Герберт Хан. О гении Европы. Дания. Золотые рога - прелюдия у порога
( источник)
При переходе от восемнадцатого столетия к девятнадцатому великие умы Дании делали так, что все, что было живого в душе народа, начинало беседу с самим духом времени. Беседы эти были такими насыщенными, и в них было так много аспектов, что они не отзвучали в прошлом, а остались актуальными и в наши дни. Многие из затронутых в них тем могут даже стать еще более актуальными в будущем.
На самой заре девятнадцатого века в литературной жизни Дании, можно даже сказать, во всей датской духовной жизни молнией сверкнуло одно событие. Юный Адам Эленшлегер написал стихотворение «Золотые рога» (“Guldhornene”) и опубликовал его в сборнике стихов “Digte 1803”. История появления этого стихотворения примечательна и с объективной, и с субъективной стороны.
До 1802 года в кунсткамере Копенгагена хранились два золотых рога, являвшихся по своему виду и по нанесенным на ним знакам бесценным памятником древности. Оба были найдены случайно на юге Ютланда в Зондерюлланде: один крестьянской девочкой в семнадцатом веке, а другой молодым крестьянином во время пахоты в восемнадцатом столетии. Однажды они были украдены. Пока обнаружили того, кто совершил это безумство, было уже поздно. Бесценные реликвии древности были переплавлены. Удалось создать очень схожие с оригиналом копии, которые можно сегодня видеть в национальном музее Копенгагена. Однако это уже только копии.
Шел еще 1802 год, похититель золотых рогов еще не был найден, когда у 23 летнего студента юриспруденции Адама Эленшлегера состоялся примечательный разговор с натурфилософом Генриком Cтеффенсом. Разговор этот длился целых шестнадцать часов и был как бы северным вариантом другой беседы, состоявшейся в новогоднюю ночь с 1799 на 1800 год в Веймаре. Участниками веймарской беседы были Гете, Шиллер и Вильгельм фон Гумбольдт. Речь шла в обоих случаях об одном вопросе: какими путями пойдет начинавшееся девятнадцатое столетие? Было понятно, что на будущее посеяны важные и многообещающие духовные семена. Однако ясно было и то, что нарастает мощный поток материализма. Устоят ли посевы против этого потока? Исполнит ли на самом деле начинавшийся девятнадцатый век обещания века восемнадцатого, или же следовало ожидать своего рода колдовского сна, пробуждение от которого последует намного позднее? Видимо, характер беседы в Веймаре был под стать ее участникам: ясным, серьезным, но трагичным. Разговор между Стеффенсом и Эленшлегером, как можно почувствовать по его поэтическому отзвуку, был не менее серьезным и ясным. В нем не было иллюзий, но в атмосфере еще более ощутимого одиночества во времени в нем присутствовали глубоко элегические оттенки.
Отнесение Генрика Стеффенса к числу «романтических философов» несколько его принижает. Все лучшие качества романтического направления действительно были в том, что было у него романтического. Однако у Стеффенса, как будет видно далее, было и еще кое-что, он был чем-то большим, чем просто романтиком. Он видел, что время требует величайшей бдительности, а большинство современников пребывают во сне. В состоянии спячки наблюдал он и собратьев по большой скандинавской семье, в которой ближе всего ему были норвежцы и датчане. Что можно было сделать, чтобы разбудить спящих, когда и как должен был раздаться сигнал к пробуждению?
Мог ли подобный сигнал вообще иметь успех? Золотые рога, этот ценнейший дар древности, оказалось возможным похитить втихомолку, и это казалось и символом, и симптомом. Ведь хотя эти рога исходили от древности и были последними экспонатами давно ушедшего мифологического периода, но не были ли они еще и даром Божьим, чтобы стать первыми провозвестниками и чего-то нового? Период мифов все же не исчерпал себя, исчезнув под покровами времени. У периода наступившего было обилие учености и знаний, и вскоре должен был проявиться избыток и того, и другого. Но внутренне он испытывал недостаток в мудрости. Являлась мысль, что таковая мудрость в своем подлинном естестве могла бы явиться только из засыпанных родников древности. Но большой вопрос был в том, принесет ли ожидаемый ренессанс уже девятнадцатое столетие, или это будет уже только двадцатый век или даже век еще более поздний?
Для Адама Эленшлегера совершенно ясным было одно: будет ли это столетие ждать или нет, а сам он ни в коем случае ждать не будет. Охваченный внутренней духовной горечью, пробудившийся от сна и дошедший до состояния бдительности, он вернулся домой с пылающим лицом и с бьющимся сердцем. Не теряя ни минуты, он сел и на едином дыхании написал свои «Золотые рога».
В начале Эленшлегер описывает, с каким рвением люди настоящего ищут древние вещи: копаются в старинных книгах, исследуют камни с руническими письменами, роются в валах и в могильниках. Но древность окутана непроницаемыми покрывалами. Деяния предков уже не видны. Взор исследователя слеп, мысли запутаны, а идущие во мгле растерянно молятся. (Далее мой перевод с немецкого нерифмованных текстов, сделанных Гербертом Ханом с датского языка - В.Сидоров)
«Вы, старые, древние
ушедшие дни,
дни, когда Север сиял,
когда небо было на земле,
подайте же нам, потомкам,
хотя бы маленький знак!»
Зашумело в облаках,
всколыхнулась ночь,
зашептали могилы,
в испуге закрылся розы венец.
В небесном круге гремит гром -
это они собираются,
они встречаются вновь,
сиятельные высшие силы,
стойкие бойцы в красных доспехах,
с величественным звездным огнем в глазах.
«Вы, слепцы, шествующие во тьме,
вы обретете вскоре
почтенную древнюю святыню,
для памяти будет она,
придет и исчезнет,
а на золотых ее боках,
печать на ней будет
старинных времен.
Она вам - наука!
С почтеньем к подарку
вы отнеситесь!
Прекрасное будет прекрасным открыто:
невинная девушка
святыню найдет!»
Пропели они и исчезли,
И их голоса умолкают.
Черный Гримфакс
нырнул, отдуваясь,
в глубины морей.
Деллиг закрыл
врата утренней зари,
а Скинфакс поскакал,
в лучистом сиянье
к сумеречному небосводу.
И птицы запели,
купаясь в росе,
ветер начал баюкать
лепестки цветов,
подгоняемая ветром,
воздушной походкой
является девушка
тут.
Девушка улыбается, щеки ее горят, она думает о своем возлюбленном. Она споткнулась - и что же видит? Навстречу ей языки золотого пламени. Из темной земли она белоснежной рукой берет чистое золото.
И как бы гром прогремел,
весь север застыл…
Но с ценнейшей находкой не происходит того, что хотят наверху. Не память и почитание высших начал вызывает она у толпы, а только жажду иметь больше золота. Охваченные лихорадкой от сенсации, гонимые жадностью, целые толпы спешат к месту находки и перекапывают здесь всю землю. И уходят разочарованными, получив вместо золота только черную землю.
И проходит сто лет. Вновь ясновидящие древние боги собираются в облаках высоко над северными горами.
Еще один дар следует сделать:
«Тех немногих избранных,
кому внятен наш дар,
кто не опутан земными оковами,
чья душа поднимается
к вечности;
тех, кто видит высокое,
когда смотрит на природу,
кто, молясь, содрогается
пред блистательным светом богов,
что на солнце и в цветах,
что в большом и в малом;
тех, кто жажду испытывает
по источнику жизни;
кто великого духа
тех ушедших времен
и его божественный взгляд
признает в его святости, -
их мы призываем еще раз:
остановитесь и посмотрите!
Обрящет на сей раз
сын природы
неизвестный и неузнанный,
но подобный отцам
в его силе и росте,
облагораживающий землю,
пашущий ее, -
он найдет на сей раз.»
Пропели они и исчезли,
И их голоса умолкают.
Черный Гримфакс
нырнул, отдуваясь,
в глубины морей.
Деллиг закрыл
врата утренней зари,
а Скинфакс поскакал,
в лучистом сиянье
к сумеречному небосводу.
Крестьянин пашет у края леса. Вдруг плуг натыкается на что-то твердое и останавливается. Трепет охватывает лес, умолкают птицы, все окутывает священная тишина. И тут из земли звенит древнее золото.
Теперь есть два свидетельства прежнего времени, которые желают говорить со временем новым. Знаки, скрывающие священные тайны, отпечатаны на них. Благоговейте же перед ними, свидетелями высшей мудрости, ведь быстро надвигается судьба! Как наполнялись они когда-то жертвенной кровью в священной роще, так да наполнит их кровь Иисуса на алтаре!
Но вы видите лишь скользкий блеск золота, но не видите благоговейных высот. Вы выставляете их напоказ глазам несведущих любопытных.
Темным стало небо,
поднялись ураганы,
наступил час судьбы!
Взяли боги обратно,
то, что дали когда-то,
и исчезла святыня
навсегда.
Эленшлегер и, как мы можем предположить, Стеффенс видели в интеллектуализированной культуре нового времени при всем ее ожидавшемся расцвете и признаки старого, уходящего. Связка с древностью, овеянной таинственным блеском, означала для них не отступление в прошлое, а настоящий прорыв в будущее. Детство человечества обещало больше, чем давала наступавшая зрелость. И потому хотелось заново обратиться к силам детства и юности, чтобы по возможности вновь пробудить их. И потому в поэтическом представлении Эленшлегера подчеркивается, что боги дают возможность найти и первый, и второй из золотых рогов детям природы, свежим и нетронутым - в первый раз юной девушке, во второй раз молодому крестьянину.
Эленшлегер навсегда подписался под своей судьбой писателя этим стихотворением, явно написанным в состоянии взволнованном и вдохновенном. Однако в самой композиции этого произведения, с виду столь небольшого, но такого значимого, вновь оживает и юрист Эленшлегер. Ведь вместе с тем, что здесь изливалось из-под его пера, он становится и адвокатом дел общечеловеческих.
Зазвучали мотивы, которые были услышаны и другими современниками, не в последнюю очередь жившими на севере. В стране, которая дала столь много предметных “fortids minder”, памятников старины, Адамом Эленшлегером был воздвигнут пусть не предметный, но зажигающий и действенный памятный знак, указывавший на сокрытые на севере силы солнца, для которых золото было всего лишь оболочкой.
Об этом невозможно забыть.
…вы, старые, древние
ушедшие дни,
дни, когда Север сиял,
когда небо было на земле.
Метки: Дания, Европа, антропософия, национальная психология
При переходе от восемнадцатого столетия к девятнадцатому великие умы Дании делали так, что все, что было живого в душе народа, начинало беседу с самим духом времени. Беседы эти были такими насыщенными, и в них было так много аспектов, что они не отзвучали в прошлом, а остались актуальными и в наши дни. Многие из затронутых в них тем могут даже стать еще более актуальными в будущем.
На самой заре девятнадцатого века в литературной жизни Дании, можно даже сказать, во всей датской духовной жизни молнией сверкнуло одно событие. Юный Адам Эленшлегер написал стихотворение «Золотые рога» (“Guldhornene”) и опубликовал его в сборнике стихов “Digte 1803”. История появления этого стихотворения примечательна и с объективной, и с субъективной стороны.
До 1802 года в кунсткамере Копенгагена хранились два золотых рога, являвшихся по своему виду и по нанесенным на ним знакам бесценным памятником древности. Оба были найдены случайно на юге Ютланда в Зондерюлланде: один крестьянской девочкой в семнадцатом веке, а другой молодым крестьянином во время пахоты в восемнадцатом столетии. Однажды они были украдены. Пока обнаружили того, кто совершил это безумство, было уже поздно. Бесценные реликвии древности были переплавлены. Удалось создать очень схожие с оригиналом копии, которые можно сегодня видеть в национальном музее Копенгагена. Однако это уже только копии.
Шел еще 1802 год, похититель золотых рогов еще не был найден, когда у 23 летнего студента юриспруденции Адама Эленшлегера состоялся примечательный разговор с натурфилософом Генриком Cтеффенсом. Разговор этот длился целых шестнадцать часов и был как бы северным вариантом другой беседы, состоявшейся в новогоднюю ночь с 1799 на 1800 год в Веймаре. Участниками веймарской беседы были Гете, Шиллер и Вильгельм фон Гумбольдт. Речь шла в обоих случаях об одном вопросе: какими путями пойдет начинавшееся девятнадцатое столетие? Было понятно, что на будущее посеяны важные и многообещающие духовные семена. Однако ясно было и то, что нарастает мощный поток материализма. Устоят ли посевы против этого потока? Исполнит ли на самом деле начинавшийся девятнадцатый век обещания века восемнадцатого, или же следовало ожидать своего рода колдовского сна, пробуждение от которого последует намного позднее? Видимо, характер беседы в Веймаре был под стать ее участникам: ясным, серьезным, но трагичным. Разговор между Стеффенсом и Эленшлегером, как можно почувствовать по его поэтическому отзвуку, был не менее серьезным и ясным. В нем не было иллюзий, но в атмосфере еще более ощутимого одиночества во времени в нем присутствовали глубоко элегические оттенки.
Отнесение Генрика Стеффенса к числу «романтических философов» несколько его принижает. Все лучшие качества романтического направления действительно были в том, что было у него романтического. Однако у Стеффенса, как будет видно далее, было и еще кое-что, он был чем-то большим, чем просто романтиком. Он видел, что время требует величайшей бдительности, а большинство современников пребывают во сне. В состоянии спячки наблюдал он и собратьев по большой скандинавской семье, в которой ближе всего ему были норвежцы и датчане. Что можно было сделать, чтобы разбудить спящих, когда и как должен был раздаться сигнал к пробуждению?
Мог ли подобный сигнал вообще иметь успех? Золотые рога, этот ценнейший дар древности, оказалось возможным похитить втихомолку, и это казалось и символом, и симптомом. Ведь хотя эти рога исходили от древности и были последними экспонатами давно ушедшего мифологического периода, но не были ли они еще и даром Божьим, чтобы стать первыми провозвестниками и чего-то нового? Период мифов все же не исчерпал себя, исчезнув под покровами времени. У периода наступившего было обилие учености и знаний, и вскоре должен был проявиться избыток и того, и другого. Но внутренне он испытывал недостаток в мудрости. Являлась мысль, что таковая мудрость в своем подлинном естестве могла бы явиться только из засыпанных родников древности. Но большой вопрос был в том, принесет ли ожидаемый ренессанс уже девятнадцатое столетие, или это будет уже только двадцатый век или даже век еще более поздний?
Для Адама Эленшлегера совершенно ясным было одно: будет ли это столетие ждать или нет, а сам он ни в коем случае ждать не будет. Охваченный внутренней духовной горечью, пробудившийся от сна и дошедший до состояния бдительности, он вернулся домой с пылающим лицом и с бьющимся сердцем. Не теряя ни минуты, он сел и на едином дыхании написал свои «Золотые рога».
В начале Эленшлегер описывает, с каким рвением люди настоящего ищут древние вещи: копаются в старинных книгах, исследуют камни с руническими письменами, роются в валах и в могильниках. Но древность окутана непроницаемыми покрывалами. Деяния предков уже не видны. Взор исследователя слеп, мысли запутаны, а идущие во мгле растерянно молятся. (Далее мой перевод с немецкого нерифмованных текстов, сделанных Гербертом Ханом с датского языка - В.Сидоров)
«Вы, старые, древние
ушедшие дни,
дни, когда Север сиял,
когда небо было на земле,
подайте же нам, потомкам,
хотя бы маленький знак!»
Зашумело в облаках,
всколыхнулась ночь,
зашептали могилы,
в испуге закрылся розы венец.
В небесном круге гремит гром -
это они собираются,
они встречаются вновь,
сиятельные высшие силы,
стойкие бойцы в красных доспехах,
с величественным звездным огнем в глазах.
«Вы, слепцы, шествующие во тьме,
вы обретете вскоре
почтенную древнюю святыню,
для памяти будет она,
придет и исчезнет,
а на золотых ее боках,
печать на ней будет
старинных времен.
Она вам - наука!
С почтеньем к подарку
вы отнеситесь!
Прекрасное будет прекрасным открыто:
невинная девушка
святыню найдет!»
Пропели они и исчезли,
И их голоса умолкают.
Черный Гримфакс
нырнул, отдуваясь,
в глубины морей.
Деллиг закрыл
врата утренней зари,
а Скинфакс поскакал,
в лучистом сиянье
к сумеречному небосводу.
И птицы запели,
купаясь в росе,
ветер начал баюкать
лепестки цветов,
подгоняемая ветром,
воздушной походкой
является девушка
тут.
Девушка улыбается, щеки ее горят, она думает о своем возлюбленном. Она споткнулась - и что же видит? Навстречу ей языки золотого пламени. Из темной земли она белоснежной рукой берет чистое золото.
И как бы гром прогремел,
весь север застыл…
Но с ценнейшей находкой не происходит того, что хотят наверху. Не память и почитание высших начал вызывает она у толпы, а только жажду иметь больше золота. Охваченные лихорадкой от сенсации, гонимые жадностью, целые толпы спешат к месту находки и перекапывают здесь всю землю. И уходят разочарованными, получив вместо золота только черную землю.
И проходит сто лет. Вновь ясновидящие древние боги собираются в облаках высоко над северными горами.
Еще один дар следует сделать:
«Тех немногих избранных,
кому внятен наш дар,
кто не опутан земными оковами,
чья душа поднимается
к вечности;
тех, кто видит высокое,
когда смотрит на природу,
кто, молясь, содрогается
пред блистательным светом богов,
что на солнце и в цветах,
что в большом и в малом;
тех, кто жажду испытывает
по источнику жизни;
кто великого духа
тех ушедших времен
и его божественный взгляд
признает в его святости, -
их мы призываем еще раз:
остановитесь и посмотрите!
Обрящет на сей раз
сын природы
неизвестный и неузнанный,
но подобный отцам
в его силе и росте,
облагораживающий землю,
пашущий ее, -
он найдет на сей раз.»
Пропели они и исчезли,
И их голоса умолкают.
Черный Гримфакс
нырнул, отдуваясь,
в глубины морей.
Деллиг закрыл
врата утренней зари,
а Скинфакс поскакал,
в лучистом сиянье
к сумеречному небосводу.
Крестьянин пашет у края леса. Вдруг плуг натыкается на что-то твердое и останавливается. Трепет охватывает лес, умолкают птицы, все окутывает священная тишина. И тут из земли звенит древнее золото.
Теперь есть два свидетельства прежнего времени, которые желают говорить со временем новым. Знаки, скрывающие священные тайны, отпечатаны на них. Благоговейте же перед ними, свидетелями высшей мудрости, ведь быстро надвигается судьба! Как наполнялись они когда-то жертвенной кровью в священной роще, так да наполнит их кровь Иисуса на алтаре!
Но вы видите лишь скользкий блеск золота, но не видите благоговейных высот. Вы выставляете их напоказ глазам несведущих любопытных.
Темным стало небо,
поднялись ураганы,
наступил час судьбы!
Взяли боги обратно,
то, что дали когда-то,
и исчезла святыня
навсегда.
Эленшлегер и, как мы можем предположить, Стеффенс видели в интеллектуализированной культуре нового времени при всем ее ожидавшемся расцвете и признаки старого, уходящего. Связка с древностью, овеянной таинственным блеском, означала для них не отступление в прошлое, а настоящий прорыв в будущее. Детство человечества обещало больше, чем давала наступавшая зрелость. И потому хотелось заново обратиться к силам детства и юности, чтобы по возможности вновь пробудить их. И потому в поэтическом представлении Эленшлегера подчеркивается, что боги дают возможность найти и первый, и второй из золотых рогов детям природы, свежим и нетронутым - в первый раз юной девушке, во второй раз молодому крестьянину.
Эленшлегер навсегда подписался под своей судьбой писателя этим стихотворением, явно написанным в состоянии взволнованном и вдохновенном. Однако в самой композиции этого произведения, с виду столь небольшого, но такого значимого, вновь оживает и юрист Эленшлегер. Ведь вместе с тем, что здесь изливалось из-под его пера, он становится и адвокатом дел общечеловеческих.
Зазвучали мотивы, которые были услышаны и другими современниками, не в последнюю очередь жившими на севере. В стране, которая дала столь много предметных “fortids minder”, памятников старины, Адамом Эленшлегером был воздвигнут пусть не предметный, но зажигающий и действенный памятный знак, указывавший на сокрытые на севере силы солнца, для которых золото было всего лишь оболочкой.
Об этом невозможно забыть.
…вы, старые, древние
ушедшие дни,
дни, когда Север сиял,
когда небо было на земле.
Метки: Дания, Европа, антропософия, национальная психология