво говорит!» - «А что говорит?» - «А я не понял!» Вот можно два часа слушать что там написано, а что конкретно под этим скрывается - никому не понятно. Например, «информационно-коммуникационная образовательная платформа» - это какая-то социальная сеть, на которой предусмотрена информационная база с какой-то информацией. Какая социальная сеть? «Одноклассники»? «Вконтакте»? «Тик-ток», который сейчас широко насаждают у нас администрации школ? Они активно призывают детей регистрироваться на этих платформах, участвовать в различных конкурсах, которые там проходят.
А между тем, напомню, у нас в городе год назад по случаю двух суицидов в Советском районе учеников - это все знают, я могу об этом говорить: одна девочка умерла в результате падения с высоты от получения травмы несовместимой с жизнью, другой мальчик у нас умер в результате механической асфиксии- это, если я не ошибаюсь, сорок шестая школа, об этом писали в средствах массовой информации - и эти оба случая были совершены детьми из-за того, что у них была нарушена социализация и психологическая обстановка дома в результате использования гаджетов масштабного. И тогда у нас в Советском районе устроили общерайонное собрание в лицее на улице Ванеева для всего Советского района. Приезжала специалист из Москвы - Васкэ, и она нам рассказывала о том, что, оказывается, интернет - это источник повышенной опасности для тех родителей, кто не знает. И ребенок, находящийся в возрасте до четырнадцати лет, когда он у нас частично недееспособен, должен использовать эти ресурсы только под присмотром родителей. Вот как его за руль нельзя сажать до достижения восемнадцати лет, так и в интернет его пускать бесконтрольно до достижения определенного возраста нельзя. Почему? Потому что у детей, особенно в раннем возрасте, не говоря уже о таких последствиях, о которых мы говорили: цифровой аутизм, отсутствие оперативной памяти, которая развивается вследствие клипового мышления, у них развиваются деструктивные модели поведения. Они участвуют в таких группах, которые родители никогда не отследят, и правоохранительные органы никогда не отследят. Это группы булемиков, аноретиков, различные группы суицидальной наклонности, различные клипы и короткие ролики, в которых содержится порнографический скрытый контент, например, аниме. Все думают, что это классные безобидные мультики - это не безобидные мультики. Об этом уже тоже давно рассказали. И как дети это использовали, когда они находились на весеннем и осеннем дистанте, когда родителей вообще дома не было? Мало того, что родителей дома не было, так им еще директора сказали написать заявление, что они ответственность за жизнь и здоровье ребенка берут на себя. Когда я задала директору этот вопрос: «А почему же? Вот год назад вы рассказывали - и нас призывали ходить на эти собрания - ни в коем случае нельзя ребенка в интернет выпускать, бесконтрольно нельзя его ни в коем случае в интернет погружать, ни в коем случае нельзя допускать таких случаев, смогтрите, к чему они приводят - рассказывали вы. И вы нам говорили: «Вот, да, ни в коем случае!» Года не прошло - вы нас насильно погружаете именно туда, именно без контроля родителей, на неопределенное вообще время, когда родителей дома нет, и неизвестно, к чему это приведет!» И директор совершенно мне безвыходно отвечает: «А ну нас были тогда такие инструкции, а сейчас у нас такие инструкции».
К сожалению, у нас все директора школ находятся в таком подневольном, невыгодном положении. Они руководствуются не законом, они руководствуются не здравым смыслом в отношении детей, в отношении родителей и даже себя. То есть, грубо говоря, это то вот банальное зло, о котором Кант говорил. Которым на всей земле, собственно, претворяются эти безумные проекты в жизнь. Один человек придумает, а претворяют это в жизнь люди, которые не думают, что они делают, и говорят: «Я просто делаю свою работу. Я за это не несу ответственности, я подневольный человек. Я сделать ничего не могу. Вот меня завтра здесь не будет, а придет такой же человек, который все равно будет выполнять эти инструкции. Так чего ж мне противиться системе?».
Вот. А мы остались. И нашли… Вот мы вот, например, противимся этой системе. Потому что мы знаем, что если мы сейчас не скажем «нет», то потом уже будет поздно, потом мы ситуацию назад не отыграем. Поэтому мы, например, написали, что мы не разрешаем передавать свои данные в единую автоматизированную информационную систему. При этом наши права так же нарушаются, потому что все родители, которые состоят у нас в группе, они говорят, что передают данные, просто детей теперь там под номерами идентифицируют. Я в ответ на это распечатала фотографию детей из Освенцима, у которых вот здесь вот номер на руке. У нас после Нюрнбергского процесса запрещено людям присваивать номера, если кто не знал. У меня ребенок не под номером. И не пойдет никогда под номером, даже в моей семье, где шестеро детей. И этим он принципиально отличается от всех остальных.
Так вот, мои данные ни в каком виде нельзя передавать туда, куда я запретила, потому что это данные моего ребенка, и он не будет сравниваться ни с кем в этой системе, и искусственный интеллект не будет определять за него его дальнейшую траекторию развития. И скажу вам, я могу об этом говорить, Кравцов мне это заявил, что в перспективе искусственный интеллект, оказывается, будет определять способности ребенка по тем данным, которые передали ему в эту единую информационную систему.
Так вот, у меня опять же вопрос. Здесь у нас термин какой - «компетенции». Что такое компетенции? Кто мне скажет? У дворника нет компетенций? Есть у дворника компетенции. У посудомойки нет компетенций? Есть у нее компетенции. Вот про профессора или академика вряд ли я скажу, что у него есть компетенции. Я буду применять какие-то другие термины. Поэтому, опять же, на выходе из школы, когда вам скажут: «А вот все, на что вы можете претендовать, ребенок ваш. То есть, вы даже не поступить никуда, ничего не можете». - «А как же так? » - «А так. Мы вам компетенции развили. Что, какие к нам претензии? Мы вам говорили, какие компетенции? Нет. Из этого документа не явствует ничего: какие компетенции мы вам развили, какие мы вам знания вложили. Вот вы же все подписали». - «Я не подписывал». - «Как вы не подписывали? Вы дали согласие на передачу данных в единую информационную систему. Всё. Все вы подписали, на все вы согласились. Какие к нам претензии? Все согласны».
Так вот. Объясните это родителям: что больше в этом постановлении чётко ничего не прописано. Никаких дефиниций там, строго определенных понятий, не существует. А между тем, прежде чем начать эксперимент любой, должны быть точно определены методологические и технические базы проведения эксперимента. То есть, родители должны четко полагать. Вот там в этом постановлении написано: «дистанционные и электронные методы обучения». В каком объеме? Не прописано. Какие платформы? Не прописано. Какой контент? Опять у меня вопрос: почему контент, почему не содержание? У нас Дзержинский сказал, что использование иностранного слова где есть русские, оскорбляет здравый смысл и здравый вкус. Почему у нас есть наши слова в русском языке? Нет, контент.
То есть, эксперимент мы проводим в формате эксперимента. Определяем родителей и предлагаем родителям: «Кто хочет участвовать в эксперименте?» В конкретной школе формируем конкретную экспериментальную группу. Все остальные факторы у них остаются одни и те же. Одни и те же учителя, аудиторные условия, одни и те же рабочие программы. Хотя, опять же, как они будут одни и те же, если они строго определены по бумажным носителям? Да? Ну, ладно. Это тогда вы должны будете определить.
Это требования проводить эксперимент в формате эксперимента.
И после того, как родители подпишут согласие на непонятно что - опять же, для меня очень сомнительна адекватность этих родителей, если они согласились непонятно на что, из их детей формируется группа, которая, как написано в постановлении, до 22го года, п ри наличии всех остальных одинаковых факторов, проходит при помощи цифровой образовательной среды обучение. А потом проводится, соответственно, широкомасштабное исследование - педагогов, которые могут оценить результаты этого обучения, и главное, еще медиков и психологов. Потому что первое, что мы оцениваем: а действительно, вообще, получили знания в полном объеме? Они их не получат. Потому что, опять же, у нас есть уже опыт весеннего и осеннего дистантов, и мы знаем, каким образом… То есть, трансляция информации - это не обучение, это совершенно разные вещи. А самое главное, мы еще сравниваем после этого их физическое и психическое состояние. И оцениваем: вообще цель оправдывала средства или нет? И можно ли, соответственно, этот эксперимент считать успешным и внедрять на всей территории?
Вот это по закону, вот это предложение, и это правильно.