Герберт Хан. О гении Европы. Дания. Быстрый и сдержанный, древний и поношенный (окончание)
( источник)
Ранее мы приводили строки из стихотворения Хельге Роде:
Det er Danmarks frie sprog,
uden tryk af fremmed ag
frejdigt Freja taler.
За этим у автора следуют еще три строки, завершающие стихотворение:
Eget brod til egen dug,
Danmarks hvede, Danmarks rug,
Dybbol molle maler.
«Свой собственный хлеб на своем собственном столе, датская пшеница, датская рожь мелется на мельнице в Дюппеле». Так можно было бы передать смысл трех последних строчек. Однако здесь содержание не должно нас касаться. Если мы услышим сказанные или спетые устами датчанина слова “Dybbol molle maler”, то перед нами появится еще один феномен, касающийся строя гласных звуков. Мы услышим, что звуки “U” и “O” в словах “ Dybbol” и “molle” произносятся с таким теплом и с такой интенсивностью, которые не всегда присущи, например, немецким “U” и “O”. Такие постоянно встречающиеся в потоке речи нюансы, которые мы хотели бы назвать теплыми нюансами, раскрывают начало духовное, даже душевное, непосредственно воздействующее. Они как-то связаны с шармом, о котором мы говорили, и показывают, что слишком кратко было бы назвать датский язык просто разумно-душевным. Он в значительной степени стал зеркалом тех феноменов, которые должны были появиться с развитием сознания нового времени, но он отражает их очень мягко и деликатно, он всюду обнаруживает примесь индивидуальности, но в то же время окружает себя неподдельной душевностью, детской в лучшем смысле этого слова.
Когда речь шла об Италии и о выраженном вокализме итальянского языка, мы говорили о чувственных свойствах души, проявляющихся в гласных звуках. Симптомом, который как бы сам за себя говорит, является тот факт, что датскому литературному языку подобный вокализм не свойственен.
Зато он может встречаться в диалектах, и это можно с полным правом считать указанием на более глубокие, «первобытные» слои духовности. Так, например, “Berlingske Tidende” в юмористическом разделе, в так называемом “Fredagsklubben” опубликовала следующую краткую беседу, услышанную кем-то на Фюнене - родном острове Г.К.Андерсена. Двое молодых людей в деревне только что встретились и говорят о третьем:
Сама беседа: На датском В переводе
Литературном это значит:
языке:
Va’ ae’ ha’? Hvad er han? Он кто?
Ha’ ae’ bu! Yan er bud Разносчик!
Va’ ae’ u’? Hvad er du? А ты кто?
Ae a bu! Jeg er ogsaa bud! Тоже разносчик!
Va’ bu’? Hvilken slags bud? Какой разносчик?
Bla’ - bu’! Blad - bud! Газет и журналов!
В том, что касается характеристики датских согласных, мы будем чрезвычайно кратки. В популярных учебниках и словарях можно найти сведения о том, что весьма большая группа датских согласных «примерно такая же», как и в немецком языке. На самом деле следовало бы иметь в виду, что ни один звук одного языка не такой же самый, как в другом языке. У каждого языка есть своя органически замкнутая в самой себе система звуков. Поэтому достаточно наличия хотя бы нескольких самобытных звуков, чтобы весьма тонкими нюансами повлиять на свойства всех остальных звуков в языке. Так можно было бы сказать, глядя на этот феномен со стороны больше материальной, прагматической. В действительности дело обстоит так, что едва уловимое творческое единство, которое в каждый данный момент рождает язык заново, формирует по закону своего собственного, изначально данного стиля все звуки, все акценты, все паузы, вообще весь речевой поток. Выражаясь абстрактно: единичное проявление таково не потому, что таково же и другое проявление, а потому, что сотни и более отдельных проявлений таковы сами по себе.
Вследствие динамичного строя датского языка отдельные согласные обнаруживают склонность уподобливаться другим согласным, ассимилироваться с ними, а в речевом потоке слегка смещаться во «впадины между волнами». Звук “D”, имеющий качество указания, конкретного понимания, постепенно исчез из некоторых позиций, а именно из середины и из окончаний слов. Например, еще и поныне слова «вода» и «рот» пишутся “vand”, “mund”, но в обоих случаях “D” не произносится. Слова «площадь» и «роскошь» пишутся “plads”, “stads”, а произносятся, грубо говоря, как «пласс» и «стасс»!
Однако уравновешивающие или сглаживающие силы, действующие в каждом языке как в органическом единстве, чудесным образом компенсировали это беглое или исчезающее “D” другим звуком. Этот звук примерно соответствует звонкому английскому межзубному “th”, мы уже познакомились с ним в выражении “rolgrod med flode”. Этот звук, одетый для глаза в платье простого “d”, чрезвычайно труден при произношении для недатчан именно потому, что занимает столь характерное положение в строе датских согласных. Он ни в коем случае не идентичен английскому “th” в слове “father”, а по крайней мере во многих случаях артикулируется гораздо глубже во рту, то есть ближе к мягкому небу. В результате уху, непривычному к датской речи и не различающему ее тонкостей, могут даже послышаться звуковые эффекты, вводящие в заблуждение.
Но какими бы подобные отклонения ни были, а речь все же идет о вариантах известного из древнегерманских источников звука “th”, который, однако, исчез в большинстве германских языков. Хорошо сохранился он на юге скандинавской языковой группы в датском языке и на крайнем северо-западе в Исландии. И потому в этом моменте датского языка мы тоже имеем кусочек «первобытной древности» на фоне форм выражения, характерных для стремительно мчащегося, все стачивающего и все нивелирующего нового времени.
О качествах звука “th”, с которым мы сначала встречались в испанском языке, а потом особенно в английском, уже говорилось подробнее. Вспомним здесь только о том, что этот звук, столь частый в датском языке, указывает на то, что внутренний мир говорящего не сильно отгораживается от внешнего мира, а деликатно окунается в него. Таким образом, если в данной языковой структуре несколько ослаблен звук “D” с его свойством внешнего указания на предметы и их определения, то зачастую его замещает звонкий “TH” (передаваемый на письме как “D”), который охватывает предметы с меньшей определенностью, но ближе к их сути.
Однако главный феномен датской речи проявляется, пожалуй, прежде всего в «толчке». Вспомнив о нем в заключение, мы получаем повод подумать об одном общем языковом законе. Его можно было бы сформулировать так: в характерных звуковых формах языка иррациональным образом уже обозначены все явления, вплоть до синтаксиса, которые могут быть выявлены теоретическим языкознанием. Так, в датском языке «импульсу», проникающему в отдельные звуки и выбивающему их из колеи, на уровне синтаксиса есть соответствие в интересном явлении «расколотых предложений».
Для иллюстрации того, о чем идет речь, возьмем три предложения, два из них из лангентшейдского языкового курса.
Много людей хотят поехать (или поедут).
Петерсен пишет книгу.
Меня кто-нибудь спрашивал?
Перевод этого в простой языковой форме выглядел бы так:
En maengde vil rejse.
Petersen skriver en bog.
Har nogen spurgt efter mig?
А в «расколотых предложения» то же самое было бы сказано следующим образом:
Der er maengde, der vil rejse.
Der er Petersen, som skriver en bog.
Er de nogen, der har spurgt efter mig?
Таким образом, в «расколотых предложениях» говорят: «Здесь много людей, которые…», «Это Петерсен, который…», «Ко-то есть, кто…».
С точки зрения поверхностной не все ли равно, скажу ли я так или эдак? Или же что-то происходит, если предложение «раскалывается»? В «простых» предложениях высказывание нейтрально, оно является как бы формой интеллектуального сообщения. И в третьем предложении вопрос ставится сугубо по-деловому. Личность говорящего ни в одном из этих случаев никак не проявляет себя. Другое дело в «расколотых» предложениях. Здесь в формальную логику уже вторгается говорящий со своим интересом, даже со своими эмоциями или обеспокоенностью. Он с самого начала сильно выделяет свое личное или предметное представление, активизируя его при помощи вспомогательного глагола. Перед нами образ более выпуклый, мысль более красочная, и кажется, что все попало в руки самостоятельно выступающей индивидуальности.
В «толчке» сделанный языком выдох показывает избыток того, что может быть выражено умом в слове. Вместе с дыханием и вместе со связанными с ним волевыми усилиями сквозь звуки и сквозь слова, как мы видим, прорывается индивидуальность. В «расколотых предложениях» индивидуальность совершает прорыв к единичному образу, к единичному представлению, которых она быстро захватывает и далее дает возможность произойти тому, что имеет характер обычного высказывания или обычного вопроса. В обоих случаях налицо с внешней стороны как бы расщепление, а со стороны внутренней личность, свободно играющая силами своей воли.
Метки: Дания, Европа, антропософия, национальная психология
Ранее мы приводили строки из стихотворения Хельге Роде:
Det er Danmarks frie sprog,
uden tryk af fremmed ag
frejdigt Freja taler.
За этим у автора следуют еще три строки, завершающие стихотворение:
Eget brod til egen dug,
Danmarks hvede, Danmarks rug,
Dybbol molle maler.
«Свой собственный хлеб на своем собственном столе, датская пшеница, датская рожь мелется на мельнице в Дюппеле». Так можно было бы передать смысл трех последних строчек. Однако здесь содержание не должно нас касаться. Если мы услышим сказанные или спетые устами датчанина слова “Dybbol molle maler”, то перед нами появится еще один феномен, касающийся строя гласных звуков. Мы услышим, что звуки “U” и “O” в словах “ Dybbol” и “molle” произносятся с таким теплом и с такой интенсивностью, которые не всегда присущи, например, немецким “U” и “O”. Такие постоянно встречающиеся в потоке речи нюансы, которые мы хотели бы назвать теплыми нюансами, раскрывают начало духовное, даже душевное, непосредственно воздействующее. Они как-то связаны с шармом, о котором мы говорили, и показывают, что слишком кратко было бы назвать датский язык просто разумно-душевным. Он в значительной степени стал зеркалом тех феноменов, которые должны были появиться с развитием сознания нового времени, но он отражает их очень мягко и деликатно, он всюду обнаруживает примесь индивидуальности, но в то же время окружает себя неподдельной душевностью, детской в лучшем смысле этого слова.
Когда речь шла об Италии и о выраженном вокализме итальянского языка, мы говорили о чувственных свойствах души, проявляющихся в гласных звуках. Симптомом, который как бы сам за себя говорит, является тот факт, что датскому литературному языку подобный вокализм не свойственен.
Зато он может встречаться в диалектах, и это можно с полным правом считать указанием на более глубокие, «первобытные» слои духовности. Так, например, “Berlingske Tidende” в юмористическом разделе, в так называемом “Fredagsklubben” опубликовала следующую краткую беседу, услышанную кем-то на Фюнене - родном острове Г.К.Андерсена. Двое молодых людей в деревне только что встретились и говорят о третьем:
Сама беседа: На датском В переводе
Литературном это значит:
языке:
Va’ ae’ ha’? Hvad er han? Он кто?
Ha’ ae’ bu! Yan er bud Разносчик!
Va’ ae’ u’? Hvad er du? А ты кто?
Ae a bu! Jeg er ogsaa bud! Тоже разносчик!
Va’ bu’? Hvilken slags bud? Какой разносчик?
Bla’ - bu’! Blad - bud! Газет и журналов!
В том, что касается характеристики датских согласных, мы будем чрезвычайно кратки. В популярных учебниках и словарях можно найти сведения о том, что весьма большая группа датских согласных «примерно такая же», как и в немецком языке. На самом деле следовало бы иметь в виду, что ни один звук одного языка не такой же самый, как в другом языке. У каждого языка есть своя органически замкнутая в самой себе система звуков. Поэтому достаточно наличия хотя бы нескольких самобытных звуков, чтобы весьма тонкими нюансами повлиять на свойства всех остальных звуков в языке. Так можно было бы сказать, глядя на этот феномен со стороны больше материальной, прагматической. В действительности дело обстоит так, что едва уловимое творческое единство, которое в каждый данный момент рождает язык заново, формирует по закону своего собственного, изначально данного стиля все звуки, все акценты, все паузы, вообще весь речевой поток. Выражаясь абстрактно: единичное проявление таково не потому, что таково же и другое проявление, а потому, что сотни и более отдельных проявлений таковы сами по себе.
Вследствие динамичного строя датского языка отдельные согласные обнаруживают склонность уподобливаться другим согласным, ассимилироваться с ними, а в речевом потоке слегка смещаться во «впадины между волнами». Звук “D”, имеющий качество указания, конкретного понимания, постепенно исчез из некоторых позиций, а именно из середины и из окончаний слов. Например, еще и поныне слова «вода» и «рот» пишутся “vand”, “mund”, но в обоих случаях “D” не произносится. Слова «площадь» и «роскошь» пишутся “plads”, “stads”, а произносятся, грубо говоря, как «пласс» и «стасс»!
Однако уравновешивающие или сглаживающие силы, действующие в каждом языке как в органическом единстве, чудесным образом компенсировали это беглое или исчезающее “D” другим звуком. Этот звук примерно соответствует звонкому английскому межзубному “th”, мы уже познакомились с ним в выражении “rolgrod med flode”. Этот звук, одетый для глаза в платье простого “d”, чрезвычайно труден при произношении для недатчан именно потому, что занимает столь характерное положение в строе датских согласных. Он ни в коем случае не идентичен английскому “th” в слове “father”, а по крайней мере во многих случаях артикулируется гораздо глубже во рту, то есть ближе к мягкому небу. В результате уху, непривычному к датской речи и не различающему ее тонкостей, могут даже послышаться звуковые эффекты, вводящие в заблуждение.
Но какими бы подобные отклонения ни были, а речь все же идет о вариантах известного из древнегерманских источников звука “th”, который, однако, исчез в большинстве германских языков. Хорошо сохранился он на юге скандинавской языковой группы в датском языке и на крайнем северо-западе в Исландии. И потому в этом моменте датского языка мы тоже имеем кусочек «первобытной древности» на фоне форм выражения, характерных для стремительно мчащегося, все стачивающего и все нивелирующего нового времени.
О качествах звука “th”, с которым мы сначала встречались в испанском языке, а потом особенно в английском, уже говорилось подробнее. Вспомним здесь только о том, что этот звук, столь частый в датском языке, указывает на то, что внутренний мир говорящего не сильно отгораживается от внешнего мира, а деликатно окунается в него. Таким образом, если в данной языковой структуре несколько ослаблен звук “D” с его свойством внешнего указания на предметы и их определения, то зачастую его замещает звонкий “TH” (передаваемый на письме как “D”), который охватывает предметы с меньшей определенностью, но ближе к их сути.
Однако главный феномен датской речи проявляется, пожалуй, прежде всего в «толчке». Вспомнив о нем в заключение, мы получаем повод подумать об одном общем языковом законе. Его можно было бы сформулировать так: в характерных звуковых формах языка иррациональным образом уже обозначены все явления, вплоть до синтаксиса, которые могут быть выявлены теоретическим языкознанием. Так, в датском языке «импульсу», проникающему в отдельные звуки и выбивающему их из колеи, на уровне синтаксиса есть соответствие в интересном явлении «расколотых предложений».
Для иллюстрации того, о чем идет речь, возьмем три предложения, два из них из лангентшейдского языкового курса.
Много людей хотят поехать (или поедут).
Петерсен пишет книгу.
Меня кто-нибудь спрашивал?
Перевод этого в простой языковой форме выглядел бы так:
En maengde vil rejse.
Petersen skriver en bog.
Har nogen spurgt efter mig?
А в «расколотых предложения» то же самое было бы сказано следующим образом:
Der er maengde, der vil rejse.
Der er Petersen, som skriver en bog.
Er de nogen, der har spurgt efter mig?
Таким образом, в «расколотых предложениях» говорят: «Здесь много людей, которые…», «Это Петерсен, который…», «Ко-то есть, кто…».
С точки зрения поверхностной не все ли равно, скажу ли я так или эдак? Или же что-то происходит, если предложение «раскалывается»? В «простых» предложениях высказывание нейтрально, оно является как бы формой интеллектуального сообщения. И в третьем предложении вопрос ставится сугубо по-деловому. Личность говорящего ни в одном из этих случаев никак не проявляет себя. Другое дело в «расколотых» предложениях. Здесь в формальную логику уже вторгается говорящий со своим интересом, даже со своими эмоциями или обеспокоенностью. Он с самого начала сильно выделяет свое личное или предметное представление, активизируя его при помощи вспомогательного глагола. Перед нами образ более выпуклый, мысль более красочная, и кажется, что все попало в руки самостоятельно выступающей индивидуальности.
В «толчке» сделанный языком выдох показывает избыток того, что может быть выражено умом в слове. Вместе с дыханием и вместе со связанными с ним волевыми усилиями сквозь звуки и сквозь слова, как мы видим, прорывается индивидуальность. В «расколотых предложениях» индивидуальность совершает прорыв к единичному образу, к единичному представлению, которых она быстро захватывает и далее дает возможность произойти тому, что имеет характер обычного высказывания или обычного вопроса. В обоих случаях налицо с внешней стороны как бы расщепление, а со стороны внутренней личность, свободно играющая силами своей воли.
Метки: Дания, Европа, антропософия, национальная психология