Из истории ЖСК «Советский писатель» - 5
Если сопоставить телефонный список членов ЖСК 1966 года со справочниками СП СССР 1964,1970,1976,1981,1986 годов, то выясняется, что в трех корпусах первой очереди писательского кооператива свыше 100 членов ЖСК (более трети) не состояло в членах Союза писателей - ни до, ни после 1966 года.
В это число входили отдельные представители Союза кинематографистов и немало профессиональных литераторов - переводчиков, редакторов, сотрудников издательств. Сюда же надо добавить некоторое количество квартир, выделенных вдовам и детям писателей.
Наконец, сколько-то квартир получили окололитературные работники - представители Литфонда, ЦДЛ и прочих организаций. Опознание жильцов этой последней группы сейчас особенно трудно и представляет интерес скорее коллекционный, нежели исторический. Но почему бы нам не познакомиться и с ними?..
Так сложилось, что и здесь не обошлось без близкого соседства с квартирой Веры Чаплиной: непосредственно над ней жила семья Иосифа Ильича Ханина, начальника планово-финансового отдела (и вроде бы даже главного бухгалтера) Правления СП СССР. С его женой Татьяной Наумовной Вера Васильевна подружилась, вероятно, оттого, что у нее тоже была внучка - и обеих девочек звали Маринами. В марте 1968 года Вера Васильевна с Татьяной Наумовной, взяв внучек с собой (на каникулы), уехали в писательский дом творчества. И хотя в Малеевке присутствие маленьких детей не приветствовалось, для внучки Ханина и ее подружки было сделано соответствующее исключение.
По завершении каникул, Иосиф Ильич прислал свою машину, и Татьяна Наумовна с обеими Маринами уехали в Москву, а Вера Васильевна осталась одна в коттедже до конца срока путевки. В тот день она пишет в дневнике:
«Сегодня, вернее сейчас уехали обе Марины и сразу стало как-то тихо, пусто и на душе тоскливо.
(…) Нет на кого кричать, кого одергивать и за кем следить и указывать. Сразу стало много свободного времени и неизвестно куда его девать.
Вижу их шаловливые мордашки. Представляю, каково с ними Татьяне Наумовне!..»
В последующие дни Татьяна Наумовна взяла «шефство» над внучкой Веры Васильевны и, несмотря на то, что дома оставался ее муж, Александр Прохорович, готовила обеды и кормила у себя обеих Марин. И вот что интересно, периодически - когда те плохо ели - Т.Н. кормила их не у себя, а в квартире напротив, у отсутствовавшего в то время писателя Виктора Горохова, с которым была в дружеских отношениях. Почему обе Марины ели в его кухне всегда с отличным аппетитом?! - так и осталось загадкой.
Прошли годы, Марины выросли и вышли замуж, Татьяна Наумовна после смерти мужа поменялись квартирой с жившими в соседнем писательском доме Рахманами. Давид Моисеевич Рахман был в литературе фигурой не столь значительной, как И.И.Ханин, но тоже по-своему крупной - меховщик из литфондовского ателье.
Если Ханины считали Горохова вполне безобидным соседом, то Рахманам пришлось познать Виктора Соломоновича во всей простоте и легкости его человеческого бытия. Однажды, погожим летним днем, когда Давид Моисевич и его жена Фира были на даче, к ним домой заехал проездом некий иногородний джентльмен - с целью передать литфондовскому меховщику 3-литровую банку. Но не простую, а полную зернистой черной икры.
Убедившись, что хозяева отсутствуют, он спустился к лифтерше («лупоглазой и толстой», которую упоминал в дневнике Александр Гладков). И получил у нее совет: обратиться к соседям по лестничной площадке - передержать скоропортящийся продукт в холодильнике до возвращения Рахманов.
Иного выхода у джентльмена не было. Из соседей он застал только Горохова, который любезно согласился взять банку к себе в холодильник.
Через несколько дней к Виктору Горохову позвонили в дверь. Открыв, он увидел г-на Рахмана в очень большом нетерпении:
- Лифтерша сказала, что для меня оставили посылку…
- Какую посылку?
- Как какую?! Черную икру! - взвился Рахман.
- Да?.. - неопределенно удивился Виктор Самуилович. - Ну, сейчас принесу…
Через несколько минут он появился с банкой в руках, на дне которой неясно просматривался тонкий слой дефицитного продукта.
Если сказать, что Рахман возмущался - это ничего не сказать. Но в ответ на все претензии, крики и оскорбления Горохов своим красивым баритоном спокойно пояснил:
- У меня тоже есть знакомые, которые могут прислать мне в подарок трехлитровую банку с икрой. Случилась небольшая путаница, но там же еще осталось… В конце концов, не хотите - не берите! Сам съем.
Виктор Горохов (слева). Начало 1970-х
Гороховской невозмутимости в чем-то соответствовала манера общения рахмановской жены Фиры. После смерти мужа она ни в чем не нуждалась, очень за собой ухаживала, в самом преклонном возрасте ходила на каблуках… Продукты покупала исключительно на рынке - да и то, не сама - обслуживал ее дворник Сашка, которого она вызывала через лифтершу. Тот моментально прибегал.
- Саша, - надув по-детски губы, говорила она, - я такая голодная…
Дворник всё бросал, хватал авоську и «летел» на рынок и по магазинам.
Но как-то раз то ли Сашка запропастился, то ли у Фиры возникло внезапное желание почувствовать себя «демократкой» (дело было на исходе горбачевской перестройки) - в общем, она решила самостоятельно сходить в ближайшую булочную, на Усиевича, 5 - метров триста от нашего дома…
Вид на дом 5 по ул. Усиевича (с булочной на торце)
Доисторический снимок 1966 года
Заканчивался обеденный перерыв, около булочной стояло несколько бедно одетых граждан и рядом - элегантная, но демократичная Фира, в простом французском кожаном пальто…
Дальнейший рассказ привожу со слов Марины, которая несколькими минутами позже подошла к булочной и оказалась свидетелем сцены, напомнившей ей общение писателя Гончарова с жителями каких-нибудь Ликейских островов.
В небольшой группе ожидающих особо выделялась здоровенная тетка, которая «на всю ивановскую» вещала о чем-то житейско-продовольственном. Остальные молча и сурово соглашались. Фира с большим интересом наблюдала за происходящим, и с ее лица не сходила ласковая улыбка любознательной путешественницы. На каком-то этапе она не выдержала и вступила в разговор:
- Действительно! Зачем покупать в магазине эти огромные желтые огурцы, когда на рынке продаются такие чудесные огурчики!
В подтверждение своих слов она закатила глаза и поэтому не сразу увидела свирепый взгляд своей оппонентки. Повисла зловещая тишина. «Сейчас ее будут бить» - не исключила Марина.
Но в этот самый момент перерыв закончился, дверь булочной распахнулась, и народ ринулся к вожделенному прилавку. Фира постояла в нерешительности и, раздумав заходить за хлебом, сказала в никуда:
- Эта булочная совсем испортилась…
Последний сегодняшний персонаж не связан с Верой Чаплиной. Его фамилия и инициалы из «Телефонного списка членов ЖСК» 1966 года до самого последнего времени ничего нам с Мариной не говорили: Маргулис М.М., дом 23, 1 подъезд, 3 этаж.
На этой лестничной площадке в то время жили поэт-переводчик Анисим Кронгауз (отец ныне известного филолога Максима Крогнгауза), прозаик-очеркист Александр Марьямов и художница Екатерина Семерджиева.
В результате некоторых разысканий выяснилось, что их четвертым соседом оказался Моисей Михайлович Маргулис… парикмахер из Центрального дома литераторов - известный острослов, герой многочисленных баек. Фигура почти мифическая, но все-таки совершенно реальная!
В книге, составленной и подробно прокомментированной литературоведом Ефимом Эткиндом «323 эпиграммы» (Париж, «Синтаксис», 1988) есть эпиграмма и на Моисея Маргулиса, написанная его соседом по ЖСК «Советский писатель» Михаилом Светловым в год их заселения в новенькие квартиры (1962):
Писанным красавцем вы проснулись?
Знайте, ночью был у вас Маргулис.
(с.20)
И на стр. 150 примечание Эткинда: «Моисей Маргулис был парикмахером в Центральном Доме Литераторов (умер в 1969); в его альбом клиенты неизменно писали шуточные стихи. Двустишие М.Светлова - из этого альбома».
(вся книжка выложена здесь: https://imwerden.de/pdf/etkind_323_epigrammy_1988_text.pdf )
Вспоминает писатель Геннадий Евграфов:
«В русскую литературу буквальным образом вошли два еврея Маргулиса - один старик Моргулис, которому посвящены многочисленные шуточные четверостишия цикла «Моргулеты» Осипа Мандельштама. Другой - старик, парикмахер в Центральном доме литераторов 1960-1970-х годов Моисей Маргулис, герой многочисленных анекдотов, расходившихся из стен ЦДЛ по всей Москве.
…Ежедневно имевший дело с головами членов Союза писателей, он считался самым остроумным человеком среди писателей и пользовался у них огромной любовью.
В связи с 50-летием его творческой работы над головами множества членов СП «Литературная газета» вышла с таким заголовком: «50 лет над головой писателя». Какие только писательские головы ни попадали под его ножницы! Со всеми - секретарями СП и рядовыми членами, правыми и левыми, националистами и либералами, талантливыми и не очень - он был в хороших отношениях. Его любили и за то, что он хорошо делал свою работу, и за то, что это время можно было провести нескучно. Маргулис рассказывал разные истории из своей жизни, травил, что называется, анекдоты, вспоминал смешные случаи из жизни.
…Маргулис и Валентин Катаев
Истории, которые рассказывал направо и налево любимец ЦДЛ Моисей Маргулис, имели большой успех в писательских кругах, многие искренне советовали ему сменить парикмахерские ножницы на перо. Но парикмахер отвечал, что он родился парикмахером и им же закончит свой славный путь, увенчанный писательскими не лаврами, а волосами.
Самую знаменитую историю, связанную с Маргулисом, Давид Самойлов пересказал мне со слов своего знакомца, тоже поэта и переводчика Якова Козловского.
А было так. Вернувшись в очередной раз из Италии, считавшийся советским классиком при жизни знаменитый Валентин Катаев пришел в ЦДЛ пообедать, а заодно решил постричься у не менее знаменитого Маргулиса.
Цирюльня Моисея Михайловича, где он ежедневно совершал свой ежедневный обряд, находилась как раз между каминной залой парткома и Дубовым залом ресторана. Катаев, хорошо откушавши, окончательно решил совместить приятное с необходимым и завернул к Маргулису. Классик после обеда почему-то пребывал не в настроении, которое приносит хорошая (а по тем временам - очень хорошая) цэдээловская еда, и потому был молчалив и мрачен.
«Как будем стричься?» - задал вопрос, не нарушая традиций, М.М.
«Молча», - ответил автор ставшего классикой при жизни сочинения «Белеет парус одинокий» и еще двух-трех десятков романов, рассказов и пьес.
Но для Моисея Михайловича работать молча было невозможно, тем более, что по писательскому дому давно гуляли слухи, что Валентин Петрович побывал на этот раз не в какой-нибудь социалистической Болгарии или в такой же социалистической Польше, а в самом ну если не сердце, то в легких капитализма.
Поэтому он не утерпел и вступил в разговор со знаменитым клиентом. «Вы были в Риме?» - чтобы удостовериться окончательно в имевшемся факте, осторожно наклоняясь над Катаевым, спросил Маргулис. «Да», - как можно короче ответил советский классик. «И вы имели аудиенцию у папы?» - с восхищением вопрошал Моисей Михайлович, натачивая возле горла классика бритву. «Да», - как можно лаконичней и все так же сурово и односложно отвечал Катаев. «И, склонив голову, целовали ему туфлю?» - не унимался любопытный Маргулис. Услышав в третий раз краткое «да», он не выдержал и спросил: «И что он вам сказал?» Тут уже не выдержал классик: «Ничего. Только спросил: “Какой идиот тебя стриг?”»
Моисей Михайлович, который в большинстве случаев выходил первым по остроумию среди обслуживаемых им именитых (или менее именитых) членов писательского союза, не просто опешил - он чуть не упал в обморок, в довольно опасной близости держа свою безопасную бритву. Катаев сдернул с себя белоснежную простыню, отодвинул парикмахера в сторону и, не прощаясь, покинул его кабинет».
( http://www.alefmagazine.com/pub3090.html )
Устное творчество легендарного брадобрея весьма широко представил на своем сайте писатель Александр Ольшанский - процитирую оттуда еще пару баек (с небольшими орфографическими исправлениями):
«Нередко писателей окружали легендарные и талантливые личности. К их числу явно относится знаменитый парикмахер Центрального дома литераторов Моисей Михайлович Маргулис. Он проработал там несколько десятилетий. Был участником Великой Отечественной войны. Дружил с А.Фадеевым, К.Симоновым, И.Эренбургом, многими известными литераторами. Ему принадлежит множество метких выражений и даже афоризмов: «редеют облака» - о начале облысения, «жена - для хозяйства, а бабы - для зверства» - так он подвел итог писательскому спору о женах и любовницах, и, наконец, «главное - это выжить», когда писатели, вернувшись с фронта, спорили, что главное на войне - артиллерия, кавалерия, авиация, танки...
Свою трудовую деятельность он высоко ценил, относил ее к творчеству и называл «работой над головой писателя».
Какой-то доброжелатель написал в отдел борьбы с хищениями социалистической собственности донос, в котором сообщал, что парикмахер Маргулис при зарплате в семьдесят рублей в месяц купил шикарную однокомнатную квартиру в писательском доме, имеет не менее шести костюмов и ежедневно обедает в ресторане Дома литераторов.
В назначенное в повестке время Маргулис явился к следователю в чине младшего лейтенанта.
- Я вас внимательно слушаю, - с порога заявил Маргулис.
- Нет, это я вас слушаю, - сказал следователь. - Откуда у вас деньги на шикарную квартиру, шесть костюмов, ежедневное посещение ресторана при зарплате в семьдесят рублей?
- Скажите, пожалуйста, а сколько у вас костюмов? - поинтересовался Маргулис.
- Кроме формы - еще один хороший костюм.
- Молодой человек, - по-отечески сказал Моисей Михайлович. - Две рюмки водки меньше каждый день - и у вас будет шесть костюмов.
Этим и закончилась встреча со следователем.
Из кресла после работы над его головой поднялся известный драматург Арго. Вынул из кармана двугривенный и, положив его на край стола, монументально удалился в гардеробную. Маргулис впервые в жизни столкнулся с тем, что его работу оценили в двадцать копеек. Брезгливо взял монету двумя пальцами и направился с нею в гардероб, где драматурга облачали в дорогую шубу.
- Нищих я стригу бесплатно, - сказал Маргулис, как бы ни к кому не обращаясь, и положил двугривенный на барьер».
(http://www.aolshanski.ru/baiki-o-pisatelyah )
.
В это число входили отдельные представители Союза кинематографистов и немало профессиональных литераторов - переводчиков, редакторов, сотрудников издательств. Сюда же надо добавить некоторое количество квартир, выделенных вдовам и детям писателей.
Наконец, сколько-то квартир получили окололитературные работники - представители Литфонда, ЦДЛ и прочих организаций. Опознание жильцов этой последней группы сейчас особенно трудно и представляет интерес скорее коллекционный, нежели исторический. Но почему бы нам не познакомиться и с ними?..
Так сложилось, что и здесь не обошлось без близкого соседства с квартирой Веры Чаплиной: непосредственно над ней жила семья Иосифа Ильича Ханина, начальника планово-финансового отдела (и вроде бы даже главного бухгалтера) Правления СП СССР. С его женой Татьяной Наумовной Вера Васильевна подружилась, вероятно, оттого, что у нее тоже была внучка - и обеих девочек звали Маринами. В марте 1968 года Вера Васильевна с Татьяной Наумовной, взяв внучек с собой (на каникулы), уехали в писательский дом творчества. И хотя в Малеевке присутствие маленьких детей не приветствовалось, для внучки Ханина и ее подружки было сделано соответствующее исключение.
По завершении каникул, Иосиф Ильич прислал свою машину, и Татьяна Наумовна с обеими Маринами уехали в Москву, а Вера Васильевна осталась одна в коттедже до конца срока путевки. В тот день она пишет в дневнике:
«Сегодня, вернее сейчас уехали обе Марины и сразу стало как-то тихо, пусто и на душе тоскливо.
(…) Нет на кого кричать, кого одергивать и за кем следить и указывать. Сразу стало много свободного времени и неизвестно куда его девать.
Вижу их шаловливые мордашки. Представляю, каково с ними Татьяне Наумовне!..»
В последующие дни Татьяна Наумовна взяла «шефство» над внучкой Веры Васильевны и, несмотря на то, что дома оставался ее муж, Александр Прохорович, готовила обеды и кормила у себя обеих Марин. И вот что интересно, периодически - когда те плохо ели - Т.Н. кормила их не у себя, а в квартире напротив, у отсутствовавшего в то время писателя Виктора Горохова, с которым была в дружеских отношениях. Почему обе Марины ели в его кухне всегда с отличным аппетитом?! - так и осталось загадкой.
Прошли годы, Марины выросли и вышли замуж, Татьяна Наумовна после смерти мужа поменялись квартирой с жившими в соседнем писательском доме Рахманами. Давид Моисеевич Рахман был в литературе фигурой не столь значительной, как И.И.Ханин, но тоже по-своему крупной - меховщик из литфондовского ателье.
Если Ханины считали Горохова вполне безобидным соседом, то Рахманам пришлось познать Виктора Соломоновича во всей простоте и легкости его человеческого бытия. Однажды, погожим летним днем, когда Давид Моисевич и его жена Фира были на даче, к ним домой заехал проездом некий иногородний джентльмен - с целью передать литфондовскому меховщику 3-литровую банку. Но не простую, а полную зернистой черной икры.
Убедившись, что хозяева отсутствуют, он спустился к лифтерше («лупоглазой и толстой», которую упоминал в дневнике Александр Гладков). И получил у нее совет: обратиться к соседям по лестничной площадке - передержать скоропортящийся продукт в холодильнике до возвращения Рахманов.
Иного выхода у джентльмена не было. Из соседей он застал только Горохова, который любезно согласился взять банку к себе в холодильник.
Через несколько дней к Виктору Горохову позвонили в дверь. Открыв, он увидел г-на Рахмана в очень большом нетерпении:
- Лифтерша сказала, что для меня оставили посылку…
- Какую посылку?
- Как какую?! Черную икру! - взвился Рахман.
- Да?.. - неопределенно удивился Виктор Самуилович. - Ну, сейчас принесу…
Через несколько минут он появился с банкой в руках, на дне которой неясно просматривался тонкий слой дефицитного продукта.
Если сказать, что Рахман возмущался - это ничего не сказать. Но в ответ на все претензии, крики и оскорбления Горохов своим красивым баритоном спокойно пояснил:
- У меня тоже есть знакомые, которые могут прислать мне в подарок трехлитровую банку с икрой. Случилась небольшая путаница, но там же еще осталось… В конце концов, не хотите - не берите! Сам съем.
Виктор Горохов (слева). Начало 1970-х
Гороховской невозмутимости в чем-то соответствовала манера общения рахмановской жены Фиры. После смерти мужа она ни в чем не нуждалась, очень за собой ухаживала, в самом преклонном возрасте ходила на каблуках… Продукты покупала исключительно на рынке - да и то, не сама - обслуживал ее дворник Сашка, которого она вызывала через лифтершу. Тот моментально прибегал.
- Саша, - надув по-детски губы, говорила она, - я такая голодная…
Дворник всё бросал, хватал авоську и «летел» на рынок и по магазинам.
Но как-то раз то ли Сашка запропастился, то ли у Фиры возникло внезапное желание почувствовать себя «демократкой» (дело было на исходе горбачевской перестройки) - в общем, она решила самостоятельно сходить в ближайшую булочную, на Усиевича, 5 - метров триста от нашего дома…
Вид на дом 5 по ул. Усиевича (с булочной на торце)
Доисторический снимок 1966 года
Заканчивался обеденный перерыв, около булочной стояло несколько бедно одетых граждан и рядом - элегантная, но демократичная Фира, в простом французском кожаном пальто…
Дальнейший рассказ привожу со слов Марины, которая несколькими минутами позже подошла к булочной и оказалась свидетелем сцены, напомнившей ей общение писателя Гончарова с жителями каких-нибудь Ликейских островов.
В небольшой группе ожидающих особо выделялась здоровенная тетка, которая «на всю ивановскую» вещала о чем-то житейско-продовольственном. Остальные молча и сурово соглашались. Фира с большим интересом наблюдала за происходящим, и с ее лица не сходила ласковая улыбка любознательной путешественницы. На каком-то этапе она не выдержала и вступила в разговор:
- Действительно! Зачем покупать в магазине эти огромные желтые огурцы, когда на рынке продаются такие чудесные огурчики!
В подтверждение своих слов она закатила глаза и поэтому не сразу увидела свирепый взгляд своей оппонентки. Повисла зловещая тишина. «Сейчас ее будут бить» - не исключила Марина.
Но в этот самый момент перерыв закончился, дверь булочной распахнулась, и народ ринулся к вожделенному прилавку. Фира постояла в нерешительности и, раздумав заходить за хлебом, сказала в никуда:
- Эта булочная совсем испортилась…
Последний сегодняшний персонаж не связан с Верой Чаплиной. Его фамилия и инициалы из «Телефонного списка членов ЖСК» 1966 года до самого последнего времени ничего нам с Мариной не говорили: Маргулис М.М., дом 23, 1 подъезд, 3 этаж.
На этой лестничной площадке в то время жили поэт-переводчик Анисим Кронгауз (отец ныне известного филолога Максима Крогнгауза), прозаик-очеркист Александр Марьямов и художница Екатерина Семерджиева.
В результате некоторых разысканий выяснилось, что их четвертым соседом оказался Моисей Михайлович Маргулис… парикмахер из Центрального дома литераторов - известный острослов, герой многочисленных баек. Фигура почти мифическая, но все-таки совершенно реальная!
В книге, составленной и подробно прокомментированной литературоведом Ефимом Эткиндом «323 эпиграммы» (Париж, «Синтаксис», 1988) есть эпиграмма и на Моисея Маргулиса, написанная его соседом по ЖСК «Советский писатель» Михаилом Светловым в год их заселения в новенькие квартиры (1962):
Писанным красавцем вы проснулись?
Знайте, ночью был у вас Маргулис.
(с.20)
И на стр. 150 примечание Эткинда: «Моисей Маргулис был парикмахером в Центральном Доме Литераторов (умер в 1969); в его альбом клиенты неизменно писали шуточные стихи. Двустишие М.Светлова - из этого альбома».
(вся книжка выложена здесь: https://imwerden.de/pdf/etkind_323_epigrammy_1988_text.pdf )
Вспоминает писатель Геннадий Евграфов:
«В русскую литературу буквальным образом вошли два еврея Маргулиса - один старик Моргулис, которому посвящены многочисленные шуточные четверостишия цикла «Моргулеты» Осипа Мандельштама. Другой - старик, парикмахер в Центральном доме литераторов 1960-1970-х годов Моисей Маргулис, герой многочисленных анекдотов, расходившихся из стен ЦДЛ по всей Москве.
…Ежедневно имевший дело с головами членов Союза писателей, он считался самым остроумным человеком среди писателей и пользовался у них огромной любовью.
В связи с 50-летием его творческой работы над головами множества членов СП «Литературная газета» вышла с таким заголовком: «50 лет над головой писателя». Какие только писательские головы ни попадали под его ножницы! Со всеми - секретарями СП и рядовыми членами, правыми и левыми, националистами и либералами, талантливыми и не очень - он был в хороших отношениях. Его любили и за то, что он хорошо делал свою работу, и за то, что это время можно было провести нескучно. Маргулис рассказывал разные истории из своей жизни, травил, что называется, анекдоты, вспоминал смешные случаи из жизни.
…Маргулис и Валентин Катаев
Истории, которые рассказывал направо и налево любимец ЦДЛ Моисей Маргулис, имели большой успех в писательских кругах, многие искренне советовали ему сменить парикмахерские ножницы на перо. Но парикмахер отвечал, что он родился парикмахером и им же закончит свой славный путь, увенчанный писательскими не лаврами, а волосами.
Самую знаменитую историю, связанную с Маргулисом, Давид Самойлов пересказал мне со слов своего знакомца, тоже поэта и переводчика Якова Козловского.
А было так. Вернувшись в очередной раз из Италии, считавшийся советским классиком при жизни знаменитый Валентин Катаев пришел в ЦДЛ пообедать, а заодно решил постричься у не менее знаменитого Маргулиса.
Цирюльня Моисея Михайловича, где он ежедневно совершал свой ежедневный обряд, находилась как раз между каминной залой парткома и Дубовым залом ресторана. Катаев, хорошо откушавши, окончательно решил совместить приятное с необходимым и завернул к Маргулису. Классик после обеда почему-то пребывал не в настроении, которое приносит хорошая (а по тем временам - очень хорошая) цэдээловская еда, и потому был молчалив и мрачен.
«Как будем стричься?» - задал вопрос, не нарушая традиций, М.М.
«Молча», - ответил автор ставшего классикой при жизни сочинения «Белеет парус одинокий» и еще двух-трех десятков романов, рассказов и пьес.
Но для Моисея Михайловича работать молча было невозможно, тем более, что по писательскому дому давно гуляли слухи, что Валентин Петрович побывал на этот раз не в какой-нибудь социалистической Болгарии или в такой же социалистической Польше, а в самом ну если не сердце, то в легких капитализма.
Поэтому он не утерпел и вступил в разговор со знаменитым клиентом. «Вы были в Риме?» - чтобы удостовериться окончательно в имевшемся факте, осторожно наклоняясь над Катаевым, спросил Маргулис. «Да», - как можно короче ответил советский классик. «И вы имели аудиенцию у папы?» - с восхищением вопрошал Моисей Михайлович, натачивая возле горла классика бритву. «Да», - как можно лаконичней и все так же сурово и односложно отвечал Катаев. «И, склонив голову, целовали ему туфлю?» - не унимался любопытный Маргулис. Услышав в третий раз краткое «да», он не выдержал и спросил: «И что он вам сказал?» Тут уже не выдержал классик: «Ничего. Только спросил: “Какой идиот тебя стриг?”»
Моисей Михайлович, который в большинстве случаев выходил первым по остроумию среди обслуживаемых им именитых (или менее именитых) членов писательского союза, не просто опешил - он чуть не упал в обморок, в довольно опасной близости держа свою безопасную бритву. Катаев сдернул с себя белоснежную простыню, отодвинул парикмахера в сторону и, не прощаясь, покинул его кабинет».
( http://www.alefmagazine.com/pub3090.html )
Устное творчество легендарного брадобрея весьма широко представил на своем сайте писатель Александр Ольшанский - процитирую оттуда еще пару баек (с небольшими орфографическими исправлениями):
«Нередко писателей окружали легендарные и талантливые личности. К их числу явно относится знаменитый парикмахер Центрального дома литераторов Моисей Михайлович Маргулис. Он проработал там несколько десятилетий. Был участником Великой Отечественной войны. Дружил с А.Фадеевым, К.Симоновым, И.Эренбургом, многими известными литераторами. Ему принадлежит множество метких выражений и даже афоризмов: «редеют облака» - о начале облысения, «жена - для хозяйства, а бабы - для зверства» - так он подвел итог писательскому спору о женах и любовницах, и, наконец, «главное - это выжить», когда писатели, вернувшись с фронта, спорили, что главное на войне - артиллерия, кавалерия, авиация, танки...
Свою трудовую деятельность он высоко ценил, относил ее к творчеству и называл «работой над головой писателя».
Какой-то доброжелатель написал в отдел борьбы с хищениями социалистической собственности донос, в котором сообщал, что парикмахер Маргулис при зарплате в семьдесят рублей в месяц купил шикарную однокомнатную квартиру в писательском доме, имеет не менее шести костюмов и ежедневно обедает в ресторане Дома литераторов.
В назначенное в повестке время Маргулис явился к следователю в чине младшего лейтенанта.
- Я вас внимательно слушаю, - с порога заявил Маргулис.
- Нет, это я вас слушаю, - сказал следователь. - Откуда у вас деньги на шикарную квартиру, шесть костюмов, ежедневное посещение ресторана при зарплате в семьдесят рублей?
- Скажите, пожалуйста, а сколько у вас костюмов? - поинтересовался Маргулис.
- Кроме формы - еще один хороший костюм.
- Молодой человек, - по-отечески сказал Моисей Михайлович. - Две рюмки водки меньше каждый день - и у вас будет шесть костюмов.
Этим и закончилась встреча со следователем.
Из кресла после работы над его головой поднялся известный драматург Арго. Вынул из кармана двугривенный и, положив его на край стола, монументально удалился в гардеробную. Маргулис впервые в жизни столкнулся с тем, что его работу оценили в двадцать копеек. Брезгливо взял монету двумя пальцами и направился с нею в гардероб, где драматурга облачали в дорогую шубу.
- Нищих я стригу бесплатно, - сказал Маргулис, как бы ни к кому не обращаясь, и положил двугривенный на барьер».
(http://www.aolshanski.ru/baiki-o-pisatelyah )
.