На полях. Задушевное.
Работа и погода вступили в преступный сговор против меня, но я искренне надеюсь, что хотя бы погода образумится. Покамест кратко и ни о чём.
Терри наш Прэтчетт пишет (перевод мой, не дословный):
«…Если тебе пришлось смотреть на стрелу не с той стороны, если оказался на чьей-то милости, то молись, чтобы ты был на милости у злого человека. Злые любят власть, власть над людьми, и они хотят увидеть твой страх. Они хотят, чтобы ты знал, что сдохнешь. Так что они будут говорить. Злорадствовать.
Они хотят, чтобы тебя трясло. Они будут откладывать убийство, как кто-то отложил бы на потом хорошую сигару.
Потому изо всех сил надейся оказаться на милости у злого человека. Добрый убьёт тебя сразу».
Конечно, сэр Терри упрощает, говоря о «добром» и «злом». Жанр обязывает, превалируя над гениальностью. Можно представить себе, например, двух инквизиторов. Один будет с грешниками беседовать, разубеждать и убеждать их, подвигать к раскаянию, искренне надеясь, что оно последует. В общем, утруждаться. А второй инквизитор будет работать под девизом «господь разберётся». Я подозреваю, что грешник изо всех сил будет надеяться попасть к первому инквизитору, считая именно его, откладывающего вердикт, «добрым».
Так что дело не в «добре» и «зле». Дело в том, что именно человек считает важным для себя в поступках другого человека. Мотивы или обеспечение. Если мне важны мотивы другого человека («почему» и «зачем»), то да, я буду работать над тем, чтобы бедолагу трясло, или чтобы он каялся, или ещё что-нибудь.
Мотивы - то, что делает поступок обязательным и единственным для того, кто его совершает. А обеспечение - то, что ещё раньше делает его возможным, одним из многих. Это значит, что уделять внимание чужим мотивам легче, чем чужому обеспечению. На это требуется меньше ума, на это требуется меньше знаний, на это требуется меньше сил. Чисто количественно. И, чего уж там, если речь идёт о делах обоюдных, то глупость недостаточность такого подхода с одной стороны уравновешивает его же недостаточность с другой. А если эти дела мелкие, и если их много, сотни и сотни каждый день, то и требования к самому равновесию по точности размываются и усредняются.
Посему внимание к чужим мотивам при рассмотрении взаимодействия субъектов, разумных и не очень, считается чем-то естественным, как считается естественным всё достаточно распространённое и не влекущее смерти и увечий в близком будущем. Именно в этом ключе обсуждают, именно им развлекают, именно через него объясняют. «Что подвигло» и «что было задумано». Мол, надо быть человечнее и заглядывать в душу, надо ставить своё поведение в зависимость от чужого. Это легче.
Вот только потом у человека, воспитанного в таком легкомыслии, может возникнуть необходимость - или, по крайней мере, желание - объяснить (другим или себе) дела очень крупные и в принципе штучные, из которых состоит, например, общение таких субъектов, как государства. И, если какое-нибудь из государств прочно застряло в роли обезьяны с гранатой, то гражданин соседнего ищет ответы на вопросы «с чьей подачи они решили отколоться от человеческого мира» и «насколько прочувствованными должны быть слова, обращённые к ним, чтобы они раскаялись, откатарсисились и отложили гранату в сторону… да, и где эти слова найти». Бардак и шабаш, единственное оправдание которому - увеличение валового внутреннего продукта через стоимость рекламы в злободневных ток-шоу.
А действительно важные вопросы - это ТТХ обезьяньей гранаты, это «что» и «как»: текущие практики в военной логистике, количество, дальнобойность и точность используемых вооружений, процент раненых, возвращающихся в строй, и тому подобное. Желательно без берущих за душу примеров, а то на всякий чих не наздравствуешься.
А порывы обезьяньей души, как и любой другой, не важны. Не важно, трясёт обезьяну или нет. Важно, чтобы обезьяна рассталась с гранатой. Или чтобы граната рассталась с обезьяной. Или чтобы обе лишились друг дружки одновременно. А с душами господь разберётся, его для того и выдумали.
Спасибо за внимание.
ПостСкриптум. Я искренне стараюсь быть добрым человеком, насколько это возможно без разрыва необходимых социальных связей. Скажем, я обращаюсь на «Вы» ко всем взрослым людям вне дома и вне собраний бывших однокурсников. При этом я никому не возбраняю обращаться ко мне на «ты», если это не противоречит неизбирательно действующим локальным нормам. Немногие понимают, что это не затурканная почтительность, а намеренный отказ различать «Вы» от «ты» в своём окружении. Эти немногие, как правило, хорошо знакомы со мной, и/или им случилось натолкнуться на моё нелицеприятие. И те, и другие теперь знают, что разница между «Вы» и «ты» несущественна ни для ободрений, ниже для оскорблений. Может быть, они догадываются, что и существует-то эта разница только как индикатор внимания, потраченного на чужие мотивы.