Дорога на запад (окончание).
Они встречались у него дома. У неё дома. В заброшенном павильоне «Комната смеха» в парке Культуры. В ресторане-дебаркадере. В ночном клубе «Нирвана». Она никуда не уехала. Она взяла полный отпуск. Она позвонила Каретникову и перенесла операцию на неделю. А потом ещё на неделю. А потом ещё.
Он был хорошим любовником. Лучшим её любовником за последние десять лет. Однажды в Бахрейне ей показали настоящего арабского скакуна, принадлежавшего местному министру внутренних дел. Спокойное уверенное в себе тонконогое большеглазое животное с таким матовым пепельно-белым шелковистым крупом, шеей и боками, что казалось, в них отражалось солнце. Глядя на голого Костю, выходящего из ванной комнаты, с мокрыми плечами и махровым полотенцем на бёдрах или лежащего на спине, закинувшего свои сильные руки за голову, она вспоминала того восточного иноходца.
Он был красивым молодым торжествующим животным.
- Почему у тебя всё время такие грязные руки?
- Это не грязь, это мазута. Она не отмывается. У нас в кочегарке говорят: чтобы с такими руками в театр пойти - нужно сначала тонну белья перестирать.
- Ты что, кочегар?
- Сварщик. Четвёртый разряд, - в его словах она почувствовала какую-то непонятную ей тайную мужскую гордость. - Слушай, а давай сгоняем в субботу в Дивногорск? У меня там база: Пёс, Гриня и Медведь.
- Кто?
- Кореша мои, ещё по армии. Вот такие пацаны! Шашлычок организуем в лесу, бухла возьмём, всё по ГОСТу. А?
- Нет уж, это как-нибудь без меня.
- У меня ж днюха. Можно сказать юбилей.
- Поздравляю. И сколько тебе?
- Двадцать три.
- Ну, ты, Галка, даёшь, - подумала она.
С самого начала она поставила ему условие: у меня с тобой только секс, ничего личного. Он только беспечно улыбнулся и пожал плечами. Но уже через пару дней, когда они лежали в постели у него дома, и она, прикрыв свою наготу стёганым одеялом, смотрела на него, в её душе что-то сжалось, так сладко и мучительно, что Галина отвернулась: меньше всего ей хотелось, чтобы он заметил выражение её лица в этот момент. К ней вернулась давно и решительно отброшенная, как немодное платье, женская стыдливость. Когда она раздевалась перед этим гопником, то чувствовала себя неловко и говорила ему нарочито грубо: «Ну! Отвернись!»
Спустя неделю она сказала ему:
- Ты с такими внешними данными мог бы работать моделью. Хочешь - помогу. В Москву переедешь.
- Это не для мужика работа. У вас же там все эти… ну, которые одежду делают…
- Модельеры.
- И фотографы тоже - педики.
- Ну…ты не преувеличивай. Хотя, в общем, ты прав, - она рассмеялась. - А просто так в Москву не хочешь?
- А чо я там не видел? Мне и здесь хорошо.
В какие-то моменты ей казалось, что он безнадёжно туп и всё, что его интересует в этой жизни - это количество жимов широким хватом от груди. И тогда она словно приходила в себя: «Я сошла с ума. С кем я связалась? Что между нами может быть общего? «Пёс, Гриня и Медведь», шашлычок, «Дискотека-Авария»? Он же мне в сыновья годится. Меня в Москве ждёт работа, мои друзья, моя жизнь. Нет, с этим нужно кончать!» Но стоило им расстаться, как он сразу заполнял всё её мысли. Всё валилось у неё из рук. Все желания были вытеснены лишь одним - услышать его голос по телефону, получить от него смс, хотя она и терпеть не могла писать сообщения. Она ложилась на кровать и видела его улыбку, его глаза, его руки.
Мать быстро поняла всё и теперь смотрела на свою старшую дочь почти с ужасом.
- Галя, ты с ума сошла? - как-то спросила она строго. Галина в ответ хлопнула дверью. У неё уже были проблемы на работе: в последнем номере дорогие снимки известного британского фотографа были испорчены неудачным фотошопом. Галине каждый день звонил ответственный редактор и со слезами в голосе умолял вернуться в Москву: в холдинге уже ходила сплетня, что ей ищут замену. Её такой неуместный отпуск затянулся. Она уже несколько раз меняла билет. Но он звонил:
- Алё! Привет! Ну, чо, встретимся сегодня? Ага, благодарочка.
И она бросала все дела и ехала к нему.
День его рождения отмечали вдвоём в ночном клубе «Колорадский папа». Она подарила ему портмоне. На танцполе она так прижималась к нему, словно он был её последним шансом. В полумраке не так был заметен урон, который ей нанесло время, и она казалась окружающим счастливой ещё молодой влюблённой женщиной.
На следующий день она поехала к сестре. Её встретила обрадованная Катя. В квартире, кроме неё и малыша, больше никого не было.
- Я на минуточку, - шёпотом сказала Галина. - Покажи мне его.
Катя как величайшую драгоценность передала ей младенца. В этот раз Боря не показался Галине таким уж отталкивающим. Он смотрел на незнакомую ему женщину своими огромными серьёзными глазами и задумчиво пускал пузыри. От него нежно пахло ванильным печеньем. Галина почувствовала горячую пелену на глазах.
- Галя, что с тобой?- удивлённо спросила Катя, хотя сама всё прекрасно понимала.
- Ничего, - улыбаясь сквозь слёзы, ответила сестра и осторожно передала мальчика бабушке. - Давай выпьем, а? Накатим по рюмочке? Мы с тобой сто лет не виделись…
И глупо нервно рассмеялась.
Засыпая этой ночью, Галина вспомнила, как в детстве они с сестрой: ей было одиннадцать, Кате шесть, гостили на тёткиной даче. Недостроенный дом стоял на одном из холмов, окружавших город, и спальня на втором этаже так сладко благоухала полынью: тётка сама крутила из неё веники. Вечерами Галя бродила по этим холмам, рвала букеты из тысячелистника, пижмы и пылающего кипрея. А ещё рядом был строгий соседский мальчик Ваня Тюльпиеков, наполовину эвенк. Молчаливый серьёзный спутник, он рассказывал ей про какие-то экзотические цветы с Суматры, которые опылялись мухами и росли на тайных слоновьих тропах. Ваня говорил ей, что собирается стать биологом, а Галина прятала лицо за огромным букетом и смеялась над его рваными сандалиями и косолапой походкой. И трепет, и удивление от первого поцелуя - долгого, влажного, запретного и их обоюдное смущение от пробуждённой, уже совсем недетской чувственности…
Так прошёл месяц. А потом Костя внезапно перестал отвечать на звонки и смс. Просто, без всяких причин. Она поначалу испугалась и на другой день, вечером приехала к нему. Ей никто не открыл. Окна в его квартире темнели. Соседка сказали, что утром он ушёл на работу.
Галина оскорбилась. Она поехала к себе домой, но очень скоро вернулась обратно. Она прождала его всю ночь на детской площадке. Он заявился под утро. Она нагнала его в подъезде. Он был заметно пьян.
- Сволочь такая! - Галина пустила в ход кулаки. - Дрянь! Трудно взять трубку, трудно ответить?! Я же волнуюсь…
Он с всё той же спокойной и наглой улыбкой, защищался, пытаясь удержать её руки.
- Баста. Брейк, - повторял он. - Сдаюсь.
Неожиданно она замерла, словно собака сделавшая стойку, а потом грубо оттолкнула его. От него заметно пахло женскими духами, очень простыми, резкими и вульгарными, которые не перебивал ни запах алкоголя, ни тяжёлого мужского пота.
- С кем ты был?
Он молча продолжал улыбаться. В полумраке подъезда его глаза казались тёмными, огромными, почти чёрными.
- Ни с кем. А в чём дело? Ты мне чо, жена?
Тем же вечером Галина взяла билет на самолёт и вылетела в Москву. Она сидела в кресле бизнес-класса и думала: «Идиотка. Расслабилась, раскисла. Забила на работу! Погналась за… чем?! Нет, всё к чёрту! Надо взять себя в руки. Встряхнутся. Я - профессионал. Всё ещё можно исправить».
Она выпрямила спину, поправила волосы и сняла тёмные очки. Сделала индийское упражнение на дыхание. Кажется, успокоилась. Широко улыбнулась, продемонстрировав окружающим свои свежевыбеленные зубы. Она снова была готова к светской и профессиональной жизни.
Стюардесса узнала её и заулыбалась в ответ:
- Галина Александровна, не желаете напитки?
Всё, всё в ней буквально кричало и сопротивлялось такому грубому насилию над собой!
- Белое вино. И оставьте, пожалуйста, бутылку.
И снова, как защитную броню, надела тёмные очки. После двух бокалов она почувствовала себя плохо. Её рвало в туалете. Белая как рисовая бумага, она вернулась назад, без сил упала в кресло, засунула руку под блузку и нащупала уплотнение. То, как будто стало больше. Галина уже не сомневалась в том, что это рак. Её охватила паника.
- Всё ещё можно исправить….
- Пап-пап, папарапа пап-пап, - услышал она знакомые звуки, и растерянно завертела головой. На соседнем кресле оживилась немолодая женщина в бежевом костюме от Макс Мара, туфлях Маноло Бланик, серьгах Булгари, в очках от Шанель:
- Я всё больше привыкаю, и поверьте мне друзья, никогда не засыпаю…
- Алло? Привет…
Ей хотелось плакать, чтобы получить хотя бы временное облегчение. Но слёз не было. И тогда, наклонившись вперёд и вцепившись в спинку стоящего впереди кресла, редакторша отчаянно протяжно тоскливо замычала.
Пассажиры забеспокоились. По проходу к ней уже спешила юная стюардесса с перекошенным лицом. Ей вкололи успокоительное. Галина оцепенела у иллюминатора, как блестящая опутанная паутиной обречённая стрекоза: «… и под каждым под кустом был готов и стол и дом». «Боинг» возвращался в Москву. Небо за толстым подмороженным стеклом на глазах становилось густо-синим, цвета берлинской лазури, и лишь на западе, туда, куда летел самолёт, было совсем темно.
Он был хорошим любовником. Лучшим её любовником за последние десять лет. Однажды в Бахрейне ей показали настоящего арабского скакуна, принадлежавшего местному министру внутренних дел. Спокойное уверенное в себе тонконогое большеглазое животное с таким матовым пепельно-белым шелковистым крупом, шеей и боками, что казалось, в них отражалось солнце. Глядя на голого Костю, выходящего из ванной комнаты, с мокрыми плечами и махровым полотенцем на бёдрах или лежащего на спине, закинувшего свои сильные руки за голову, она вспоминала того восточного иноходца.
Он был красивым молодым торжествующим животным.
- Почему у тебя всё время такие грязные руки?
- Это не грязь, это мазута. Она не отмывается. У нас в кочегарке говорят: чтобы с такими руками в театр пойти - нужно сначала тонну белья перестирать.
- Ты что, кочегар?
- Сварщик. Четвёртый разряд, - в его словах она почувствовала какую-то непонятную ей тайную мужскую гордость. - Слушай, а давай сгоняем в субботу в Дивногорск? У меня там база: Пёс, Гриня и Медведь.
- Кто?
- Кореша мои, ещё по армии. Вот такие пацаны! Шашлычок организуем в лесу, бухла возьмём, всё по ГОСТу. А?
- Нет уж, это как-нибудь без меня.
- У меня ж днюха. Можно сказать юбилей.
- Поздравляю. И сколько тебе?
- Двадцать три.
- Ну, ты, Галка, даёшь, - подумала она.
С самого начала она поставила ему условие: у меня с тобой только секс, ничего личного. Он только беспечно улыбнулся и пожал плечами. Но уже через пару дней, когда они лежали в постели у него дома, и она, прикрыв свою наготу стёганым одеялом, смотрела на него, в её душе что-то сжалось, так сладко и мучительно, что Галина отвернулась: меньше всего ей хотелось, чтобы он заметил выражение её лица в этот момент. К ней вернулась давно и решительно отброшенная, как немодное платье, женская стыдливость. Когда она раздевалась перед этим гопником, то чувствовала себя неловко и говорила ему нарочито грубо: «Ну! Отвернись!»
Спустя неделю она сказала ему:
- Ты с такими внешними данными мог бы работать моделью. Хочешь - помогу. В Москву переедешь.
- Это не для мужика работа. У вас же там все эти… ну, которые одежду делают…
- Модельеры.
- И фотографы тоже - педики.
- Ну…ты не преувеличивай. Хотя, в общем, ты прав, - она рассмеялась. - А просто так в Москву не хочешь?
- А чо я там не видел? Мне и здесь хорошо.
В какие-то моменты ей казалось, что он безнадёжно туп и всё, что его интересует в этой жизни - это количество жимов широким хватом от груди. И тогда она словно приходила в себя: «Я сошла с ума. С кем я связалась? Что между нами может быть общего? «Пёс, Гриня и Медведь», шашлычок, «Дискотека-Авария»? Он же мне в сыновья годится. Меня в Москве ждёт работа, мои друзья, моя жизнь. Нет, с этим нужно кончать!» Но стоило им расстаться, как он сразу заполнял всё её мысли. Всё валилось у неё из рук. Все желания были вытеснены лишь одним - услышать его голос по телефону, получить от него смс, хотя она и терпеть не могла писать сообщения. Она ложилась на кровать и видела его улыбку, его глаза, его руки.
Мать быстро поняла всё и теперь смотрела на свою старшую дочь почти с ужасом.
- Галя, ты с ума сошла? - как-то спросила она строго. Галина в ответ хлопнула дверью. У неё уже были проблемы на работе: в последнем номере дорогие снимки известного британского фотографа были испорчены неудачным фотошопом. Галине каждый день звонил ответственный редактор и со слезами в голосе умолял вернуться в Москву: в холдинге уже ходила сплетня, что ей ищут замену. Её такой неуместный отпуск затянулся. Она уже несколько раз меняла билет. Но он звонил:
- Алё! Привет! Ну, чо, встретимся сегодня? Ага, благодарочка.
И она бросала все дела и ехала к нему.
День его рождения отмечали вдвоём в ночном клубе «Колорадский папа». Она подарила ему портмоне. На танцполе она так прижималась к нему, словно он был её последним шансом. В полумраке не так был заметен урон, который ей нанесло время, и она казалась окружающим счастливой ещё молодой влюблённой женщиной.
На следующий день она поехала к сестре. Её встретила обрадованная Катя. В квартире, кроме неё и малыша, больше никого не было.
- Я на минуточку, - шёпотом сказала Галина. - Покажи мне его.
Катя как величайшую драгоценность передала ей младенца. В этот раз Боря не показался Галине таким уж отталкивающим. Он смотрел на незнакомую ему женщину своими огромными серьёзными глазами и задумчиво пускал пузыри. От него нежно пахло ванильным печеньем. Галина почувствовала горячую пелену на глазах.
- Галя, что с тобой?- удивлённо спросила Катя, хотя сама всё прекрасно понимала.
- Ничего, - улыбаясь сквозь слёзы, ответила сестра и осторожно передала мальчика бабушке. - Давай выпьем, а? Накатим по рюмочке? Мы с тобой сто лет не виделись…
И глупо нервно рассмеялась.
Засыпая этой ночью, Галина вспомнила, как в детстве они с сестрой: ей было одиннадцать, Кате шесть, гостили на тёткиной даче. Недостроенный дом стоял на одном из холмов, окружавших город, и спальня на втором этаже так сладко благоухала полынью: тётка сама крутила из неё веники. Вечерами Галя бродила по этим холмам, рвала букеты из тысячелистника, пижмы и пылающего кипрея. А ещё рядом был строгий соседский мальчик Ваня Тюльпиеков, наполовину эвенк. Молчаливый серьёзный спутник, он рассказывал ей про какие-то экзотические цветы с Суматры, которые опылялись мухами и росли на тайных слоновьих тропах. Ваня говорил ей, что собирается стать биологом, а Галина прятала лицо за огромным букетом и смеялась над его рваными сандалиями и косолапой походкой. И трепет, и удивление от первого поцелуя - долгого, влажного, запретного и их обоюдное смущение от пробуждённой, уже совсем недетской чувственности…
Так прошёл месяц. А потом Костя внезапно перестал отвечать на звонки и смс. Просто, без всяких причин. Она поначалу испугалась и на другой день, вечером приехала к нему. Ей никто не открыл. Окна в его квартире темнели. Соседка сказали, что утром он ушёл на работу.
Галина оскорбилась. Она поехала к себе домой, но очень скоро вернулась обратно. Она прождала его всю ночь на детской площадке. Он заявился под утро. Она нагнала его в подъезде. Он был заметно пьян.
- Сволочь такая! - Галина пустила в ход кулаки. - Дрянь! Трудно взять трубку, трудно ответить?! Я же волнуюсь…
Он с всё той же спокойной и наглой улыбкой, защищался, пытаясь удержать её руки.
- Баста. Брейк, - повторял он. - Сдаюсь.
Неожиданно она замерла, словно собака сделавшая стойку, а потом грубо оттолкнула его. От него заметно пахло женскими духами, очень простыми, резкими и вульгарными, которые не перебивал ни запах алкоголя, ни тяжёлого мужского пота.
- С кем ты был?
Он молча продолжал улыбаться. В полумраке подъезда его глаза казались тёмными, огромными, почти чёрными.
- Ни с кем. А в чём дело? Ты мне чо, жена?
Тем же вечером Галина взяла билет на самолёт и вылетела в Москву. Она сидела в кресле бизнес-класса и думала: «Идиотка. Расслабилась, раскисла. Забила на работу! Погналась за… чем?! Нет, всё к чёрту! Надо взять себя в руки. Встряхнутся. Я - профессионал. Всё ещё можно исправить».
Она выпрямила спину, поправила волосы и сняла тёмные очки. Сделала индийское упражнение на дыхание. Кажется, успокоилась. Широко улыбнулась, продемонстрировав окружающим свои свежевыбеленные зубы. Она снова была готова к светской и профессиональной жизни.
Стюардесса узнала её и заулыбалась в ответ:
- Галина Александровна, не желаете напитки?
Всё, всё в ней буквально кричало и сопротивлялось такому грубому насилию над собой!
- Белое вино. И оставьте, пожалуйста, бутылку.
И снова, как защитную броню, надела тёмные очки. После двух бокалов она почувствовала себя плохо. Её рвало в туалете. Белая как рисовая бумага, она вернулась назад, без сил упала в кресло, засунула руку под блузку и нащупала уплотнение. То, как будто стало больше. Галина уже не сомневалась в том, что это рак. Её охватила паника.
- Всё ещё можно исправить….
- Пап-пап, папарапа пап-пап, - услышал она знакомые звуки, и растерянно завертела головой. На соседнем кресле оживилась немолодая женщина в бежевом костюме от Макс Мара, туфлях Маноло Бланик, серьгах Булгари, в очках от Шанель:
- Я всё больше привыкаю, и поверьте мне друзья, никогда не засыпаю…
- Алло? Привет…
Ей хотелось плакать, чтобы получить хотя бы временное облегчение. Но слёз не было. И тогда, наклонившись вперёд и вцепившись в спинку стоящего впереди кресла, редакторша отчаянно протяжно тоскливо замычала.
Пассажиры забеспокоились. По проходу к ней уже спешила юная стюардесса с перекошенным лицом. Ей вкололи успокоительное. Галина оцепенела у иллюминатора, как блестящая опутанная паутиной обречённая стрекоза: «… и под каждым под кустом был готов и стол и дом». «Боинг» возвращался в Москву. Небо за толстым подмороженным стеклом на глазах становилось густо-синим, цвета берлинской лазури, и лишь на западе, туда, куда летел самолёт, было совсем темно.