[чтение: Тибор Фишер «Философы с большой дороги»]
Читаю тут по чуть-чуть. Дочитал пока до 78 стр. - очаровательно…
Всем «узаконенным торговцам мыслями, оптом и в розницу», а так же тем кто хочет ими стать - читать обязательно…
Вот несколько цитат (чем не лучший блог недели) :
«Затем дело дошло до даты рождения. Тут мы вполне сошлись во мнениях. Предмета для дискуссий здесь не наблюдалось.
Что там далее... род занятий?
- Философ.
- Философ?!
- Философ.
Зачем задавать вопросы, если ответы вас не устраивают? Мой ответ развеял у полицейских последние сомнения в том, что я просто развлекаюсь за их счет. В конце концов, какое значение имеет род моих занятий? У них что, установлены квоты ареста для представителей каждой профессии? «Мы должны забрать вас. У нас в „воронке“ уже сидит парочка экзистенциалистов».
«Скандал, если он и был, прошел мимо меня. Кое кто из университетских коллег окинул меня задумчивым взглядом, но ничего не сказал. Удивительно, что ректор не выказал ни малейшего удивления, он даже не был озадачен, отвечая на телефонный запрос из полиции по поводу одного из его подчиненных. «О Гроббс», - пробормотал он, увидев меня, и зашагал куда то вдаль - мне было с ним явно не по пути. Онтологическое наблюдение декана было верно, и, видимо, к нему просто нечего было прибавить...
Что ж, невзирая на перенесенные неудобства, простуду и прочее в том же роде, свалившееся на голову философа, гладкую, как лесной орех, я уверен: место на кафедре я получил лишь благодаря известности, приобретенной мной в широких академических кругах, - отныне меня знали как «того самого, кого нашли в Ист Энде на квартире, где был склад журналов с детской порнографией... Представляете, на сотни тысяч фунтов этого добра?». Это выделяет тебя из толпы. Люди хотят с тобой познакомиться.»
«Итак - ожидание в аэропорту, накануне бегства из страны. Сценка говорит сама за себя. Самое время ткнуть пальцем и сказать: вот и пришел конец моим трудам на ниве философии, по крайней мере конец моей карьере мыслителя. Мыслителя с девяти утра до пяти вечера.
… Так было, когда закончилась моя карьера банкира. Карьера столь стремительная, что от нее остались лишь смутные воспоминания. Моя деятельность на банковском поприще продолжалась сутки, даже чуть меньше. Хотя... мне удалось преодолеть заветную границу рабочего дня. То была безнадежная попытка сбежать от университетской жизни, покинуть мир умствований с девяти до пяти. Я поддался непреодолимому желанию обрести мир реальный; сия причуда порой находит на каждого из нас - можно подумать, будто в мире есть места, где сконцентрировано нечто особо истинное. Это как с пылью, которая почему то предпочитает скапливаться в одном углу и совсем не оседает в другом: мы верим, что истинная реальность реализована там, где нам реализоваться не светит.»
«Всякий мыслитель подбирает себе спортивную команду, укомплектовав ее состав звездами прошлого: по большей части это делается для того, чтобы их можно было безнаказанно третировать; всякий мыслитель ищет себе собрата по книжной полке. Даже почтенный М. въехал в историю философии на Сексте Эмпирике. Прелесть данной традиции в том, что покойные философы никогда не откажутся протанцевать с вами тур другой вальса.»
«Люди обращаются ко мне, словно я - из тех Сивилл, которые дают советы трепетным читательницам женских журналов. Мне с ходу выкладывают всю подноготную: душевные муки, неоплаченные счета, неразрешимые проблемы, эмоциональная неустойчивость... Существует расхожее мнение (только не среди философов), что есть некий склад ума, способный избавить вас от несчастий.»
«Чем старше я становлюсь, тем реже стараюсь упоминать о моей профессии: почему то мой статус ассоциируется у собеседников с призывом попросить у меня дармовой совет или выплакаться в жилетку (нечто подобно должен чувствовать врач, которого и после рабочей смены в госпитале все кому не лень достают жалобами на боли и недомогания). Занятие философией как призыв к откровенности со стороны собеседника. Избавьте меня от ваших откровений...»
«Одна из лучших книг, которую я так и не написал, должна была озолотить меня…»
«К тому возрасту я достиг - даже если больше похвастаться мне нечем - способности философствовать без всякого усилия, как дышать. Десятилетие, отданное философским самокопаниям, приводит к тому, что посрамленные студенты, за десять минут чего то там нахватавшиеся из первой попавшейся книги, испытывают перед вами трепет. Как бы ни были они сообразительны, вам ничего не стоит их выпотрошить, как Зигфрид - дракона.»
«Вот она, прелесть пребывания за границей. Даже если вы с чужим языком на ты, а в культуре страны чувствуете себя как дома, разговоры, вполне никчемные, чтобы прислушиваться к ним дома, становятся необычайно интересны, когда ведутся на чужом языке.
За границей все как то интереснее. Даже смерть.»
«Своей специализацией я избрал ионийских философов досократиков. Кто отдает себе отчет, что достаточно часа, дабы внимательно, без спешки, от корки до корки прочесть весь сохранившийся корпус их текстов?! Основополагающие труды большинства этих джентльменов чаще всего сводятся к горсточке уцелевших афоризмов. Чрезвычайно важные авторы, - первые, кто решился на авантюру с разумным мышлением, исток и корень всей науки и мысли, процветающих в университетах и оплачиваемых согласно тарифной сетке, и при этом благословенно краткие!»
«Я только и слышал от врачей, что, по их мнению, мне бы уже пора лежать в могиле. В результате сама мысль о визите к эскулапу стала вызывать у меня раздражение. Одно время меня забавляло наведываться к ним хотя бы ради того, чтобы вызвать у них некоторое смятение, предъявив им сам факт моего существования, однако и это развлечение потеряло свою остроту.
Мой док, занзибарец, начисто лишенный чувства юмора, отличался любовью к точным формулировкам. Он просто зациклился на том, чтобы его воспринимали всерьез. «Прощайте, - заявил он мне на пороге своего кабинета. - Думаю, это наша последняя встреча». Последняя отчаянная попытка врача подвигнуть пациента к некоторой воздержанности в пище. И ведь док оказался прав. Жить ему оставалось еще неделю. Его зарезала жена.»
«- Вы тут забыли кое что подписать.
На пороге за открытой дверью меня приветствовала не бумажка, тоскующая без автографа, а зловещая ухмылка пистолета, наставленного прямо мне в лицо бедовым молодцем, которого я видел внизу.
- Деньги! - потребовал он с восхитительной краткостью. Вот чего не хватает в современной философии! Будучи несведущим - в силу специфики полученного образования - в том, что касается современного огнестрельного оружия, я все же, едва окинув взглядом эту пушку, пришел к выводу, что данной модели вполне достаточно, чтобы укокошить меня и трех четырех философов покрупнее. Нужно заметить, что такого рода мгновения в нашей жизни - прекрасное оправдание тому, что десятилетиями вы предавались излишествам. Только вообразите, сколь велико было бы мое отчаяние, убивай я год за годом каждое утро бегом трусцой - до одышки, воздерживайся от вина и пива, шарахайся, как от огня, от закусок, а единственной настоящей трапезы в день избегая под тем или иным надуманным предлогом, - чтобы в конце быть изрешеченным в дешевом отеле пулями, как мишень в ярмарочном балагане.»
«Проснулся я с чувством, которое теперь постоянно отмечает мой переход от сна к яви: не так уж много осталось у меня утренних пробуждений. Они - вроде особей исчезающего биологического вида, которому грозит полное уничтожение. Так что если я и впрямь хочу положить мир на лопатки - самое время встать и показать ему, где раки зимуют. Но суть в том, что я вовсе не горю таковым желанием и отнюдь не готов взять на себя роль тектонического фактора, который возьмет да и подвинет все эти континенты мысли.
Чего я хотел, так это тушеного мяса, которое продают навынос в одной забегаловке в Лейтонстоуне…»
«Может, я не прав, но мне кажется, в любой мало мальски развитой цивилизации с каждым - или почти с каждым - случается, что его одолевают неодолимые искушения неплотского характера.
Среди таковых - в порядке совершенно произвольном - написание книги. Я вполне разделяю ту точку зрения, что у каждого за душой есть книга, которую бы он мог создать. Многие, однако, достаточно милосердны, чтобы держать эту книгу при себе, она так и остается вечным арестантом, которому не выйти на солнечный свет из камеры - черепной коробки несостоявшегося автора. Речь может идти о мемуарах, романе, любовных излияниях или путеводителю по стране Зулу, но как бы там ни было, большинство заигрывает с мыслью оставить свой след в этом мире - вернее, на печатной странице. К счастью для издателей и тех, кто, подобно мне, обречен читать, чтобы заработать на хлеб насущный, лишь немногие из этих потенциальных авторов проходят весь путь до конца и таки печатают свой труд. (Есть, правда, и такие, которым удается на одной единственной книге построить всю карьеру, регулярно перепечатывая сей великий труд под разными названиями.)
Еще одна «оригинальная» идея: открыть собственный ресторанчик…
И третье нереализованное призвание, преследующее нас, как рецидив болезни, - ограбление банка…»
«Порой (весьма часто) я думаю: какое заблуждение считать голову тронным залом мысли! У мужчин этот трон расположен в районе седалища - примерно там же, где круглятся два полушария, которые еще никто не называл полушариями мозга, а рядом покачивается казна, где хранится весь наш запас драгоценных секреций. Что до головы, которую мы носим на плечах, - она служит лишь для отвода глаз.
Мужчинам на заметку: вы теряете интерес к противоположному полу, только когда вы: (a) мертвы или (b) скорее мертвы, чем нет. Воистину мы обречены на абсолютную идентичность с нашей внутренней сущностью, имя которой - половая железа. Я, например, всегда знал, как безошибочно определить, болен я или нет: если мысль о молодой блондинке в неглиже не заставляла кровь радостно вскипать - пора идти ко врачу. Это правило так же надежно, как правило буравчика.»
«Теперь, когда у меня были деньги, проблема заключалась в том, что не надо беспокоиться об их отсутствии. Я был избавлен от меркантильных забот, мешающих приступить к кодификации всех идей, порожденных человечеством, к тому, чтобы сбить эти идеи в одну отару, вывести универсальную формулу мышления вроде E=mc2. Написать всемирную историю, разложив все по полочкам, как это сделал Иоанн Зонарас (с его выучкой византийского бюрократа XII века сделать это было легче легкого), - его труд был из тех вещей, которые всегда вызывали у меня восхищение. Но моя история должна уложится в одно предложение. Может быть, в два (чтобы у читателей не оставалось чувства, будто они зря выложили деньги).
Позор, на что я растратил жизнь, от и до! О юность моя, когда я был пытлив и пылок! Разве признаешься кому нибудь, что, поступая в университет, я верил, будто смогу вобрать в себя все знания человечества, смогу быть самым самым, капитаном на мостике, заправилой, главным распорядителем пиршества духа - оно же ярмарка тщеславия... Лучше забыть, что когда то надеялся стать первым. Не выйти бы из игры - уже хорошо.»
«единственное утешение для располневшего философа - столкнуться на улице с каким нибудь траченным жизнью поклонником философии.»
«Грамотная смерть - это не только венец, это - половина успеха вашей карьеры»…
Текст книги навынос: http://lib.aldebaran.ru/author/fisher_tibor/fisher_tibor_filosofy_s_bolshoi_dorogi/
Всем «узаконенным торговцам мыслями, оптом и в розницу», а так же тем кто хочет ими стать - читать обязательно…
Вот несколько цитат (чем не лучший блог недели) :
«Затем дело дошло до даты рождения. Тут мы вполне сошлись во мнениях. Предмета для дискуссий здесь не наблюдалось.
Что там далее... род занятий?
- Философ.
- Философ?!
- Философ.
Зачем задавать вопросы, если ответы вас не устраивают? Мой ответ развеял у полицейских последние сомнения в том, что я просто развлекаюсь за их счет. В конце концов, какое значение имеет род моих занятий? У них что, установлены квоты ареста для представителей каждой профессии? «Мы должны забрать вас. У нас в „воронке“ уже сидит парочка экзистенциалистов».
«Скандал, если он и был, прошел мимо меня. Кое кто из университетских коллег окинул меня задумчивым взглядом, но ничего не сказал. Удивительно, что ректор не выказал ни малейшего удивления, он даже не был озадачен, отвечая на телефонный запрос из полиции по поводу одного из его подчиненных. «О Гроббс», - пробормотал он, увидев меня, и зашагал куда то вдаль - мне было с ним явно не по пути. Онтологическое наблюдение декана было верно, и, видимо, к нему просто нечего было прибавить...
Что ж, невзирая на перенесенные неудобства, простуду и прочее в том же роде, свалившееся на голову философа, гладкую, как лесной орех, я уверен: место на кафедре я получил лишь благодаря известности, приобретенной мной в широких академических кругах, - отныне меня знали как «того самого, кого нашли в Ист Энде на квартире, где был склад журналов с детской порнографией... Представляете, на сотни тысяч фунтов этого добра?». Это выделяет тебя из толпы. Люди хотят с тобой познакомиться.»
«Итак - ожидание в аэропорту, накануне бегства из страны. Сценка говорит сама за себя. Самое время ткнуть пальцем и сказать: вот и пришел конец моим трудам на ниве философии, по крайней мере конец моей карьере мыслителя. Мыслителя с девяти утра до пяти вечера.
… Так было, когда закончилась моя карьера банкира. Карьера столь стремительная, что от нее остались лишь смутные воспоминания. Моя деятельность на банковском поприще продолжалась сутки, даже чуть меньше. Хотя... мне удалось преодолеть заветную границу рабочего дня. То была безнадежная попытка сбежать от университетской жизни, покинуть мир умствований с девяти до пяти. Я поддался непреодолимому желанию обрести мир реальный; сия причуда порой находит на каждого из нас - можно подумать, будто в мире есть места, где сконцентрировано нечто особо истинное. Это как с пылью, которая почему то предпочитает скапливаться в одном углу и совсем не оседает в другом: мы верим, что истинная реальность реализована там, где нам реализоваться не светит.»
«Всякий мыслитель подбирает себе спортивную команду, укомплектовав ее состав звездами прошлого: по большей части это делается для того, чтобы их можно было безнаказанно третировать; всякий мыслитель ищет себе собрата по книжной полке. Даже почтенный М. въехал в историю философии на Сексте Эмпирике. Прелесть данной традиции в том, что покойные философы никогда не откажутся протанцевать с вами тур другой вальса.»
«Люди обращаются ко мне, словно я - из тех Сивилл, которые дают советы трепетным читательницам женских журналов. Мне с ходу выкладывают всю подноготную: душевные муки, неоплаченные счета, неразрешимые проблемы, эмоциональная неустойчивость... Существует расхожее мнение (только не среди философов), что есть некий склад ума, способный избавить вас от несчастий.»
«Чем старше я становлюсь, тем реже стараюсь упоминать о моей профессии: почему то мой статус ассоциируется у собеседников с призывом попросить у меня дармовой совет или выплакаться в жилетку (нечто подобно должен чувствовать врач, которого и после рабочей смены в госпитале все кому не лень достают жалобами на боли и недомогания). Занятие философией как призыв к откровенности со стороны собеседника. Избавьте меня от ваших откровений...»
«Одна из лучших книг, которую я так и не написал, должна была озолотить меня…»
«К тому возрасту я достиг - даже если больше похвастаться мне нечем - способности философствовать без всякого усилия, как дышать. Десятилетие, отданное философским самокопаниям, приводит к тому, что посрамленные студенты, за десять минут чего то там нахватавшиеся из первой попавшейся книги, испытывают перед вами трепет. Как бы ни были они сообразительны, вам ничего не стоит их выпотрошить, как Зигфрид - дракона.»
«Вот она, прелесть пребывания за границей. Даже если вы с чужим языком на ты, а в культуре страны чувствуете себя как дома, разговоры, вполне никчемные, чтобы прислушиваться к ним дома, становятся необычайно интересны, когда ведутся на чужом языке.
За границей все как то интереснее. Даже смерть.»
«Своей специализацией я избрал ионийских философов досократиков. Кто отдает себе отчет, что достаточно часа, дабы внимательно, без спешки, от корки до корки прочесть весь сохранившийся корпус их текстов?! Основополагающие труды большинства этих джентльменов чаще всего сводятся к горсточке уцелевших афоризмов. Чрезвычайно важные авторы, - первые, кто решился на авантюру с разумным мышлением, исток и корень всей науки и мысли, процветающих в университетах и оплачиваемых согласно тарифной сетке, и при этом благословенно краткие!»
«Я только и слышал от врачей, что, по их мнению, мне бы уже пора лежать в могиле. В результате сама мысль о визите к эскулапу стала вызывать у меня раздражение. Одно время меня забавляло наведываться к ним хотя бы ради того, чтобы вызвать у них некоторое смятение, предъявив им сам факт моего существования, однако и это развлечение потеряло свою остроту.
Мой док, занзибарец, начисто лишенный чувства юмора, отличался любовью к точным формулировкам. Он просто зациклился на том, чтобы его воспринимали всерьез. «Прощайте, - заявил он мне на пороге своего кабинета. - Думаю, это наша последняя встреча». Последняя отчаянная попытка врача подвигнуть пациента к некоторой воздержанности в пище. И ведь док оказался прав. Жить ему оставалось еще неделю. Его зарезала жена.»
«- Вы тут забыли кое что подписать.
На пороге за открытой дверью меня приветствовала не бумажка, тоскующая без автографа, а зловещая ухмылка пистолета, наставленного прямо мне в лицо бедовым молодцем, которого я видел внизу.
- Деньги! - потребовал он с восхитительной краткостью. Вот чего не хватает в современной философии! Будучи несведущим - в силу специфики полученного образования - в том, что касается современного огнестрельного оружия, я все же, едва окинув взглядом эту пушку, пришел к выводу, что данной модели вполне достаточно, чтобы укокошить меня и трех четырех философов покрупнее. Нужно заметить, что такого рода мгновения в нашей жизни - прекрасное оправдание тому, что десятилетиями вы предавались излишествам. Только вообразите, сколь велико было бы мое отчаяние, убивай я год за годом каждое утро бегом трусцой - до одышки, воздерживайся от вина и пива, шарахайся, как от огня, от закусок, а единственной настоящей трапезы в день избегая под тем или иным надуманным предлогом, - чтобы в конце быть изрешеченным в дешевом отеле пулями, как мишень в ярмарочном балагане.»
«Проснулся я с чувством, которое теперь постоянно отмечает мой переход от сна к яви: не так уж много осталось у меня утренних пробуждений. Они - вроде особей исчезающего биологического вида, которому грозит полное уничтожение. Так что если я и впрямь хочу положить мир на лопатки - самое время встать и показать ему, где раки зимуют. Но суть в том, что я вовсе не горю таковым желанием и отнюдь не готов взять на себя роль тектонического фактора, который возьмет да и подвинет все эти континенты мысли.
Чего я хотел, так это тушеного мяса, которое продают навынос в одной забегаловке в Лейтонстоуне…»
«Может, я не прав, но мне кажется, в любой мало мальски развитой цивилизации с каждым - или почти с каждым - случается, что его одолевают неодолимые искушения неплотского характера.
Среди таковых - в порядке совершенно произвольном - написание книги. Я вполне разделяю ту точку зрения, что у каждого за душой есть книга, которую бы он мог создать. Многие, однако, достаточно милосердны, чтобы держать эту книгу при себе, она так и остается вечным арестантом, которому не выйти на солнечный свет из камеры - черепной коробки несостоявшегося автора. Речь может идти о мемуарах, романе, любовных излияниях или путеводителю по стране Зулу, но как бы там ни было, большинство заигрывает с мыслью оставить свой след в этом мире - вернее, на печатной странице. К счастью для издателей и тех, кто, подобно мне, обречен читать, чтобы заработать на хлеб насущный, лишь немногие из этих потенциальных авторов проходят весь путь до конца и таки печатают свой труд. (Есть, правда, и такие, которым удается на одной единственной книге построить всю карьеру, регулярно перепечатывая сей великий труд под разными названиями.)
Еще одна «оригинальная» идея: открыть собственный ресторанчик…
И третье нереализованное призвание, преследующее нас, как рецидив болезни, - ограбление банка…»
«Порой (весьма часто) я думаю: какое заблуждение считать голову тронным залом мысли! У мужчин этот трон расположен в районе седалища - примерно там же, где круглятся два полушария, которые еще никто не называл полушариями мозга, а рядом покачивается казна, где хранится весь наш запас драгоценных секреций. Что до головы, которую мы носим на плечах, - она служит лишь для отвода глаз.
Мужчинам на заметку: вы теряете интерес к противоположному полу, только когда вы: (a) мертвы или (b) скорее мертвы, чем нет. Воистину мы обречены на абсолютную идентичность с нашей внутренней сущностью, имя которой - половая железа. Я, например, всегда знал, как безошибочно определить, болен я или нет: если мысль о молодой блондинке в неглиже не заставляла кровь радостно вскипать - пора идти ко врачу. Это правило так же надежно, как правило буравчика.»
«Теперь, когда у меня были деньги, проблема заключалась в том, что не надо беспокоиться об их отсутствии. Я был избавлен от меркантильных забот, мешающих приступить к кодификации всех идей, порожденных человечеством, к тому, чтобы сбить эти идеи в одну отару, вывести универсальную формулу мышления вроде E=mc2. Написать всемирную историю, разложив все по полочкам, как это сделал Иоанн Зонарас (с его выучкой византийского бюрократа XII века сделать это было легче легкого), - его труд был из тех вещей, которые всегда вызывали у меня восхищение. Но моя история должна уложится в одно предложение. Может быть, в два (чтобы у читателей не оставалось чувства, будто они зря выложили деньги).
Позор, на что я растратил жизнь, от и до! О юность моя, когда я был пытлив и пылок! Разве признаешься кому нибудь, что, поступая в университет, я верил, будто смогу вобрать в себя все знания человечества, смогу быть самым самым, капитаном на мостике, заправилой, главным распорядителем пиршества духа - оно же ярмарка тщеславия... Лучше забыть, что когда то надеялся стать первым. Не выйти бы из игры - уже хорошо.»
«единственное утешение для располневшего философа - столкнуться на улице с каким нибудь траченным жизнью поклонником философии.»
«Грамотная смерть - это не только венец, это - половина успеха вашей карьеры»…
Текст книги навынос: http://lib.aldebaran.ru/author/fisher_tibor/fisher_tibor_filosofy_s_bolshoi_dorogi/